Вздумалось козлику/XVI фестиваль национальной театральной премии "Золотая Маска"
Выпуск 9-129/2010, Фестивали
- Поставив на сцене БДТ «Месяц в деревне», Анатолий Праудин расплел все тургеневские кружева, оставив в руках у зрителя только те нити, что связывают бессмертную человеческую душу с грешным телом.
- В этом спектакле, наверное, слишком много разума и очень мало сердца. Кого-то это коробит: ну как же, Тургенев все-таки! Но мы ведь не современники Ивана Сергеевича (трудно сказать, к счастью или совсем наоборот, но малая толика прекраснодушия нам всем бы, пожалуй, не помешала) и жизнь наша не может не коробить. Возвышенные романтические чувства сегодня театральным подмосткам противопоказаны. Если происходящее на сцене слишком отличается от реальной жизни, зрителя оно мало трогает. Отсюда, кстати, и любовь к всевозможным Куни и Камолетти. Если муж с молодой любовницей – в курятнике, а жена с лучшим другом дома – за стенкой, в коровнике: это на ура, ибо сплошь и рядом, то есть сермяжная правда жизни, а для многих так и просто – личный опыт. А вот если молодая замужняя дама в течение трех часов рассуждает о природе человеческих чувств, томясь от любви к еще более молодому учителю собственного сына и в финале так и не прыгает с ним на сеновал – это, извините, нонсенс по нынешним временам. Не бывает-с!
- И что с того, что в обоих случаях людьми движут одни и те же силы. Те самые, что привязывают душу, чающую тепла, нежности и взаимопонимания, к телу, раздираемому инстинктами, которыми напичкала его мать-природа. Вот эти-то силы и являются, по сути, теми коварными Парками, что раскручивают нить каждой человеческой жизни. Ничего мифологического. И даже поэтического. Сплошная физика-химия пополам с биологией. Их-то и вытащил на поверхность Анатолий Праудин, освободив от тургеневских хитросплетений, сделав очевидными тем, кто сюртуков с кринолинами никогда не носил и домашнего воспитания на четырех языках не получал. Может, потому и вызывает этот спектакль такое в равной степени яростное отторжение и у адептов «новых драматургий», и у ревнителей классических традиций, осененных именами Товстоногова и Эфроса. Слишком узнаваемыми, слишком сегодняшними получились у Праудина позапрошловечные тургеневские герои.
- И трактор, на котором время от времени раскатывает неугомонный студент-учитель Беляев (Руслан Барабанов) тут совершенно ни при чем. Равно как и бензопила, с помощью которой под занавес калечат ни в чем не повинного деревянного «козлика», в течение всего спектакля верой и правдой служившего энергичному юноше физическим компенсатором так и не растраченного сексуального пыла. Или электродрель, чей рокот все время перебивает идиллическое птичье пение. Конечно, это вольности, но вполне, на мой взгляд, простительные, ибо любое повествование, отстоящее от нас во времени и пространстве, мы с большей или меньшей отчетливостью (или, если хотите, – детализацией) проецируем на самих себя и окружающий нас предметный мир. Но если копнуть поглубже, то становится ясно: эти «несуразности» лишь усиливают, доводят до абсурда трагическое несовпадение «агрегатных» состояний душ и тел практически всех действующих лиц, за исключением, быть может, старухи Ислаевой (филигранная работа Марины Адашевской) и маленького Коленьки. Эти двое, старая да малый, избегли устроенного режиссером анатомического театра: в одной тело уже умолкло, в другом еще не пробудилось, а к жизни души сей жестокий анатом относится все-таки бережно. Для них песенка о сереньком козлике – всего лишь детская сказочка.
- Зато с остальными персонажами режиссер обходится куда как суровее, погружая их в условия, в которых и жить-то непросто, не то что любить (сценография Александра Орлова): летний густой жар, разлитый по сцене, выцветшее небо, опрокинутое в огромный слегка флуоресцирующий экран, лохматая пакля, вытесняющая людей из пространства, которое вдобавок и наклонено, как палуба корабля, собирающегося идти ко дну (своеобразный поклон Анатолию Эфросу, диагностировавшему «Месяц в деревне» как пьесу, «в которой что-то сдвинулось»). Вроде снисхождения они и не заслуживают, поскольку вместо того, чтобы жить, занимаются бесконечным выяснением отношений (ох, не зря Иван Сергеевич полагал, что пьеса его не столько для игры, сколько для чтения предназначена).
- Наталья Петровна (Александра Куликова больше похожа на Снежную королеву, чем на живую женщину) о чувственной любви ничего не знает («я сама никогда не была молода»). Устав от благородства своего платонического возлюбленного, она пытается хоть ненадолго попасть в так и не прожитую бурную юность, но у нее просто не хватает на это духу. Супруг ее (Михаил Морозов играет умного человека в безвыходном положении), понимая, что семейные отношения уже не отремонтировать, прячется за хозяйственными заботами, чтобы не видеть, как столь тщательно возводимый им мир вот-вот рухнет под напором ураганных страстей. Ракитин (Василий Реутов тоже играет умного человека, только в заведомо дурацкой ситуации) страдает от неутоленной страсти к замужней даме, положение которой освобождает его от необходимости совершать решительные поступки. Верочка (Юлия Дейнега) не в состоянии сладить с собой, ибо повзрослела она гораздо быстрее, чем сумела разобраться в правилах игр для взрослых. А Беляеву, разворошившему это окутанное летней дремотой дворянское гнездо, взбаламученные им страсти только мешают жить в свое удовольствие. Вздумалось им дурью маяться, так пусть и получают, что заслужили.
- Но вот противоречие, которому я лично объяснения не нахожу. В понимании Праудина, и его спектакли лучшее тому подтверждение, любовь, даже разделенная, сиречь – счастливая, все равно беда, стихия, которая корежит человека, ломая привычную, устоявшуюся жизнь. Значит, жалеть он должен всех – и тех, на кого это цунами обрушилось (они же не виноваты), и тех, кого оно просто смыло за борт (они виноваты еще менее). А ему, похоже, и впрямь никого не жаль. Кроме разве что второстепенных персонажей (блестящий ансамбль – Ируте Венгалите, Андрей Шарков, Сергей Лосев, – где каждый умудряется быть солистом), каждому из которых пусть скромный, но лучик счастья все же достается. Иначе с чего бы ему лейтмотивом спектакля делать отаранжированную до неузнаваемости песенку про глупого козлика (композитор Николай Морозов раскрутил незамысловатую мелодию от шансонетки до траурного марша). Жил он себе припеваючи у бабушки, как у Христа за пазухой, так нет же – вздумалось ему в лес погуляти, острых ощущений ему захотелось!
- Ну и о чем тогда получается спектакль? О том, что уравновесить разум и чувства человеку не под силу? Но стоило ли ради этого огород городить? О том ли, что никакого благородства на свете более не существует: Беляев уезжает, а остальные остаются, что называется, при своих, вовсе не потому, что так высоконравственны – просто смелости у них на сильные чувства не хватило? Но для Праудина с его анатомическим чутьем это слишком мелко, чтобы не сказать очевидно. И тургеневский постулат непознаваемости человеческих чувств тут не проходит, ибо Праудин эту непознаваемость отрицает. Так не тут ли собака и зарыта?
- Не существует для «homo прагматикус» невыразимых чувств, на которые, по мнению Тургенева, можно «только указать». Все можно препарировать, классифицировать, взвесить и оценить. А может, все еще хуже, и чувств для него вовсе не существует (и на что почти четыре часа в театре убил, если ничего так и не произошло: никто ни с кем не переспал и даже самоубийства так и не случилось!) В том-то и трагедия. В смысле «песнь козлов».
- Фото Михаила Гутермана
Отправить комментарий