Унесенные Пушкиным/XVII Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль

Выпуск № 7-127/2010, Фестивали

Унесенные Пушкиным/XVII Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль

 

Псков – Пушкинские горы, 10-15 февраля 2010

Пушкинский театральный фестиваль – со ставшей уже традиционной литией у стен Святогорского монастыря, зимней тишиной Михайловского и занесенным по самую макушку мальчиком-Пушкиным, масленичными блинами у Мирожского монастыря прямо на замерзшей реке Великой – это целая неделя жизни по особому расписанию. Едва ли на каком другом фестивале так ощутим эффект ухода в другое измерение. И дело тут, разумеется, не только в атмосфере Псковской земли, а в самом фестивале, задуманном как некая заповедная территория, перекресток науки и практики, литературы и театра.

Тот же самый принцип театра как научно-исследовательской лаборатории – и в основе работы организатора фестиваля, Пушкинского театрального центра в Петербурге, где теоретические выкладки регулярно поверяются сценическими опытами. Бессменный руководитель Центра и вдохновитель фестиваля Владимир Рецептер, отпраздновавший в ходе семнадцатого Пушкинского свое 75-летие, не устает доказывать, что театр Пушкина существует не только на бумаге, но и как самобытное театральное явление, богатое выразительными возможностями. Потому-то в афише Пушкинского не только спектакли, но и доклады пушкинистов и «сочувствующих» режиссеров, круглые столы с участием филологов и критиков. Все это порождает мощное дискуссионное поле, на котором иногда разгораются нешуточные бои, остаться в стороне от которых решительно невозможно.

На этот раз страсти кипели вокруг доклада В.Э.Рецептера, темпераментно утверждавшего, что «Сцены из рыцарских времен» - не набросок, а законченная пьеса, ждущая ярких сценических воплощений. Вячеслав Кошелев, профессор Новогородского университета, обнаружил в алогизме письма Татьяны пример пушкинской «поэтики противоречий». Пушкинист, сотрудник ИРЛИ Сергей Фомичев проследил перекличку мотивов драмы Александра Блока «Роза и Крест» со «Сценами из рыцарских времен». А над всем этим пылающей и, как всегда, беззаконной кометой пронесся режиссер Геннадий Тростянецкий с выступлением «Пушкин и Толстой».

Хотя Владимир Рецептер и убежден, что устами режиссера должен говорить дух автора, по счастью, у большинства режиссеров есть «свой Пушкин». Потому что, если «наше всё» тенью витало над фестивалем, то принимая самые неожиданные и не всегда узнаваемые обличья, как, например, в «Жадном Джамбе» петербуржцев Ильи Деля и Дениса Ширко. Программа Пушкинского оказалась предсказуемо неоднородной. И причина не только в ограниченных технических возможностях сцены Псковского театра драмы им. А.С.Пушкина, не позволяющих привезти, к примеру, «Триптих» Мастерской Петра Фоменко. Ни для кого не секрет, что действительно острых, современных сценических версий пушкинской драматургии сегодня дефицит.

Традиционный момент фестиваля – выступления актеров-студентов с композициями по Пушкину. В этот раз гостем фестиваля была мастерская Олега Кудряшова (РАТИ) со спектаклем «Пушкинский вечер», скомбинировавшая «Пушкинский венок» Георгия Свиридова с отрывками из «Евгения Онегина» и «Руслана и Людмилы». К сожалению, высокий музыкальный «зачин», исполнение которого оказалось выше всяких похвал, не был поддержан драматургией зрелища. Принцип отбора группировки сцен «Евгения Онегина» вызвал недоумение. Да и прием многоголосья, кочующий с одной учебной сцены на другую, воспринимался как устойчивый штамп.

Еще более неоднозначную реакцию вызвал «Пушкин. Forever» («Песни западных славян») Ярославского ТЮЗа. В варварской композиции Игоря Селина и вовсе не оказалось большей части стихотворений цикла. Вместо этого режиссер перемешал тексты Пушкина со шлягерами, вроде «Шумел камыш» и «Вечернего звона», одел актеров в дорожные плащи и дал каждому в руки по чемодану. Их «поющие странники» использовали как барабаны. В ходе спектакля на белый глобус, служивший экраном, транслировались, вперемешку, кадры рекламы, портрет Натальи Николаевны, черновики и профиль поэта. Все в целом, включая невыразительных беженцев и хаотичный видеоряд, видимо, служило выражению идеи распавшейся «связи времен». При этом узнаваемая картинка спектакля вызвала эффект дежавю. А бурная реакция зрителей на вещи, знакомые каждому школьнику, вроде «Чудного мгновенья» и «Письма Татьяны», усилила ощущение абсурдности происходящего.

Зато легкий, игровой «АтАнде» Ивана Стависского по мотивам «Пиковой дамы» (БДТ им. Г.А.Товстоногова) мог бы послужить образцом ясного и лаконичного режиссерского высказывания. В чем-то, может быть, чересчур недвусмысленного. Игровой принцип лег в основу существования актеров, которые не перевоплощались в героев, а невзначай примерили на себя их чепцы и фраки. За сочинителя выступил Семен Мендельсон (он же автор музыки к спектаклю) – не столько Пушкин, сколько пластическая фигура рока, верткий джокер. Старуха графиня (Мария Сандлер) превратилась в юную femme fatale, лукавую и капризную, сыгравшую с Германном женственно-злую шутку. Мальчишески-лопоухий Германн (Иван Федорук) азартно окунулся в интрижку с «прекрасной дамой». И «карта» бедной Лизы (Е.Старателева), разумеется, была бита. Режиссер зарифмовал страсть к игре со страстью к женщине. И даже сцена похорон смотрелась как обряд венчания Германна и Графини. Правда, двух фигур рока в лице Графини и Сочинителя для одного спектакля показалось многовато.

Другую, более радикальную диверсию на территорию пушкинизма предприняли режиссер Денис Ширко (когда-то актер Формального театра Андрея Могучего) и актер Илья Дель. Действие «Скупого рыцаря» (спектакль «Жадный Джамба») они перенесли в Африку, положили на звуки тамтама и рассказали от лица шамана, полуголого, разноцветного и устрашающе измазанного известкой. Илья Дель примерил образы-маски Альбера, Жида, Барона, Герцога. Оказалось, что историю падения нравов можно рассказать и на таком, экзотическом материале. Предлагаемые обстоятельства изменились. Но «истина страстей» сомнений не вызвала. Казалось, что не тамтам, а разгоряченная кровь яростно стучит в ушах не только озверевшего от обиды «Альбера», но и зрителей. Симпатичный опус Деля-Ширко, с бонусами в виде пожирания сырой курицы, был воспринят как провокация и вызвал бурю негодования тех, для кого «наше все» - объект неприкосновенный. Любопытно то, что принцип маски, положенный в основу работы Деля, аукнулся позже, в реплике Геннадия Тростянецкого, страстно отстаивавшего «масочность» пушкинских образов.

Пушкинский театральный центр привез два спектакля – «PERPETUM MOBILE» («Скупой рыцарь» и «Сцены из рыцарских времен») и поэтическую драму А.Блока «Роза и крест» в постановке Владимира Рецептера. Обоим спектаклям свойственен минимализм, оба играются в прозодежде, оба открывает прием, намекающий, что перед нами не только актеры, но и исследователи, внимательно вчитывающиеся в текст. «Роза и крест» - ремейк спектакля 1980 года, где молодые актеры Пушкинского центра играют в одной компании с «ветеранами», Владимиром Рецептером и Изилем Заблудовским, как и 30 лет назад представшими в образе старых рыцарей – Бертрана и Гаэтана. Молодым актерам Пушкинского центра удалось добиться музыкальности звучания, закрепить разнообразные визуальные рифмы и точно обозначить расклад персонажей, стилизованных под старину. Из этого нормативного и немного марионеточного мира страстно рвется на свободу Изора (Марина Канаева). Но в итоге встраивается в привычную схему, так и не узнав своего рыцаря. На фоне молодежи выпукло и контрастно выделяется дуэт Бертрана и Гаэтана, чьи образы существуют как будто вне времени и пространства и пронизаны мощной энергетикой актеров. В основательном и земном Бертране воплотилась идея стойкости, рыцарственного служения. А в полупрозрачном, будто постепенно истаивающем Гаэтане – свободный от пут материи, ничем не связанный дух. Замечательно решен финал. Вместо тела рыцаря-несчастья мы видим груду рыцарских лат, его символическое надгробие.

В этом году традиционный пушкинский марафон был дополнен Львом Толстым. Вкрапления постановок по Толстому – не случайность. Расширение фестивальной афиши за счет других авторов дает возможность более подробно говорить о возможностях интерпретации классики и о том, как меняются они во времени. В Пушкинских горах овации сорвала «Власть тьмы» - один из самых тонких, ансамблевых спектаклей Темура Чхеидзе. Режиссер избежал натурализма и хруста костей. Зато обнажил массу подводных течений, показал, как обычная человеческая слабость может стать источником преступления, и усилил сострадательную ноту. «Супруги Каренины», написанные и поставленные 30 лет назад Розой Сиротой специально для Людмилы Чурсиной и Изиля Заблудовского, оказались камерной историей для двоих, дуэтом, отшлифованным годами и понимающим друг друга с полувзгляда. Тот же самый материал Геннадий Тростянецкий («Каренин. Анна. Вронский» Театра Ленсовета) вскрыл своим ключом и переосмыслил в духе психологической арлекинады.

На фестивале ходила шутка, что семнадцатый Пушкинский наконец достиг своего совершеннолетия. И действительно, фестиваль сложился и производит впечатление ребенка основательного и серьезного не по годам. Хотелось бы пожелать ему долгих лет жизни. Но не в «бронзе», а в активном поиске. Ведь иногда некоторые художественные прозрения рождаются в споре, в частности – споре режиссера с драматургом. А вопрос, существует ли «театр Пушкина», так же как «театр Островского» или «театр Чехова», остается открытым.

Фото Глеба Костина, Михаила Павловского

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.