Саратов

Выпуск №2-112/2008, В России

Саратов

На Малой сцене Саратовского театра юного зрителя им. Ю.П.Киселева состоялась премьера спектакля «Стеклянный зверинец» по пьесе Теннеси Уильямса. Первое обращение театра к одной из самых лиричных пьес американского драматурга воплотили его соотечественники: режиссер-постановщик Уолтер Шоен и художник-постановщик Вест Варвик Рид.

Уолтер Шоен сейчас возглавляет кафедру режиссуры Ричмондского университета. Это вторая работа американского профессора на российской сцене, в 2005 году он в Самаре поставил пьесу Ларри Гелбарта «Слай Фокс, или Хитрый лис» по сюжету Бена Джонсона «Вольпоне».

Постановка американской творческой группы и для столичной сцены, а тем более для регионов, — явление нечастое. Тем интереснее результат. В этой встрече двух театральных культур есть свой особенный смысл: у нас разные кроны, но общие корни. Все мы дети наших родителей. И наша жизнь начинается и кончается в семье.

Эту человеческую общность Уолтер Шоен подчеркнул даже в такой мелочи, как список действующих лиц. У драматурга подробно описан каждый из персонажей... На саратовской программке всего лишь скупой безымянный перечень: Мать, Сын, Дочь, Молодой человек. Выразителен графический образ, повторяющийся на программке: роза, с которой постепенно осыпаются лепестки небесного цвета. Сначала перед нами цветок, составленный несколькими лепестками, затем лепестков остается два, один и, наконец, ветром унесен последний... Четыре оголенных стебелька.

Сценическое время и место действия обозначены как Теперь и Тогда: полутемный лестничный пролет да обычный домашний интерьер (несколько условных комнат, никаких черт конкретного времени). Такая квартира может быть где угодно: в Америке, в русской провинции, в любом маленьком или большом городе. Солирует глава семейства Аманда Уингфилд — Елена Вовненко. В ней воплощены, кажется, все черты Матери, только чуть-чуть гипертрофированные. Причем ее мелочная тирания беззлобна и почти машинальна, ведь она искренне хочет своим детям добра, но сразу, сейчас. Вставай с улыбкой! Не лезь пальцами в тарелку! Не пей большими глотками!

Она не желает замечать очевидного — инвалидности дочери. Зато это прекрасно видит рассказчик, сын Аманды и брат Лауры — Том, ведущий нить повествования о том, что случилось давным-давно, в пору его юности. Алексей Чернышов играет своего героя в разные периоды жизни — от монологов взрослого, повидавшего виды человека, до пылких восторгов молодости, когда юноша еще полон страстных надежд. Но временной разрыв, «разного Тома» показать актеру не удалось. Том-мечтатель так и не повзрослел, хотя он единственный смог порвать с провинциальной убогостью и бежать из пут семейного очага.

Отдадим должное тонкой работе постановщика, который скрупулезно воссоздает жизнь в ее самых обыкновенных — классических — формах. В разговорах Аманды чередуются боязнь и надежды матери, тут же — отчаяние и ликование, недоверчивость, смешное старание систематизировать полученную информацию, тщета примирить мечты с действительностью.

Постепенно вырисовывается главный герой спекаткля — Семья. (В антракте нечаянно слышу восклицание: «Неужели и я такая?» Ясно, что режиссер попал в точку, если саратовские Аманды, которыми переполнен зрительный зал, узнали себя.)

А что же Лаура? Худенькая, воздушная, почти бестелесная в исполнении Анастасии Бескровной, она — постоянная головная боль матери, но режиссер не акцентирует внимание на физическом недостатке, ее речь чуть с запинкой да хромота почти незаметны. Коллекция стеклянных фигурок — смысл ее бегства из жизни, тут ей хорошо. Девушка лелеет свой зверинец, словно в забытьи, в этой отрешенности видна вся ее нежная закомплексованность, она любит мир, который ей не знаком. В Лауре Анастасии Бескровной есть цельность и зреет какая-то внутренняя сила, но она не получает поддержки.

Джим О'Коннор (Алексей Кривега), с которым они вместе учились в школе, у нее дома! Он был звезда, любимчик, пел главную партию в школьной оперетте и звал ее Голубая роза. Сочетание задатков лидерства, самостоятельности, некоторой юношеской наивности с резонерством не отнимают привлекательности. В его легкой пластике еще остались крохи нарциссизма, но блеск и лоск за шесть лет заметно поубавились — Джим почти забыл, что был когда-то кумиром. Лаура напоминает ему об этом. Встреча завершится поцелуем, отрезвившим героя. Он способен испытать чувство вины, стыда, неловкости, что уже немало.

Финал словно световая элегия (художник по свету Александр Панасюк): окутанная светом Лаура с пронзительной печалью в отрешенном взгляде — как слепящее отражение стеклышка. Стеклянный зверек! Сможет ли она пережить крушение иллюзий? Попадет ли когда-нибудь в реальный мир? Да и нужен ли ей этот мир? Трагедия девушки, да и всех нас, говорит режиссер вслед за драматургом, в том, что жизнь обыкновенна. Она не жестока, не добра, не зла, не уродлива, не счастлива, она всего лишь обыкновенна.

Рассказчик уходит в темноте по невидимым ступеням, пунктир которых озаряет мерцание зажженной и пропадающей вдали сигареты. Уолтер Шоен сказал мне, что такое решение родилось совершенно случайно, на репетициях... Щемящие ноты оказались приглушены огоньком надежды. Когда мы дома, дом вокруг, но как только мы покидаем его — он оказывается в нас самих. Бегство не спасает.

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.