Когда вдали сверкнули пилы и прозвенели топоры...

Выпуск №8-128/2010, Содружество

Когда вдали сверкнули пилы и прозвенели топоры...

 

Мистерия Смерти и Воскресения, или Концерт для пилы с оркестром

Как воплотить в Хорватии Русского Раскольникова? Для осуществления проекта Хорватского Национального театра (Сплит) – постановки «Преступления и наказания» – потребовался такой одаренный и неординарный режиссер из России, как Александр Огарев, и такая яркая актерская индивидуальность, как Мийо Юришиц, выпускник Загребской театральной школы, 26-летний актер с хорошим сценическим опытом – исполнитель роли Раскольникова.

Огарев не стал обращаться к прежде существовавшим инсценировкам. Режиссер сделал авторские наброски к будущему спектаклю. Нила Кузманич, приглашенная в качестве переводчика, получила развернутый сценарный замысел. И ощутила масштабность и несоразмерность задач, с которыми она должна была справиться. Фактически перед нею встала проблема не только и не столько художественного перевода русского текста на хорватский язык, сколько перевода режиссерского сценария в полновесное драматическое произведение. Режиссерский сценарий, который оказался на ее письменном столе, представлял максимум 10 страничек текста. Понятно, что Александр Огарев создавал свой вариант, свою интерпретацию романа, предельно сконцентрировав его смыслы, максимально сократив текст, дабы не препятствовать главной романной идее. Ниле Кузманич необходимо было превратить их историю в драму, адаптировать роман для сцены, перевести инсценировку на хорватский язык.

В центре спектакля, по замыслу Огарева, – судьбы и путь трех центральных героев романа – Раскольникова, Сони Мармеладовой и Порфирия Петровича.

Пространство спектакля, тем не менее, должно было сохранить масштаб и глубину философских проблем Достоевского, его объем и многогранность. В лице Нилы Кузманич Александр Огарев обрел превосходного сценического интерпретатора Достоевского, глубокого научного, литературно-художественного редактора и консультанта. Ощущение объемности в спектакле создают его контексты – литературный, религиозный, мифологический, психологический.

Особенность спектакля «Преступление и наказание» Хорватского Национального театра в том, что он наполнен чувством, которое Достоевский считал важнейшим – трагизмом жизни. При всем том «Преступление и наказание» – спектакль европейского стиля в лучшем смысле этого слова. И одновременно это очень русский спектакль.

По мере того, как идет спектакль, разрастаются его смыслы. И судьбы Раскольникова, Сони, Порфирия Петровича связываются в единое общее.

Раскрытие трагизма жизни потребовало сжатия и обострения формы спектакля, поиска глубин души и сознания, которые напряженно ведут персонажи спектакля и актеры, захваченные безумно напряженными диалогами Достоевского.

Спектакль начинается в нарочито бытовой тональности. Однако бытовое быстро теряет свои привычные очертания.

Раскольников – Мийо Юришиц – в начале спектакля выглядит как отшельник, живущий в уединении. Только отказавшись от общества, он может поставить свой антропологический эксперимент, осуществить свой замысел. Он чувствует себя рыцарем, воодушевленным гуманистической идеей ликвидации ненужных особей, вшей и насекомых на теле человечества. Его внутренний мир пропитан духом скептицизма и вертится вокруг его собственного alter ego. Юришиц играет в Раскольникове утрату веры в разумность мироустройства. Этот Раскольников – псевдо-, или квази-Христос, со спутанными волосами и спутанным сознанием, в широкополой шляпе, закрывающей его лицо, пытается обрести опору в Топоре. Топор осмыслен как необходимый инструмент восстановления утраченной гармонии. Топором он пытается заклясть окружающий Хаос и подчинить его себе, это придает его преступному импульсу твердость. Его Раскольников – Гамлет и Анти-Гамлет из Сплита. В умственно-лабораторном опыте героя – «ужасная жажда риску», типично русская психологическая черта, основанная на стремлении изменить судьбу «в один час» «где можно разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь». Но еще и возможность проверить свою «теорийку». Мийо Юришиц в самом начале подчеркивает в своем Раскольникове равнодушие и холод. Все сверхбуднично. И даже любопытство героя цинично и обыденно. Это любопытство патологоанатома, вскрывающего труп. Старуха-процентщица для студента – тварь бессловесная. Обыденно и просто он ударит старуху топором, с любопытством оглядит повалившееся навзничь тело, внимательно рассмотрит кровь на одежде жертвы, обыденно добьет ее еще несколькими ударами... Потом сотворит то же самое со случайно подвернувшейся под руку Лизаветой.

Спустя некоторое время Мийо Юришиц обнаружит в Раскольникове некую неподконтрольную внутреннюю разболтанность, повышенную нервность – признак нарушенного душевного равновесия. И странно удивится незнакомым ощущениям. И сам напросится на встречу с Порфирием Петровичем.

«Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!».

Порфирий Петрович – Трпмир Юркич - начинает вести свою хитроумную игру. Не допрос, а стремительная болтовня, на первый взгляд, совершенно пустая. На самом деле, цель Порфирия-Юркича – своими непредсказуемыми трюками, порой абсолютно нелогичными, встревожить Раскольникова, породить в нем мучительную и невыносимую неопределенность. Прыжки и скачки – пластическое решение образа Порфирия Петровича в его развитии. Эксцентрические арлекинские прыжки и скачки Порфирия Петровича рождают ответные прыжки горячечного сознания Раскольникова. Спектакль уходит от быта и отрекается от него. Юркич играет клоуна, эксцентрика. Следователи такими не бывают, они не ломают стулья в экстазе и не свершают акробатические кульбиты. Но Огарев намеренно переходит к карнавальности и эксцентрике, которые становятся доминантой первого акта. Карнавальное бытие – один из главнейших принципов поэтики Достоевского. И Огарев вместе с Юркичем акцентируют внимание на «ужимочках» Порфирия, его хихиканьях и подмигиваньях. Огарев и Юркич видят в Порфирии Петровиче – Черта из «Братьев Карамазовых». Он так же похож на «шиковатого» джентльмена, по манерам – далеко не дворянского, а разночинского склада. Разговоры Раскольникова с Порфирием Петровичем есть отражение диалогов Ивана Карамазова с чертом. Юркич в этой роли соответствует своей фамилии – по-русски «юркий», значит стремительный, быстрый, бойкий, проворный… Таков его Порфирий Петрович с бешеной сменой ритмов, с неожиданными бросками в сторону подозреваемого Раскольникова. Огарев обнаружит и раскроет еще один подспудный смысл диалогов. Порфирий Петрович – alter ego Раскольникова. С другой стороны, в Порфирии Петровиче живет двойник Раскольникова.

И это – новое в постижении «Преступления и наказания» театром.

Нила Кузманич на одной из репетиций спектакля на Волковском фестивале – совершенно спонтанно, как это часто бывает, рассказала эпизод из своей биографии. Ее мать, в годы Второй мировой войны сражавшаяся во 2-й далматинской партизанской бригаде, привела свою дочь Нилу в Оперный театр, решив отдать родное дитя музам искусства, спасти ее тем самым от грохота пушек и войны. Нила пленила всех своим превосходным голосом. Дирижером оркестра был знаменитый Младинович. Он принял девушку в оперу. Ниле было всего 18 лет, когда произошел невероятный случай. Это было в Лозанне, в Швейцарии, куда выехал театр. Вы слышали когда-нибудь, чтобы партию старухи-графини в «Пиковой Даме» пела девушка 18 лет от роду?

А дело было в том, что Милица Младинович – оперная прима и исполнительница партии Графини – перед спектаклем оказалась без голоса. Так уж вышло. И руководитель театра пришел к Ниле Кузманич. «Мала! – сказал он ей (что по-хорватски, «маленькая моя!») – Я хочу отдать тебе сегодня нашу Графиню…»

На Нилу надели огромный кринолин, белый пудреный парик, нанесли на лицо страшные морщины… И она имела в тот вечер бешеный успех. Ее роль, ее партию отметил Генеральный директор фестиваля… Именно эти воспоминания Нилы Кузманич, услышанные Огаревым, привели к одному из самых блистательных эпизодов спектакля.

Огарев вскрывает и карнавальность, и трагическую эксцентрику Достоевского. Видения, сны, бреды Раскольникова, его смещенное, измененное сознание – рождают образы почти сюрреалистические. Мийо Юришиц добивается в Раскольникове редкого сочетания крайнего рационализма и столь же яростного паранормального существования.

Голова Раскольникова (он погружен по голову в песок), как жертвенная голова Иоканаана на блюде, в пылающем багряном венце заката на песчаном берегу моря, а рядом, в кресле, – старуха-графиня из «Пиковой Дамы» Пушкина. Звучит ария Графини из оперы Чайковского в исполнении Милицы Младинович – благородные фразы старинной арии. В черной величественной фигуре Графини присутствует и демоничность, и властность, и страх. Графиня вызывает в сознании бредящего Раскольникова – М.Юришица образ пугающей безграничной бездны, пропасти, в которую проваливается, как в ад, его герой. Он – Великий Грешник на Страшном Суде. Графиня – она же старуха-процентщица, Алена Ивановна. Это не дань театральной модернизации. Достоевского в его работе над романом преследовал образ Графини – Пиковой Дамы. Раскольников рожден пушкинским Германном, несущим в себе комплекс Наполеона. Пушкин провидел сущность «бонапартизма» еще в «Евгении Онегине»: «Мы все глядим в Наполеоны; / Двуногих тварей миллионы / Для нас орудие одно...»

В то время, когда Раскольников - Юришиц в судорогах и конвульсиях внутренних мук пытается скрыть раздирающие его противоречия, по сцене маршем проходит Оркестр-буфф. Карнавальный контекст объясняет появление неожиданного Квартета. Труба, огромный барабан, аккордеон, и… пила со смычком. Замыкает шествие музыкант с длинной стальной пилой с острыми зубьями. Пила, конечно же, рождена образным строем произведений русского абсурдиста Даниила Хармса. Это своеобразная авторефлексия Огарева, ставившего не столь давно спектакль по произведениям Даниила Хармса. Мотивы Хармса – пила, нож (топор), труба…

Когда вдали сверкнули пилы,

И прозвенели топоры…

Поэт называл себя «сладострастным древорубом» и не мог прожить -

Как портной без иглы,

Как столяр без пилы,

Как румяный мясник без ножа,

Как трубач без трубы… (1929)

В «Братьях Карамазовых» витает образ Топора, заброшенного в виде искусственного спутника Земли на орбиту. Энергия и скорость исчерпаны – Топор неизбежно спикирует вниз, на Землю… Современное ощущение сегодняшней нашей жизни – жизни «под созвездием Топора». По Огареву – и под созвездием Пилы, распиливающей Человека…

От эксцентрики Огарев ведет спектакль к мистерии Веры и Воскресения. Соня – Андреа Младинич открывает Раскольникову врата спасения, возможность нравственного исцеления через искупление вины. В спектакле Огарева – Соня – не святая и не грешница. Она – спаситель и ангел-хранитель Раскольникова, хотя совсем не похожа на ангела. В ней есть нечто брутальное, земное. Она твердо ступает по земле своими грубыми башмаками, в ней больше углов и квадратов, нежели округлой пластики. В русском восприятии она больше пролетарка, нежели проститутка. Раскольников истязает Соню бесконечными вопросами, пока, наконец, Соня не победит его убежденностью в спасительности Веры. Едва взяв в руки Евангелие, Соня – Андреа Младинич преображается. Внутренний свет души смягчает резкие черты и жесты. Она читает историю воскрешения Лазаря. И здесь в спектакле возникают другие голоса – страницы Евангелия звучат из уст убитых Лизаветы, Алены Ивановны… Это трехголосие музыкально и очистительно. Здесь нет Чуда и все-таки Чудо свершается. Соня неистовостью своего чувства берет Страдание Раскольникова на себя, переплавляет его своей Любовью. Любовь – Закон, связывающий Человека и Бога. По Достоевскому, Бог есть Любовь. И только приняв в себя такую Любовь, Раскольников-Юришиц чувствует, как раскрывается в нем подлинный внутренний человек.

Яркий закат, экзотические краски пылающего неба и спокойствие синего моря, волны которого неторопливо рассекает какое-то суденышко. Это не русский Петербург и не Нева. Это хорватский Сплит и прибрежный пейзаж, легко узнаваемый теми, кому довелось побывать в Хорватии.

Построив мизансцену на берегу моря, на песчаном берегу, Огарев сменит прежние скоростные ритмы спектакля на неторопливый ход времени. …Двое мужчин на берегу моря вполне буднично, совсем по-русски пьют водку и ведут философские беседы. Философская грусть и меланхолия окутают Порфирия Петровича. – Так... кто же... убил?.. – спросит Раскольников. – Как кто убил?.. – почти меланхолически, вопросом на вопрос ответит Порфирий. И спокойно, буднично, неторопливо скажет: – Да вы убили, Родион Романович! Вы и убили-с...

Теперь Порфирий Петрович другой – в нем нет никакой суеты, никакой эксцентрики. Ему важна не идея суда как неизбежного наказания, ему важен вершащийся суд Раскольникова над самим собой…

Такими они нам и запомнятся навсегда – Раскольников – Мийо Юришич – с его порывистой горячностью, Соня – Андреа Младинич с детской свежестью переживания, Порфирий Петрович – Трпмир Юркич, обретающий в себе человека…

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.