Новокузнецк

Выпуск № 10-130/2010, В России

Новокузнецк  

Чтобы рассказать о последней премьере Новокузнецкого театра драмы «Дом Бернарды Альбы» по пьесе выдающегося испанского поэта и драматурга Федерико Гарсиа Лорки, надо погружаться в этот спектакль снова и снова, как в неисчерпаемые и прекрасные стихи поэта. Он, который оставил нам свое поэтическое прощание: «Если умру я, не закрывайте балкона», – не терпел никакого насилия над человеком и его природой, никаких тюрем – ни в буквальном смысле, ни в переносном. А спектакль в постановке питерского режиссера Татьяны Захаровой именно о тюрьме, в которую заключила Бернарда пятерых своих дочерей, объявив после похорон мужа о восьмилетнем трауре. Впрочем, ее дом стал тюрьмой задолго до смерти мужа.

Мы понимаем это с первой же сцены спектакля: строгая черно-белая графика декораций и костюмов, сундуки дочерей, расчерченные хоть и в разную, но клетку, низкие и маленькие двери-лазейки, ведущие в их комнаты (сценография и костюмы Романа Ватолкина). Зловещую атмосферу замкнутости и несвободы подчеркивает маятник-плаха, непрерывно и мерно раскачивающийся в течение всего спектакля на заднем плане. Он опускается только дважды – в конце первого акта и в финале спектакля — и сразу ассоциируется с неотвратимостью гильотины. И если в первый раз смертельная расправа над неведомой зрителю и посторонней для всех персонажей дочерью Либрады учиняется вне дома, то в финале смерть полноправно входит в дом Бернарды, унося с собой жизнь самой юной из дочерей, двадцатилетней Аделы. Но уже в конце первого действия, когда одновременно с падением маятника-гильотины сверху обрушиваются комья земли, атмосфера тревоги сгущается: несчастье грозно стучится в дом Альбы.

И это несчастье, эту трагедию опустошения неведомо для себя позвала в свой дом сама Бернарда. В исполнении Елены Кораблиной заглавная героиня лишена какой бы то ни было царственной осанки, мании величия или нарочитой жестокости. В черных одеждах, постоянно закутанная в черный платок, она напоминает скорее простую деревенскую бабу, в одиночестве и своеволии взвалившую на себя воз семейного уклада. Спектакль с этого и начинается: подобно еще одной мамаше мировой драматургии – брехтовской мамаше Кураж, Бернарда, как ломовая лошадь, тянет за веревки воз семейной жизни, состоящий из пяти ее дочерей с их большими пустыми сундуками. Думается, цитата не случайна. Написанная тремя годами позже, чем пьеса Лорки, «Мамаша Кураж» тоже направлена против ложного миропорядка, удушающего жизнь, будь то фашистский режим в обществе или тирания в семье.

Исполнительницы каждой из десяти героинь разыгрывают перед нами неповторимую жизненную драму.

Бернарда Альба, фанатично отстаивающая свое деспотическое лидерство, являет перед нами палача и жертву одновременно. Елена Кораблина не отнимает у своей героини естественных человеческих качеств, не лишает ее своеобразной материнской любви. Ей иногда хочется посудачить и посмеяться с Понсией, видеть счастливыми дочерей, но «миропорядок», где служанка не равна хозяйке, а все мужчины их селения не пара дочерям, лишает Бернарду реального чувства жизни. Раба условностей, она постепенно утрачивает человеческое лицо и становится все более жестокой. От яростного таскания великовозрастных девушек за волосы она движется к их и собственной гибели. В финале, после самоубийства Аделы, безумно выкрикивая: «Моя дочь умерла невинной!», Бернарда жалким комом падает ниц и уже не поднимается.

А в семейный воз впрягается новая Бернарда Альба – тридцатилетняя Магдалена (Илона Литвиненко). Красивая, независимая и гордая Магдалена, бунтующая поначалу даже против вышивания приданого, постепенно утрачивает живые черты и превращается в подлинную наследницу матери. Рабство, как и тирания, не уничтожимы – внятно говорит нам спектакль. В тюрьме свободную личность не вырастишь, реализации лучших природных качеств не достигнешь. В тюрьме возможны лишь деградация, вражда и рабство. Или смерть. Именно ее предпочитает младшая – Адела. Мария Захарова наделяет свою героиню неистребимым чувством внутренней свободы, жаждой любви, жизни. Она задыхается в домашнем аду и с тоской восклицает: «Я хочу на волю, завидую тем, кто может выйти в поле!» Адела – единственная не сломленная личность, которая ценою жизни отвоевывает свое право на любовь и свободу. Ее зеленое платье ярким пятном конрастирует с черно-белой цветовой гаммой спектакля. Выделяется на общем фоне и самая старшая из обитательниц дома – Мария Хосефа (Ирина Бабченко), безумная, но живая, по-своему бунтующая против неволи мать Бернарды Альбы. Ни в чем не совпадает с нравами семьи, где она работает, Служанка Татьяны Качаловой. Перед нами состоявшаяся, привлекательная, озорная женщина. В каждом ее движении чувствуется, что она не утратила свободы, а ее личное жизненное пространство гораздо шире этого монастыря, к которому она внешне приспособилась. Понсия, служанка и сверстница Бернарды (Инна Романова), безуспешно пытается предостеречь хозяйку, жалеет ее дочерей, поначалу даже пытается стать наперсницей хозяйки, но та резко ставит ее на место. И Понсия становится собачкой при доме, о чем говорит весь ее облик, пластика и линия поведения.

С предельной четкостью смысл и сверхзадачу спектакля доносит сложная, детально разработанная пластическая партитура (балетмейстер Светлана Скосырская). Ломкая, угловатая пластика движений и танцев дочерей, их попытки прорваться к своему женскому естеству, обрести гармонию – это печальная история выросших девочек, так и не ставших женщинами, странных, застрявших в собственном детстве и увядающих все больше и больше.

Плен неволи, украденная возможность любви внешне и внутренне деформируют Мартирио (Алена Сигорская): ее горб то вырастает, то исчезает, ее сердце ожесточается в борьбе за Аделу и, наконец, тонет в безумии. В финальной сцене актриса с потрясающей самоотдачей под собственный аккомпанемент жуткого нескончаемого смеха воплощает в красноречивом пластическом рисунке поистине пляску смерти своей героини.

Нежными, трепетными линиями обрисовала свою Ангустиас Людмила Адаменко: ее покорность матери, ее наивность в 39 лет, ее одиночество и несмелые надежды вырваться… И тоже - полный крах и безысходность в итоге. Амелия Натальи Каллерт, добрая, привлекательная, могла бы иметь все основания стать красивой и счастливой, будь она вне этого дома. Впрочем, даже попадая в него на короткое время, люди чувствуют неясный испуг и дискомфорт, порываясь поскорее уйти, как Пруденсия (Вера Кораблина), женщина из этого же селения. В сцене ее визита признаки вражды и обрушения семейных устоев в доме Бернарды Альбы несомненны: пластический этюд со скатертью пугающе деструктивен и своей абсурдностью готовит развязку этой трагической «истории умертвий».

Пьеса Лорки используется Татьяной Захаровой как некий миф о свободе, любви, времени, с удивительной режиссерской изобретательностью наполненный современным и общечеловеческим содержанием. Лишь слегка обозначая испанский антураж, режиссер тонко улавливает и непреходящее, и пульс сегодняшнего дня, когда в духовном вакууме неизбежно возникают обезличивание и ненависть, зависть и разрушение. В полном соответствии с евангельской истиной можно сказать о внятно поданной основной мысли спектакля: «Се оставляется вам дом ваш пуст».

Спектакль на материале пьесы Гарсиа Лорки хорош еще и тем, что дает десяти актрисам широкие возможности в исполнении великолепно выписанных ролей. А зрителям – глубокое сопереживание и театральную, ни с чем не сравнимую радость.

Фото Сергея Косолапова

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.