«Derevo» - это армия

Выпуск №2-112/2008, Взгляд

Представьте себе, что в Самару на пару дней приехал Эдинбургский театральный фестиваль. Или Венецианский карнавал. Невероятное возможно: сценой Самарского академического театра драмы распоряжался театр «Дерево» (гастроли организовало концертно-театральное агентство «Т.Е. Арт-Шоу»). Европейский авангард добрался до Самары, имел неожиданный аншлаг И успех. Когда прошлой весной спектакль «Кецаль» получил «Золотую Маску» в номинации «Новация», в кулуарах судачили: «Какая „Новация“? „Дерево“ — вчерашний день, восьмидесятые».

Для Европы «Дерево» — и впрямь не уникум. Fysical theatre на Западе — фестивальный мейнстрим. В Москве такого невербального театра, театра мимики, пластики и музыки, почти не производят, зато привозят немало — хоть посмотреть. В Самаре и посмотреть негде.

Гастроли «Дерева» казались чем-то невероятным. Не только потому, что до российской провинции театр прежде не доезжал. Созданный в 1988 году в Петербурге Антоном Адасинским коллектив легче увидеть где-нибудь в Мексике или Шотландии, чем даже в Москве. В «лихом» 1990-м Адасинский получил бесплатную площадку в пригороде Дрездена, там с тех пор и базируется. А в родном Питере как обещали место для школы Адасинского, так благополучно и забыли. Хотя артисты в «Дереве» по-прежнему русские: с ними легче работать. Невероятнее казалось другое: что в консервативной Самаре наберется целый зал Театра драмы, чтобы два вечера наблюдать за смесью театра абсурда, балета, японского буто и клоунады. Набралось. Наполовину — из актеров, режиссеров и завзятых театралов. Наполовину — из тех, кого в театре почти не встретишь. Чьи лица мелькают на Ширяевской биеннале, в «Ракурсе» или «Бумажной Луне» — лица в основном молодые. Они почти не пугали мобильниками, не дарили цветов и с радостными визгами встречали перелезавших через кресла артистов. Удовольствие получили по обе стороны рампы.

Театр «Дерево» приехал с очень разными спектаклями. «Once» («Однажды») — лирическая клоунада (спектакль посвящен «всем клоунам и, конечно, Славе Полунину», а еще — «ребенку, живущему внутри каждого из нас»). В нем можно найти подобие сюжета, правда, намеченного пунктиром. Среди нарисованных на картоне домиков, старого радиоприемника и сильно покосившихся стульев разворачивается любовная история нелепых персонажей. Он (Антон Адасинский), с клоунским носом и в желтых ботинках, влюбился в Нее — хрупкую, в белой пачке, с мечтательным лицом — видимо, официантку. Все остальное — трогательные сценки, их нужно смотреть, а не понимать. Рыжий Купидон, с полиомиелитными ногами, трясущийся от страха, ломая лук, пытается стрелять. Демонический персонаж претендует на Нее. Влюбленный находит какой-то обрезок трубы и показывает целый номер — «что с этим можно делать». Превращается в восточного воина и сражается с соперником. Ищет его среди зрителей (достается всем лысым первых рядов). Пытается повеситься. Дарит любимой цветущее дерево... И смех, и слезы, и любовь в остроумных декорациях, с волшебным светом и точным музыкальным сопровождением.

«Кецаль» — гораздо более жесткий авангард. В основе — ацтекский миф о крылатом змее Кецаль-Коатле и сотворении мира, но в спектакле его лучше не искать. Именно на «Кецале» охотно веришь, что Адасинский не пишет сценариев к своим спектаклям. Попробуйте загнать в сценарий хаос! На сцене копошатся бритоголовые, голые (в набедренных повязках) — не люди даже, а какие-то первосущества. Время от времени в каких-то точках вспыхивает действие. Существо женского пола кого-то рожает. Кто-то находит кактус. Кого-то съедают... Постепенно существа приобретают человеческий облик, а в финале мир оказывается залит водой (из бочек, стоящих по краям сцены). Сложно представить что-то красивее водных брызг в свете прожекторов и актеров «Дерева», плескающихся и катающихся в этой воде. Об этом знают все, кто слышал о «Кецале»: что на сцене строится бассейн, а зрителям первых рядов раздают целлофановую пленку. Но только сидя в зале можно увидеть, как из хаоса рождается мир.

Антон Адасинский, создатель, режиссер и актер театра «Дерево», вышел к самарским журналистам после спектакля «Однажды» в гриме и рубашке цвета хаки. («Вот, нашел в гримерке. Чья — не знаю».) Адасинский шесть лет отработал в «Лицедеях» Вячеслава Полунина, затем, в 1988-м, создал свой театр, переехал в Дрезден, но живет скорее в гастролях. Успевает записывать музыку, снимать фильмы, выпускать фотоальбомы и книги, станцевал Дроссельмейера в «Щелкунчике» Михаила Шемякина. Но живет в первую очередь театром. О «Дереве» и расспрашивали журналисты, в том числе и я, автор «Страстного бульвара, 10», Адасинского, меньше всего похожего на «идеолога» или «одного из основоположников российского современного танца», как его часто называют.

— Как самарская публика?

— Ну классно же было все, понятно. Давайте такие вопросы отложим.

— Сколько городов вы объехали в этом туре?

— Москва, Питер, будет Красноярск, Новосибирск, Самара — классно!

— Самара — первый провинциальный город?

— Провинциальный — это Москва, вы перепутали. С Самарой все в порядке. Классная энергия, хорошая вибрация, люди чудесные. В два часа выходишь на улицу — ничего не ощущаешь, никаких полей. У нас в Питере по ночам что-то такое гуляет, хочется побыстрее дойти до дома. У вас хорошо!

— Сколько спектаклей вы играете в год?

— 105-110, больше нельзя.

— А в репертуаре?

— Пять. Завтра увидите «Кецаль», он совсем другой.

— Вы играете спектакли на улице?

— Иногда. Как-то приехали в Кронштадт: нас позвали на фестиваль, попросили сделать акцию. Приезжаем — какая-то каменная площадь, слон вдалеке ходит, дети какие-то шарики кидают, больше ничего нет — это фестиваль! Мы спрашиваем: «А где выступать?»  — «Здесь». Смотрим: стекла разбитые, кирпичи — и храм такой страшный серый стоит! Мы попросили 8 топоров и 40 минут импровизировали.

— Сколько у вас было спектаклей?

— У нас были акции, импровизации, то, что потом люди считали спектаклями, — столько было! «Второе солнце», «Полночный баланс» — мы один раз это сыграли, но почему-то все помнят. Док старый, вода, и мы плаваем на кроватях, и просыпаемся в воде... Если мы открываем фестиваль небольшим спектаклем, больше его не повторяем, он принадлежит этому месту, этому городу.

— Почему в качестве стационарной площадки вы выбрали Германию?

— МЫ выбрали Германию?! Германия выбрала нас! Козаков хорошо сказал, артист. Спускаемся по трапу, и Козаков: «Антош, смотри: мы — победители. Это — побежденные». Я сильно смеялся. Гамбург, стеклянный аэропорт, машины бесшумные, чистота...

— Сколько лет прошло с вашего возвращения с выступлениями в Россию? Лет восемь?

— Мы дат избегаем, не считаем, и нам все равно, сколько лет.

— Вы заметили, как за эти годы меняется отношение к вашему театру? Не только в том, что прошлой весной вы получили «Золотую Маску».

— «Маска» — это вообще комедия. Мы написали письмо «Маске»: можно, мы выступим у вас вне конкурса? Мы не хотим ни с кем сравниваться. Нет, сказали нам, у нас номинация «Новация»... Ну, хорошо. Какие-то баллы, жюри, понаставили табличек: «резерв», «пресса» — весь первый ряд в этих табличках. Мы эти бумажки сорвали перед спектаклем, и народ ломанулся, все забили, входит пресса: уп-са! А для толстой попы нету мест! И нормально, демократично, приложился на ступеньки. Да ну, призы — это все...

— Спектакль меняется на новом месте?

— Да. Once («Однажды») зависит от того, как пойдет с людьми. Бывает, что раз и — стена. А сегодня все очень легко дышало.

— Как дается необыкновенное физическое состояние артистов?

— Завтра, когда все разденутся, посмотрите — красивые, правда. С этим все в порядке. Питание специальное, пива не пьем, соль не едим, хлеб не едим, мучного, сладкого избегаем. Рис, греча, хорошее мясо, хорошая рыба. Два раза в день, без ужина: после шести — ничего. А вы что, хотите, чтобы я был таким народным артистом, со стаканом водочки: «Вот, намоленное место, ребята, хороший театр... Вот я помню, в 56-м году, после войны, еду я в поезде, и сидит напротив мужчина, такой дородный, и от него такой правдой веет... И я думаю: жива Россия, жива!» Конечно, мы по-другому живем, другая дисциплина. Это — армия, то, что мы делаем. В 10 утра подъем, занятия, тренинг.

— Вы часто меняете актеров?

— Нет, нечасто. Они очень трудно приходят, очень много работают, очень надолго остаются, и таких уникумов менять смысла не имеет, лучше держать и работать. Это мастера и это личности очень высокого класса.

— Что нужно сделать, чтобы попасть к вам в труппу?

— По-разному люди приходят. Кто-то долго стучится в дверь, года полтора, потом доказывает, что он может мыть посуду, готовить рис, не спать, лазить по деревьям ночью, бегать по углям... Он сам себе доказывает, хотя он не нужен нам. Потом смотришь — парень действительно хочет! Научить физике, упражнениям — это я могу, построить тело возможно, но если у него душа в порядке, песня какая-то своя есть.

— Как возникают сюжеты спектаклей?

— Сами, все само приходит. Мы не пишем сценариев. В «Кецале» вы вообще не увидите истории, и дай Бог ее не искать. Как пойдет — так пойдет.

— Разница между спектаклем «Однажды» и «Кецалем» — это эволюция театра, или спектакли всегда были разными?

— Все спектакли разные. Люди видят один спектакль, через некоторое время приезжает «Кецаль» — и думают, что это другая компания. Мы совершенно по-другому работаем. По-другому готовимся: я уже не смогу говорить с вами после спектакля, будет совершенно другой день.

— Как настраиваетесь перед спектаклем?

— В день спектакля есть не получается: машинка отключается поедательная, просто невозможно. Репетиция, занятия и 5 часов до спектакля мы стараемся не общаться с людьми. Закрываем гримерные, кто занимается, кто в углу спит, кто что-то себе чинит. «Телек» не смотрим вообще, радио не слушаем. Тупые!

— А читаете?

— Читаю. То, что подсовывают и уже — не избежать.

— Из последнего что-нибудь отметите?

— Отмечу. Вышла книга «Изучение языка Вини-Пуха», исследование книг Милна, принцип отношения Пятачка и Вини-Пуха и тому подобное на очень глубоком уровне, в связи с жизнью самого Милна.

— Чего вы хотите от зрителей?

— Хочется, чтобы люди пришли на спектакль без проблем. А это трудно. Чтобы они их сбросили, сели и смотрели, и ни о чем не думали, просто: «О! Облако!» Мозги чтобы не работали.

Фотогалерея