Выходя на сцену, мы берем на себя миссию/Виталий Барковский

Выпуск 9-129/2010, Лица

В середине юбилейного, 230-летнего сезона труппе Смоленского государственного драматического театра им. А.С. Грибоедова был представлен новый главный режиссер. Им стал заслуженный деятель искусств Республики Беларусь Виталий БАРКОВСКИЙ, который сменил на этом посту москвича Анатолия Ледуховского, проработавшего в Смоленске всего один год.

Барковский известен смоленским театралам прежде всего как постановщик спектакля «Домой» по пьесе белорусского драматурга Елены Поповой. За этот спектакль Национальный академический драматический театр им. Якуба Коласа (Витебск) был удостоен «Гран-При» Международного театрального фестиваля «Смоленский ковчег», а сам постановщик – награды за лучшую режиссуру на «Славянских театральных встречах» в Гомеле (оба фестиваля проходили в 2008 году). Его витебский спектакль для камерной сцены «Шагал… Шагал» в 2000 году одержал победу на международном фестивале в Эдинбурге. А впервые на Эдинбургском фестивале Виталий Барковский побывал в 90-е годы с гоголевской «Женитьбой», которую поставил в Минске, в театре «Дзе-Я?». Там, на престижном фестивале, режиссер и получил свои первые зарубежные награды.

В Белоруссии Барковский считается представителем театрального модерна. Его сравнивают с легендарным польским экспериментатором Тадеушем Кантором. Сам же режиссер в ответ на мой вопрос о давнем его спектакле «Последняя пьеса Треплева», где, как рассказывают, актеры выходили на сцену завернутыми в сетки для овощей, загадочно улыбается: «Это было в экспериментальной студии «Акт» в Минске… Там была еще «Пьеса для нерожденных детей» – фантазия по «Преступлению и наказанию»... В то время мы, так сказать, «оттягивались» по полной программе, иногда даже на уровне хулиганства. Это был вызов, противостояние традиционному мышлению театральному. Но мы тогда были молоды».

– Вы и Николай Трухан?

– С Николаем Труханом, к сожалению, очень рано ушедшим из жизни, мы работали еще до студии «Акт». В 1987 году десять актеров оставили профессиональные театры, чтобы заниматься высоким искусством. Так в Минске родился театр «Дзе-Я?», что в переводе с белорусского означает «Где я?». В том смысле, что вообще – нужен ли я? Почему десятки лет я вынужден работать в подвалах?.. Для Николая Трухана, который был творческим лидером нового театра, понять это было очень важно. Задумывался «Дзе-Я?» как интеллектуальный театр с самобытным репертуаром. Начали мы, конечно же, с коммерческих проектов, укрепили материальную базу. Но чтобы влиять на театральное пространство, необходим авторитет и свой неповторимый стиль, а также признание зрителей и прессы. Первый спектакль, который назывался «Роспач» («Отчаяние»), был поставлен по произведениям Короткевича.

– Того Короткевича, который написал «Дикую охоту короля Стаха»?

– Того самого, Владимира. Короткевича вообще можно назвать создателем белорусской мифологии. Герой нашего спектакля олицетворяет собой белорусский народ. Его приговорили к повешению, но веревка оборвалась, и он остался жив. Его снова приговорили… Что может чувствовать испытавший такую муку? Отчаяние – это первая ступень постижения беды, трагедии. Но ведь есть еще вторая и третья ступени… Состояние, когда надежды нет никакой. Надежды нет даже на Бога… Но жить все равно надо!

Есть анекдот: идет белорус, и на него кто-то с балкона выливает помои. Он останавливается, смотрит наверх, счищает со спины грязь и говорит как бы сам себе: «А если бы человек шел?»

Смеются здесь над тем, что белорус уже как бы и не человек!

Мы с художником Владимиром Матросовым, с которым я работал, пришли к выводу, что, значит, он уже ангел, раз грязь к нему не прилипает… Человек возмутился бы, разгорелся бы скандал, выяснение отношений и т.д. А здесь уже абсолютно ничто не трогает. И даже если льются на голову помои, они не пристают.

А в качестве литературной основы, как я уже говорил, были использованы произведения Короткевича. С этим спектаклем мы завоевали немало международных призов.

По тем временам это была рискованная затея! Потом мы поставили спектакль о Рогнеде, наложнице Владимира Красное Солнышко, который на ее же глазах убил ее отца. Рогнеда была пожизненно заключена в замок. В неволе она родила Владимиру шестерых сыновей. Их именами в Беларуси названо несколько городов: Заславль, Мстиславль и другие.

– В Витебском театре им. Якуба Коласа, где вы проработали более десяти лет, вам пригодился студийный опыт?

– Конечно. Я пытался все, что наработано было мною за 30 студийных лет, каким-то образом применить в Коласовском театре, чтобы оживить, освежить театральное пространство... Это было непросто. Сейчас витебская публика уже привыкла к эксперименту, все понимает и даже ждет таких постановок. Но, разумеется, на сцене должны быть разные спектакли: и эксперимент, и выдержанный академизм, и даже «музей».

– Виталий Михайлович, в Смоленск вы временно или надолго?

– Мне бы хотелось подольше поработать, скажем, лет семь. Срок достаточный для режиссера. Но, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не ходят… Все будет зависеть от того, насколько мы сойдемся во взглядах на сегодняшний мир, на то, что называется Русь, Россия, русский человек, общество российское в смысле театра… В конце концов, все мы призваны исповедовать великие вечные истины, цель которых – совершенствовать человеческие взаимоотношения.

Опять же, если будут созидательные мотивы. Бывает, инструмент не строится, сколько ни приглашай мастера…

– «Не строится» – это когда кто-то чего-то не понимает?

– Или не принимает, хотя и служит в театре, то есть обязан ходить на работу. Однако договориться невозможно в силу разных причин. Кто-то не соответствует. Так тоже бывает.

Есть просто жизнь: честная, порядочная, что называется, на мирском уровне. Но ведь, выходя на сцену, мы берем на себя миссию что-то сказать… В смысле морали, нравственности, духовного постижения сегодняшнего состояния человека. Как художники, мы имеем на это право. И надо суметь так сказать, чтобы быть услышанными как можно большим количеством людей.

– В труппе Смоленского театра сегодня много молодежи. Вы видите возможность более активно включить молодых актеров в театральную жизнь, кроме того, что они играют в спектаклях?

– Главное, чтобы среди молодых появился лидер! Пока я не вижу, кто бы из них мог им стать. Не замечаю и потенциальной к тому готовности. А сориентировать молодых на мои сегодняшние отношения с жизнью сложнее. Я это почувствовал, работая с молодежью в Витебском театре. Молодежь мыслит, может быть, прямолинейнее, но острее, революционнее. И это правильно! Им нужно высказываться независимо от того, сколько у них опыта. В конце концов, есть генетический опыт! И естественно, все, что связано с авангардным театральным мышлением, интересует молодого человека, он узнает об этом из источников информации, даже из рассказа товарища о том, что тот видел, скажем, в Польше или в Москве…

Молодежь обязательно надо возить смотреть спектакли в Москву. Москва ведь все равно остается до сегодняшнего дня Меккой театральной. Один Анатолий Васильев чего стоит (пусть он уехал, но театр его остался)! Какой хочешь театр возьми, авангардный, традиционный… Или Жолдак, который сегодня, на мой взгляд, мыслит острее, чем даже Някрошюс. Появляются и молодые режиссеры, художники, которые, естественно, скажут что-то свое.

Со многими смоленскими актерами новый главный познакомился еще год назад. Как приглашенный режиссер он поставил прошлой весной на большой сцене театра пьесу Елены Поповой «Нужен муж для Поэтессы». В репертуар, правда, спектакль вошел под другим названием: «Ищу настоящего мужчину». Роль Настоящего мужчины в исполнении Олега Кузьмищева была признана лучшей мужской ролью сезона 2008-2009.

Дебютом Барковского в роли главного режиссера Смоленского драматического стала трагикомедия «Поздняя любовь» по пьесе А.Н.Островского. Премьера состоялась в апреле. Спектакль получился красивый (художник-постановщик Светлана Архипова) и, вопреки репутации Барковского, которого критики иначе, чем аксакалом белорусского авангарда, не именуют, вполне реалистичный.

Как и пьеса, спектакль «Поздняя любовь» заканчивается словно бы на оптимистической ноте. Вероломство Лебедкиной разоблачено, адвокатская честь Маргаритова вне опасности, плачущий Дормедонт утешается мечтой о том, как он будет нянчить будущих детей брата, а главные герои собираются пожениться. Тем не менее финал спектакля остается открытым. Тревожная, даже трагическая тема преобладает и в музыкальном оформлении (его авторы Александр Криштофович и Дмитрий Монахов).

Деньги от самозабвенно любящей его Людмилы, готовой ради любви пойти на преступление, герой принимает. Долговой тюрьмы ему наверняка удастся избежать. Но вот не пустится ли он вновь во все тяжкие с деньгами-то, даже и женившись на Людмиле? Это вопрос... Артист Игорь Голубев, который играет Шаблова, похоже, такого поворота событий не исключает.

Самой яркой, безусловно, является роль стряпчего Маргаритова в исполнении Николая Коншина. К слову, ему-то и принадлежит одна из ключевых реплик. «Помни, – говорит он дочери, – что рядом с нуждой всегда живет порок!»

Вообще актерский состав хорош. Коварную Варвару Харитоновну (она тоже произносит примечательную фразу: «Когда за деньги все на свете можно сделать, поневоле соблазнишься») играет Надежда Кемпи. Фелицату Антоновну, мать Шаблова, которая то и дело иллюстрирует эту непотопляемую житейскую мудрость, – Людмила Сичкарева.

Фото предоставлены Смоленским драматическим театром

Фотогалерея