Театр должен задавать и задавать вопросы

Выпуск №2-112/2008, Лица

Театр должен задавать и задавать вопросы

Без этой актрисы труппу омского «Пятого театра» представить невозможно. У какого портрета ни останавливайся в театральном фойе, взгляд так или иначе соскальзывает на ее изображение. Актрису узнают, ее любят, на нее спрашивают билеты в кассе. Лариса ГОЛЬШТЕЙН пришла в «Пятый театр» 15 лет назад, до этого поработав в Кемеровском театре драмы им. А.В.Луначарского и в новосибирском «Красном факеле». Уже 25 театральных сезонов у нее за плечами! Елена в «Чудаках» Горького, Зоя Васильевна Окоемова в «Красавце мужчине» Островского, Эйлин в «Калеке с острова Инишмаан» Макдонаха или Марья Степановна в «Dostoyevsky.ru» — при всей разности этих образов, столь ценной для актера, энергетика Ларисы Гольштейн интересна своим постоянством, благодаря ей всякий раз ждешь, когда же заслуженная артистка России, лауреат Премии им. Татьяны Ожиговой выйдет на сцену.

— Нынешний зритель все чаще ищет в театре развлечение. Почему?

— Причину не в сегодняшнем дне надо искать, а вернуться лет на десять-пятнадцать назад, когда люди перестали ходить в театр вообще, настолько сложными были жизненные обстоятельства. Ситуация мало-помалу нормализовалась, и кто-то вернулся в театр. А кто-то так и не вернулся и детям своим не привил эту культуру. Хотя, наверное, во все времена прослойка людей, которые задавали вопросы и пытались искать на них ответы, была небольшая.

— Сегодня «попасть» в зрителя, достучаться до глубин его души стало труднее?

— Имеющий уши да услышит. Ну а если человек глух от природы, то вряд ли достучишься.

— Какова же тогда роль театра, если он будет рассчитан только на того, кто способен взять сам?

— Не кто способен, а кто захочет. Театр должен каждый раз задавать и задавать вопросы, обеспечивать свободу выбора зрителю, но, возможно, и предлагать свои ответы.

— В последнее время в «Пятом театре» достаточно международных проектов. Вам нравится эта тенденция?

— Безусловно. Любой эксперимент — это интересно, хотя раньше было немного страшно. Это — такой режиссер, а это — иной, все они разные, со своими системами, стилями и менталитетом. Но в поисках общего языка, новых точек соприкосновения и заключается самое любопытное. Как соединить то, что мы умеем, с тем, что предлагают они? И как в новых веяниях не упустить своего, собственного, индивидуального? Недавно мы выпустили премьеру — спектакль «Альпийское сияние». Очень сложная пьеса, автор — австриец Петер Туррини. Нам казалось после читки, что здесь затрагиваются темы, совершенно не близкие нашему зрителю. Какое-то нагромождение сюжетов, образов. Режиссер — тоже австриец Петр Шальша. И хотя он хорошо знает нашу страну, людей, но, когда говорит о европейском зрителе, мы понимаем, что наша публика на самом деле другая. В общем, сомнения были. Но когда зритель пришел в зал, отзывы оказались совершенно удивительными, даже непостижимыми. Публику заинтересовали и сама история, и ее неожиданное сценическое воплощение в нашем театре. Честно скажу: работа с режиссерами русской театральной школы ближе, роднее. Недаром русский театр так ценят в других странах. К нам приезжал режиссер из Японии, который осенью будет ставить в «Пятом театре» спектакль. Он говорит, что мечтал поработать в русском театре с русскими актерами, в нашей театральной системе.

— Какой проект вы отнесли бы к наиболее интересным для себя за последнее время?

— В первую очередь, «Чудаки», работа с Анатолием Праудиным. Это как раз то, что можно назвать сущностью русского театра. Интересно, плодотворно, есть возможность для развития. Ведь нередко бывает так, что режиссер использует актера таким, каким видит. И актер к этому привыкает. А развиваться, двигаться вперед все равно хочется, ведь в каждом из нас заложено больше, чем мы проявляем. Замечательный был у нас режиссер Иван Поповски, с которым мы когда-то делали спектакль «Емельян Пугачев». Солнечный человек, заряжающий своим позитивом, светом, энергией. Очень важно получать такие заряды.

— «Чудаки» Праудина стали вторым спектаклем «Пятого театра», который принял участие в «Золотой Маске», первым была «Старосветская история» в постановке Марины Глуховской. Поездки на фестиваль как-то изменили послемасочную жизнь этих спектаклей?

— По моим ощущениям — нет. «Чудаки» и до и после «Маски» нам дороги и интересны. Когда работали над этим спектаклем, уже на репетициях чувствовали, что складывается что-то такое... из ряда вон. И нам важно было не потерять это ощущение и на чужой площадке, в состоянии жуткого волнения, донести до зрителя. Потому что эти спектакли отличаются такой тончайшей, эфемерной структурой взаимоотношений, которую никак не зафиксируешь. Не важно, получили мы «Золотую Маску» или нет. Уже от самого попадания в афишу вместе с известнейшими именами русского театра страшно делалось, а факт оценки нас наряду с ними был более, чем значительным.

— Скажите, по каким спектаклям, ушедшим из афиши, вы больше всего скучаете?

— Такова судьба спектакля: его ставят, играют, он меняется с течением времени, а потом отживает и уходит. Для меня в большей степени дорог момент создания спектакля. Когда есть возможность поработать с интересным режиссером, покопаться в пьесе, понять, что это за персонаж перед тобой, из написанных на бумаге букв создавать нечто материальное. Когда спектакль выходит к зрителю, у него начинается другая жизнь. И тогда самое важное — не потерять с годами то, что было заложено изначально. А это сложно, когда ты меняешься, меняются твои партнеры и взаимоотношения между людьми.

— Приходилось ли вам видеть спектакли коллег, про которые вы могли точно сказать: вот таким должен быть театр?

— Да, это спектакли Петра Фоменко и способ существования на сцене его актеров. Его работы как гармоничная музыкальная партитура. В них есть то, что невозможно разделить на слова, мизансцены, мысли режиссера, игру актеров. Все существует как единое целое, безошибочно попадая в зрителя. Это какой-то их специфический фантастический метод, который разгадать невозможно.

— Наверное, последний вопрос не вполне в русле нашей беседы, но тем не менее: что бы сегодняшняя Лариса Гольштейн, ведущая актриса театра, сказала или попросила у 18-летней Ларисы Гольштейн, только входящей в профессию?

— Ну, это я знаю абсолютно точно! Я была очень закрытой, робкой. Очень жаль, что уже никогда не состоится какое-то общение, которое было возможно тогда, но не получилось именно по этой причине. С течением времени я от этого освободилась. И теперь я уверена — не надо бояться. Что бы попросила для себя сегодняшней?.. Я надеюсь, что все то, что было со мной хорошего в жизни, осталось во мне и никуда не ушло. Очень хочется в это верить.

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.