Иваново

Выпуск №8-128/2010, В России

Иваново

 

Давняя статья Натальи Крымовой о тартуском театре «Ванемуйне» называлась «Как там Каарел Ирд?». Как там Ирина Зубжицкая? – думалось перед поездкой в Иваново. Главный режиссер здешней драмы – не столь давняя выпускница Петербургской театральной академии. После смерти М.В.Сулимова их курс подхватил Г.Р.Тростянецкий. Ее нельзя было не заметить с самых первых режиссерских шагов. Андрей Платонов («Фро» они поставили вместе с сокурсником Владимиром Золотарем), Володин, Гремина, Олби, Венедикт Ерофеев: спектакли Ирины Зубжицкой в Петербурге, Петрозаводске, Нижнем Новгороде запоминались азартной, звонкой театральностью, особенной отчетливостью актерских работ.

Теперь, по возвращении из Иванова, первоначальный вопрос формулируется уже иначе. Как там все они? Имя режиссера, уже пять лет возглавляющего труппу, ведет за собой образы спектаклей и лица актеров.

Драматический театр в Иваново жив. Жизнь театральная, талантливо сочиненная, плещется на сцене, и забываешь, что подмостки расположены на глубине шести метров под землей. Хозяев у массивного Ивановского Дворца искусств немало, драма в прямом смысле слова занимает фундаментальную позицию, расположена внизу. Зал на семьсот мест - красивый, удобный для зрителей амфитеатр. Увы, сцена при этом не имеет колосников, нет круга.

Первый увиденный спектакль был – премьера малой сцены: «Про мою маму и про меня» по пьесе Елены Исаевой. Подзаголовок «Школьные сочинения в двух действиях» – отчетливая отсылка к тюзовским корням, кажется, нечастым в новейшей драматургии. Стереотипы, конечно же, переосмысляются. На глазах зрителей, сидящих на сцене, вылупливается творческая личность. Процесс трагикомический. Елена Иконникова играет с редкой искренностью, неустрашимостью. Нас не спешат растрогать несуразностью «гадкого утенка». Разрыв между острым самосознанием юного существа и наивностью проявлений этого самосознания щемяще узнаваем, но главное, по-настоящему драматичен. Высокая нота достигается уже в первой истории из цепочки эпизодов спектакля. Героиня вспоминает давнюю историю о любимой кукле, подаренной другой девочке на день рождения. Формальный тезис «дарить надо лучшее» сталкивается с последующим детским страданием. Мучительные проходы героини Елены Иконниковой, несущей на заклание свою любимую куклу, - это еще и великолепный театральный жест, то, что остается в памяти после спектакля как его емкая формула.

Весь спектакль героиня Елены Иконниковой идет своим индивидуальным путем, демонстрируя свое понимание реальных жизненных ценностей. Этот путь, как уже сказано, имеет в спектакле трагикомическую подсветку. Дуэт героини со своей мамой, которую играет Светлана Басова, замечательно парадоксален. Мать заботлива и легкомысленна, интеллигентна и немудряща. Она подчеркнуто инфантильна в сравнении со своей дочкой, отважно пытающейся понять суть и подоплеку жизни, не совпадающую с клишированным представлением о ней. Еще один кочующий персонаж в цепочке сюжетов «про мою маму и про меня» – баба Рая (Людмила Исакова), и возникает любопытный контраст поколений. Молодая, жаркая энергия, с какой рассказана горестная история о фронтовой любви и предательстве подруги, оттеняет постоянную самоиронию современного юного создания в исполнении Иконниковой.

В спектакле по пьесе молодого драматурга Елены Исаевой достигнута студийная, соответствующая молодежной аудитории этого опуса, атмосфера. Шестеро исполнителей играют почти на пустой сцене, каждое звено в цепочке эпизодов имеет свой графический рисунок, мизансцены афористичны. У Ирины Зубжицкой явно есть режиссерский слух на новейшую драматургию, и она в состоянии привить театру и публике интерес к этому материалу.

Впрочем, разнородность пьес внутри авторов одной генерации общеизвестна. Иван Вырыпаев и Мария Ладо совсем разные драматурги, да и «Валентинов день» мало имеет общего с позднейшими вырыпаевскими вещами. Давно апробированные российской сценой, эти «фантазии в двух действиях» Вырыпаева на темы давней пьесы М.Рощина «Валентин и Валентина» в ивановском театре вполне оригинальны, в первую очередь, благодаря интересной и эффективной, как говаривали в рецензиях двадцатых годов, «разверстке» действия на нескольких планах игрового пространства, не ограниченного собственно сценой. Постаревшие героини выясняют отношения в максимальной близости к зрителям, в выгороженной части партера. Исторические эпизоды-воспоминания играются на сцене, поделенной на ярусы, коль скоро художник Андрей Пронин представляет нам некий заброшенный стадион. Сама возникающая относительная отдаленность этих планов, темнота кулис, из которых являются персонажи - молодые двойники персонажей, делают все пространство действия небытовым, и столкновение живых героев с их то лирическими, то, чаще, жалящими воспоминаниями, становится ареной борьбы совести и жалости, любви и ненависти… Привлекает именно неоднозначность фигурантов сорокалетней тяжбы. Разные возрасты героев «треугольника» здесь играют разные актеры. Играют, как кажется, не заботясь о преемственности характеров. Скажем, запомнившаяся внутренним драматизмом Татьяна Кочержинская – юная Валентина мало похожа на постаревшую героиню Татьяны Птицыной, которая акцентирует, кажется, более всего социальное превосходство своего персонажа. То же касается и бедовой, во всех смыслах, проводницы Кати. Людмила Исакова играет сочно, в крупном рисунке, более молодые «Кати» ее в этом смысле не «догоняют». Они играют иначе, и это в законе постановки. Изнуряющая героев чехарда воспоминаний подчеркнута тем же Андреем Прониным в костюмах: одноименные персонажи носят костюмы единой расцветки. Здесь не конкретная история, не любовный треугольник играется. Действию придан некоторый эпический масштаб. Ведь и у Рощина был некий хор, молодежная «стая». Здесь это «тетки на стадионе». Время от времени в действие вклинивается крошечный оркестрик (живая музыка – непременное условие режиссуры Зубжицкой). Действие пьесы, построенной как попытка «перепросмотра» прошедшей жизни, делится на значимые эпизоды; в спектакле девочка, со здоровой иронией молодого существа объявляющая название каждого следующего эпизода (Елена Фролова), кажется внеличной, бесстрастной богиней судьбы, вспоминается, вслед за Блоком, ибсеновское: «Юность – это возмездие».

Ирина Зубжицкая берет еще один хит недавних лет – «Очень простую историю» Марии Ладо – и делает спектакль, избавленный от намозоливших глаза сценических переборов на этом материале, скажем, истерических акцентов на православной сущности обитателей скотного двора. Простодушие здесь становится и тональностью и темой. Апокрифы от Свиньи (ее, кстати, играет уже известная нам Елена Иконникова) – это наивные апокрифы от свиньи, а не истина в последней инстанции.

Сценография Андрея Пронина – не натуралистическая или, напротив, декоративная деревня. Скорее, это площадка для эпического представления, с условной «завалинкой» для хора. Спектакль гармоничен в самом музыкальном смысле слова. Деревенские бабки сидят на заднем плане и дивно поют (музыкальный руководитель Валерия Сабурова, хормейстер Евгения Анферова). Играется некое деревенское сказание, и этот жанр выдерживается, - а не сельский парафраз все тех же «Валентина и Валентины». Поэтому, скажем, пес Крепыш (Александр Ашмарин) и соседский сын Алексей (Алексей Втулов) родственны друг другу, импульсивны и немудрящи; Петух – Евгений Семенов не столько пародирует радио- и телемана, сколько именно классически «петушится», воплощает образ человека-петуха! Скромное обаяние беременной коровы Зорьки внятно в исполнении Татьяны Кочержинской. Великолепна лошадь Сестричка у Светланы Басовой в сцене, когда она готова пожертвовать собой ради будущего младенца. Эта мизансцена героична и иронична в одно и то же время, Сестричка пытается стать чем-то вроде Жанны д'Арк, ее изящный силуэт на некоем постаменте выражает грустный восторг обреченности… «Человеческие» персонажи не рвут деревенские страсти в клочья, это принципиально. Скажем, Михаил Кашаев в роли Соседа не играет все затопляющую беззаветную человечность. Скорее, он делает акцент на ноте простодушия, единой с «братьями меньшими». Играется именно история, уже ставшая деревенской легендой, и камертоном всего построения действительно становятся деревенские старухи, их ладный и завораживающий хор. (Подчеркнем, что в хоре, который расположен на заднем плане, а порой сидит и спиной к зрителям, заняты поющие актеры, включая четверых заслуженных артисток России, и как-то верится, что они участвуют в нем с удовольствием.)

Вообще во всех спектаклях Ивановской драмы очевидно единое ощущение театра как игровой стихии. Профессионализм режиссуры обеспечивает всякий раз свежий, при этом добротно разработанный чисто театральный ключ к драматургическому материалу. Нельзя не радоваться, когда зритель постепенно «ведется» на приглашение театра к сотворчеству, реагирует на талантливую фантазию постановщика, художника (сценография здесь, как правило, высокого класса), очевидную заразительность актерской игры.

Это относится и к спектаклю «Господин, который платит» по пьесе Ива Жамиака «Месье Амилькар платит». Эксцентрическая мелодрама в постановке Зубжицкой, с программно яркими сценографией и костюмами Андрея Пронина не идет по пути социального обострения коллизии французского автора. Пьеса, похоже, застряла между Пиранделло (в сильно удешевленном варианте) и коммерческой «комедией положений». История о человеке, пытающемся купить, с места в карьер, иллюзию домашнего очага, с родными и близкими, известна давно и играется порой как полномасштабная драма отчуждения человека в современном буржуазном обществе. Театр выбрал другой путь, акцентирует эксцентриаду, разыгрывающуюся в доме героя, вставшего на путь мистификации самого себя. Музыкально-пластические отбивки возникают в моменты драматических обострений действия (балетмейстер Людмила Лакомская). Дом месье Амилькара – пространство актерских метаморфоз. Есть ощущение, что пьесу, зависшую, как сказано выше, между двумя противоположными векторами, не так уж легко оседлать. Если хозяин не проходимец с кошельком, а драматический герой, на чем все-таки настаивает финал пьесы и спектакля, слишком многое приходится преодолевать. Отношения Амилькара (Владимир Воронцов, Борис Новиков), его названных-купленных жены Элеоноры (Ольга Раскатова) и друга Машу (Михаил Кашаев) перегружены многозначительностью, добротность актерской игры не спасает положения. Может быть, еще и потому органичнее всего персонажи не первого плана – молодая пара, Виржиния и Поло в исполнении Веры Григорьевой и Алексея Втулова. В конце концов, у них здесь своя игра, они изначально дистанцированы от мудреной, не без внутренней фальши, основной головоломки пьесы. Безбашенный байкер Поло у А.Втулова – откровенно персонаж «от театра», а не фигурант проекта месье Амилькара, и он юношески обаятелен, акробатически подвижен, демонстрирует настоящий комедийный темперамент.

По-видимому, комедийный драйв не чужд руководителю Ивановской драмы. Первый, или один из первых спектаклей, поставленных ею здесь, - мольеровская «Школа жен».

Кстати, это и один из «коньков» ее учителя Геннадия Тростянецкого.

Театр избегает накатанного и пошлого пути, не зубоскалит над старым опекуном, посрамляя его ухищрения жениться на наивной юной воспитаннице. Комедийная стихия захлестывает зал, актеры купаются в фарсовых ситуациях, но у спектакля великолепная классическая стать, поддержанная стильной сценографией и костюмами Натальи Беловой. В «Школе жен» Ирины Зубжицкой рельефнейшим образом выступает крупный комизм мольеровского высказывания о человеке как таковом, о свойствах страсти и ее заблуждениях.

Остроумно, изобретательно сочиненный спектакль, с более чем законным присутствием кордебалета «садовников», разработанным пластическим рисунком всех без исключения партий, и «чинных» возрастных, и искрометных молодежных (балетмейстер Людмила Лакомская), имеет свой безусловный центр. Опекуна Арнольфа играет Андрей Булычев, и это огромная удача спектакля, не только актера. Ему придуман черный костюм-фрак, ощетиненный зубчатым гребнем на спине, часть роли актер проводит, скрывая лицо маской. Актер точен и стилен в рисунке мольеровского персонажа, при этом с видимой отдачей существует в игровой стихии спектакля. В памяти у вас остается Арнольф, великолепный и в бессильной ярости, и в необоснованном ликовании. Его дуэтные сцены с влюбленным мальчишкой Орасом, его соперником (Александр Ашмарин), комедийны по существу, обоюдное заблуждение здесь доходит до наглядного, гомерически смешного абсурда. Зал счастлив, и этот смех – не мелочное зубоскальство. Так же значимы сцены Арнольфа с воспитанницей Агнесой, чьи наивность и послушание не мешают ей любить того, кого она хочет. Нежность, забота и столь же убедительное коварство Арнольфа демонстрируют мощную амплитуду драматичного и все-таки цельного образа, сообщая и всему спектаклю масштаб, достойный Мольера.

В конце моего пребывания в Иваново я увидела «Царя Салтана». Надо сказать, что в городе нет своего ТЮЗа, и драма берет на себя и его функции. В увиденный «утренник» вложены мастерство и фантазия не меньшие, чем в спектакли взрослого репертуара (художник Наталья Белова). Сама идея этого, такого детски непосредственного «Салтана» вводит детей в сферу творчества. В Ивановском «Салтане» на сцене неотлучно присутствует обаятельный, импульсивный образ юного поэта (Александр Ашмарин), и тут нет широко распространенной безвкусной претензии, как нет ее в рисунках детей. Образ апокрифичен, это фантазия театра на тему «И я там был, мед-пиво пил…» Заинтересованность этого «Пушкина» в происходящем убедительна. Он и сочиняет сказку на наших глазах, и словно торопливо записывает ее, увидев все эти дивные чудеса. Как нередко бывает в спектаклях Зубжицкой, глубинной почвой действия становится музыка, старые аутентичные русские напевы. Тем самым естественные современные «шутки театра», которых в ивановском «Салтане» немало, не становятся самоцелью, оставляют зрителю пространство большой поэзии.

Увиденное вполне красноречиво. У Ивановского театра драмы живой пульс! О реальном драматизме существования, впрочем, догадаться нетрудно. «Фундаментальное» местоположение театра – оно же ведь и «катакомбное»: об отсутствии колосников и круга уже было сказано. У труппы живое лицо, это подкупает на всех спектаклях, что я видела. Но она, кажется, не очень сбалансирована, и по возрастному составу, и по актерской фактуре. Позиция «героя», похоже, занята одним Андреем Булычевым, выучеником «Щуки», великолепным и многогранным, как мы пытались показать, актером, увы, не имеющим права на передышку. Он и мольеровский Арнольф, и царь Салтан, и многие, многие другие позиции репертуара… «Героиня», столь же самоотверженно и успешно тянущая репертуар своего амплуа, – Светлана Басова. Среди старших артистов есть великолепные примеры хорошей актерской школы. Молодые артисты, большей частью закончившие местное училище искусств, находятся в самом начале профессионального становления. Они обаятельны, способны играть ответственные роли (те же Елена Иконникова, Татьяна Кочержинская, Александр Ашмарин, Евгений Семенов, Алексей Втулов и другие). Но есть, например, немалые проблемы с качеством сценической речи. Наверняка есть смысл вызвать дельного специалиста в этой области. Драматический театр в Иваново никак не меньше, чем везде и всюду в России, нуждается в поддержке и понимании его служения. Очень бы хотелось, чтобы труппа и ее режиссер свободно творили тот театр, на который они способны и которого достоин город.

Фото: Алекс Пан и предоставлены театром

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.