Театр нижней Выксы / Олег Ягодин

Выпуск № 10-130/2010, Лица

Театр нижней Выксы / Олег Ягодин

1

Театр может существовать без сцены, без рампы, без световых и звуковых эффектов. Без декораций, без драматургии, без зрителей. Театр может существовать без всего этого и многого другого. Театр может существовать без всего, кроме актера.

В 1993 году 17-летний Олег ЯГОДИН случайно поступил в Свердловский театральный институт на курс А.В.Петрова, а через 10 лет стал номинантом на премию «Золотая Маска» и заслуженным артистом России. Но главное не это, главное, что актер попал в театр Николая Коляды - туда, где он чувствует себя абсолютно свободным.

Актерское искусство — это не произношение с выражением монологов со сцены, не пафос в речах и одежде, не самолюбование. Форма может быть любая, главное — чтобы за ней была правда, признание в самом своем тайном, публичная исповедь.

«Коляда-театр» находится в центре Екатеринбурга в двухэтажном деревянном доме. Зимой у его крыльца наваливает столько снега, что приходится разгребать его лопатой. Летом рядом с домом цветут деревья. Театральный Екатеринбург далек от московского разнообразия, четыре драматических театра с одинаковым «эстрадным» репертуаром. Но, наверное, важно что-то другое. В Екатеринбурге особенно чувствуется вдохновение, и хочется что-то из себя делать, творить, хочется работать.

Самое странное, удивительное в работе актера — когда за один шаг, отделяющий мир за кулисами от мира сцены, пропадают страх, стеснение, скованность. Когда человек начинает чувствовать себя уверенно и свободно. Когда и как успевает случиться то, что вот сидит человек до спектакля, курит, шутит, смеется, а через минуту на сцене становится Гамлетом, Ромео?

Чтобы избавиться от привычки в жизни грызть ногти, Ягодин стал грызть их играя Гамлета, и все прошло. Чтобы перестать в жизни стесняться людей, Ягодин пошел в театр и каждый вечер разыгрывает для этих людей чьи-то жизни... Это таинство перевоплощения похоже на смерть — вот человек был рядом, говорил с тобой, шутил, а прошла секунда — и умер, и нет его. Актерское искусство подобно умиранию, но и рождению из себя нового.

Перед спектаклем Ягодин никогда не участвует в общих разговорах, сидит в плеере и читает давно выученную роль. После спектакля — тоже сосредоточенно сидит, курит, приходит в себя. Это закономерно — чем больше актер отдает себя на сцене, тратит, чем абсолютнее воплощается в образ, тем сконцентрированнее, сосредоточеннее он до выхода на сцену. Это не игра на публику, а необходимое желание побыть до выхода в одиночестве. Приговоренного к смерти за несколько минут до казни ненадолго оставляют одного.

Ягодин любит отшучиваться, говорить несерьезно, специально все упрощать: в театральное училище попал случайно, и зря, там ничему не учат, а только отбирают индивидуальность, больше театра любит музыку, и вообще плевать ему, что там было у Шекспира и кто такой этот Гамлет. Такие высказывания намеренно резки и самоуничижительны. Но чувствуется, что за ними есть что-то еще. Люди обычно отвечают эпатажно, когда стыдятся сказать слишком пафосно или случайно солгать, когда боятся совсем-совсем обнажить свою душу.

Чехов на вопрос: «Верите ли вы в Бога?», отвечал: «Я не люблю мармелад».

2

В 2001 году на малой сцене Екатеринбургского государственного академического театра драмы вышел спектакль Николая Коляды «Ромео и Джульетта». Спектакль был скандальный и получил много призов. Вскоре после него Коляду из театра выгнали. Но Коляда ушел не один, а с преданными актерами, одим из них и был Олег Ягодин.

«Ромео и Джульетта» начинается с того, что на сцену выбегает толпа юношей и девушек, они приплясывают под громкую музыку. Все одеты почти одинаково — куртки, рубашки повязаны на бедра. Но Ягодина тут же можно отличить от остальных - он настолько в себе, что, кажется, других не замечает, он пляшет так, будто решается его судьба. Здесь мир совсем детей, школьников, они красят щеки свеклой, тушат костер по-пионерски, едят конфеты. Ромео Ягодина тоже один из уличной толпы пацанов, которые любят гулять и веселиться. Он ухарски топает, громко подпевает, широко открывает рот, жуя жвачку. А потом влюбляется в первый раз — потому что легендарная Розалина не считается, — влюбляется наивно и страстно. Джульетта (Ирина Ермолова) — большая, славная, шалунья, и для Ромео она все равно что старшая сестра. И когда сидят они рядом, вытянув ноги, Ромео Ягодина просто сияет. И глядит на любимую то с нежностью, то с вожделением, а то стесняется и, потупя взор, изучает свои руки. И тут же вздрагивает, резко поднимает голову, с испугом пристально смотрит Джульетте в глаза — вот сейчас они поцелуются.

И постепенно игра Ромео и Джульетты перерастает в трагическую игру смерти. Сейчас Ромео осторожно, преданно целует Джульетту в глаза и в нос, а скоро он будет отчаянно, почти яростно, сдерживая свои движения, тыкаться лицом, в растерянности забыв как целуют, в спящую Джульетту, пытаясь ее оживить.

В Ромео Ягодина скрыты отчужденность и серьезность. Он дурачится со всеми, грубо смеется, презрительно смотрит, а потом вдруг отделяется от толпы, весь сосредотачивается, улыбка сходит с губ — и внимательно слушает кормилицу, и задумывается, и размышляет. Будто уже предчувствует страшное. Тогда понимаешь, что сейчас в душе Ромео происходит самое главное — он взрослеет, он уже только по привычке делает вид, что среди уличных приятелей ему весело, что по-прежнему счастлив валять с ними дурака. Ромео теперь в этом мире, кроме Джульетты, по-настоящему ничто не интересует.

Игра Ягодина — музыка. Главное у него ритм, отточенность движений. Ягодин умеет меняться за одну секунду. Немножко иной поворот головы, в другую сторону брошенный взгляд — и становится понятно, что происходит с его героем и почему. Дерется Ромео с Капулетти задорно, с улыбкой, почти в шутку. А после убийства Меркуцио он уже поправде зол, азартная улыбка ребенка сменяется зверским оскалом, во всей фигуре — холод, решимость, ненависть. Он ломает тонкий прутик, которым дрался раньше, и выхватывает кинжал. Шутка превратилась в правду жизни. Ромео может быть наивным дурачком, а может в бешенстве швыряться мусором, орать и падать. И тут же опять перемениться — ребячески полуоткрыть рот, взъерошить волосы и говорить тихо, восторженно. Все эти переходы оправданы рисунком роли, все не случайны. Крик и бешенство — после потери жены, друга и родины, нежная улыбка — при воспоминании о Джульетте.

Ромео плачет, узнав о смерти Джульетты, вытирая рукавом глаза. А когда он видит ее будто мертвой, у него руки по-настоящему дрожат, брови прямые-прямые, как у Пьеро, а губы судорожно поджаты — жалкая имитация улыбки. Он даже делает Джульетте смешную рожу, пытаясь развеселить – как раньше. Потеряв любовь, Ромео снова становится беспомощным ребенком. И вспоминая о том, как большая Джульетта качала его, как младенца, на руках, он пытается поднять ее и покачать тоже. Он обнимает ее и застывает в этом последнем объятии. А потом быстро достает из кармана конфету, разворачивает и ест — это яд. Умирает Ромео, свернувшись калачиком рядом с Джульеттой и с улыбкой восторга на лице.

3

Олег Ягодин знает точно, что именно сильно воздействует в театре: улыбаться в трагические минуты и плакать, когда другим смешно. «Улыбаться и быть мерзавцем». Он часто использует противоречие между внешностью, поведением и сутью героя.

Его новая работа в «Коляда-театре» – Стенли Ковальски в «Трамвае «Желание» Уильямса. Кажется, понятно, что это за герой и как он должен себя вести, но Ягодин играет противоположное всем ожиданиям. Холодный, змееподобный Стенли, с пластикой хитрого, извивающегося животного, сначала выглядит как абсолютный злодей, ничего теплого, живого, человеческого нет в нем. А потом выясняется, что Стенли творит зло не специально, он просто уверен, что весь мир должен быть жестоким, грубым, эгоистичным. Те, кто, как Бланш, ведут себя иначе — притворяются, считает он, и их надо за это хорошенько проучить. Да и как по-другому может рассуждать человек, который всю жизнь только и видел, как пьяный толстый муж пытается овладеть своей пьяной женой, как соседи, животно хрипя, некрасиво любят друг друга, как в выходные и по вечерам на улице орет и пляшет безумная, дикая толпа, отдыхая от работы?

И у Ягодина получается так, что, когда распалившийся Стенли плюет на плечо Бланш, а потом слизывает свой плевок языком, — это любовь. И когда Стенли стесняется поцеловать Стеллу при посторонних — это тоже любовь.

4

Настоящий театр – это мама ушла на работу, и дети балуются!

И потому все образы Ягодина, на первый взгляд, дурацкие, несерьезные, одно кривляние. Герой сошел с ума. Но за вычурными жестами, за нелепыми интонациями — и страдание, и радость, и отчаяние, и все, все, все.

В спектакле «Гамлет» Ягодин проходит путь от игры в трагедию к настоящей трагедии. Всю жизнь этот Гамлет чувствовал себя прекрасно в доме выпендривающегося, одуревшего от скуки отца, а потом дяди. Что с одним, что с другим — нет различий. Но однообразие скучно, и наказ призрака - убить Клавдия - для Гамлета — повод поиграть в месть, развлечься, современный герой сказал бы «поприкалываться». И вот Гамлет дурачится со всеми остальными, корчит безбожные рожи, высовывает язык, говорит завывая, а потом наступает момент, когда в его глазах по-настоящему видны страдание и страх, когда в движениях его появляются настоящие отчаяние, озлобление, жестокость. Шутка зашла слишком далеко, шутка завела в мысли о мести, смерти и бессмертии.

У Ягодина удивительное лицо. Подвижное, почти все время улыбающееся. Эта улыбка бывает очень разная — натянутая, добродушная, хитрая, жестокая, предвкушающая. И голос – холодный, отчеканивающий слова, резкий. Гамлет Ягодина переходит от еле слышного шепота к безумному крику, надрыву. Прижав руки к бедрам — как солдат — Гамлет шагает на маленьком пятачке земли между костями и могилой и шепчет себе под нос: « Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи, пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в двери, истлевшим Цезарем...» - много-много раз. И вдруг — даже вздрагиваешь — орет, широко открывая рот: « Быть или не быть!», а потом падает на живот, сгребает кости в охапку, швыряет их и бьет ладонью по полу, как задыхающаяся рыба плавником о землю. Это самый отчаянный, страшный момент спектакля. Вены на висках Ягодина вздуваются, кажется, еще немного — и он просто задохнется. Так же кричать будет потом Ягодин в микрофон, выступая со своей группой «Курара». Для Ягодина у театра и музыки очень много общего, и каждый его спектакль - как рок-концерт. Даже если Ягодин бездействует и молчит, все равно чувствуется напряжение. В сцене, когда Клавдий объявляет придворным о своей женитьбе, Гамлет Ягодина стоит, прислонившись лбом к дверному косяку в глубине сцены. Он молчит, он только открывает рот, беззвучно повторяя слова Клавдия, потому что уже слышал их тысячу раз, и иногда стучит лбом о дверь. А в это время на сцене голый Клавдий дурачится в огромной ванне, сверху течет вода, вокруг ванны пляшут придворные, это по-настоящему красиво, но смотришь все равно только на Ягодина, потому что то, что в эту секунду совершается у него в душе, гораздо важнее и интереснее всего остального.

5

Когда в 2004 году режиссер Николай Коляда позвал начинающего тогда актера Ягодина к себе, тот сразу согласился. Потому что совпали взгляды на театр и жизнь. Жителей Урала, жителей Екатеринбурга да и всей России вряд ли волнует, что там было у Шекспира. Коляда всегда говорит, что это все равно, действие происходит у нас, в Нижней Выксе, и все ведут себя соответственно, все оттуда.

Потому герои Ягодина так современны, потому их легко понять и оправдать. Почему Подколесин не женится? А почему тысячи людей в России не женятся?! Почему долго живут вместе, будто бы любят друг друга, а штамп в паспорте поставить не решаются?

В огромной бурой шубе, с чашкой — как в короне - на голове, с нарумяненными щеками, Ягодин-Подколесин похож на неживую разряженную куклу, на месленичное чучело. Кочкарев таскает его за собой по сцене за подмышки. Иногда остановится, выпрямит, установит равновесие — чтобы Подколесин не качался. Но одно резкое слово, внезапный шум, и Подколесин, как подпиленное дерево, валится навзничь, глотая ртом воздух. Кажется, что у него нет костей, что тело не слушается его, и оттого оно совсем безвольное. Все в нем долгое, тугое, длинное. Думает медленно вращает во все стороны глазами, может так размышлять вечно, пока что-то резкое опять не вспугнет его мысли.

Но Ягодин знает, что на одном комизме и тюфяковости Подколесина играть нельзя. Если согласился он жениться, что-то его не устраивает, изменить жизнь хочется, хочется радости, счастья. Сидит Подколесин с невестой своей на сундуке, смотрит не на нее, а перед собой, на ногах качает тряпичную куклу, говорит ни о чем. Но счастье так и струится из глаз у обоих. Решается важное, и хочется это решение растянуть, продлить. Подколесин уже счастлив, ему большего не нужно, сидеть бы так хотя бы изредка и беседовать, за пустяковыми словами подразумевая мечты, желания, признания. И сбегает Подколесин Ягодина не из-за трусости и нерешительности своей, а потому что вдруг все обмыслил, вращая глазами! Нет в женитьбе счастья, все обман, все мечта. Согнувшись, сгорбившись на невестиных подушках, смотрит Подколесин пантомиму брачной жизни: бьет муж жену и насилует — и ни тени комизма нет уже в его позе, в его движениях. Женатая жизнь еще хуже холостой. А потому не просто бежать, а остаться одному в комнате и долго рассматривать белые занавесочки на окне, которое не в стене, а в полу, и раскрывается не в шумную улицу, а в яму в земле. А потом опуститься в окно на руках и шепнуть: «Господи благослови!» — и тихо скрыться, таща за собой занавески-саваны. И так везде будет переходить Ягодин от шутки и фарса к несчастью, к глубокому страданию, к плохому концу.

6

Ягодин умеет делать и всегда делает жестокость обаятельной. И, наверное, идеально он будет выглядеть в роли Калигулы. Ведь, например, его Хлестаков, эдакий франт в соболях и кружевных перчатках, разглаживает себе пальцем брови, все время пудрится, все время капризничает, но при этом будто железный. Говорит холодным, манерным голосом, всегда одинаковым - и когда в любви признается, и когда деньги занимает. Он очень спокоен, очень в себе уверен - этим и пугает. Такой Хлестаков ни городничего, ни полиции не боится - стоит очень прямо, смотрит, не отрываясь, в глаза собеседника, слегка жестикулирует кистями рук, остальное тело совсем неподвижно. Это не Хлестаков совсем, это черт в человеческой одежде. Черт, проникший к нерадивому священнику в церковь, — недаром городничий ходит в ризе, а жители города зажигают церковные свечи и поют псалмы.

Кроме еды, денег и женщин, этого Хлестакова не занимает ничто. Да и это все его особенно не интересует. Есть возможность нахапать денег — он ею пользуется, но специально ни к чему не стремится, и даже его присказка «ла-ла-ла» при мысли о женском поле, звучит холодно и почти равнодушно.

Хлестаков Ягодина не отказывает, не стесняет себя ни в чем, он нахален и дик - катается на спине городничего, жадно откусывая приделанный к его плечам хлеб. Он лжет, голый по пояс, валяясь в настоящей грязи. Он может быть очень занимательным, привлекательным — когда изящно выдергивает пальцами ног зеленый лук из земли, так он кокетничает с дочкой городничего. И наконец он насилует двух глупых провинциальных баб — Марью Антоновну и Анну Андреевну, которые специально для столичного гостя нарядились в белые пышные платья. Хлестаков ставит их обеих на колени и методично, с невозможно равнодушным лицом растирает по их спинам грязь. Он не смущается даже тогда, когда в комнату входит городничий и видит это. Этот Хлестаков не человек с легкостью в мыслях необыкновенной, не дурачок, не везучий врун — он сила жуткая, уверенная в том, что все дозволено. В этом спектакле он страшнее и инфернальнее всех остальных. Жители уездного города - его жертвы, и жаль их, несмотря на все их мошенничества и несправедливости.

И очень часто у Ягодина тихий незаметный человек превращается в чудовище. Или всегда был чудовищем, но до какого-то времени это скрывал. Его герои — не то, что о них сначала кажется или в пьесе написано. Гамлет играет в негодование и несчастье, а потом правда их испытывает. Подколесин смешон и глуп, а в итоге убивает себя. Хлестаков с виду обаятелен и красив, а на деле уродлив и гадок.

7

И вот в «Вишневом саде» — самом новом спектакле «Коляда-театра» — у Олега Ягодина роль Лопахина. И опять этот поначалу тихий, незаметный, на все готовый человек разрастается до чудовища. Лопахин в очках, в бобровой шапке летом, смешной, неловкий. Одно настораживает: когда он широко раскрывает рот, то видна глотка, он тихо, с придыханием смеется – и в этот миг похож на шакала. Он может сторониться, разрешать вышучивать себя и только смущенно грозить пальчиком — в мелочах, но в главном он своего не уступит и выгоды своей ни за что не лишится.

Потом, когда имение уже продадут, Лопахин зайдет решительно в дверь, говоря что пьян — но не пьян он совсем, делая вид, что жалеет Раневскую – но не жаль ему ее. Если пьян этот Лопахин – то только от счастья, только от власти. А если жаль ему чего-то – так это того, что закончились торги, что нельзя больше ему выказать свою силу.

Он входит в дверь, неся перед собой на вытянутых руках целую гору топоров, а потом с грохотом валит их наземь. И, не давая себе передохнуть, а другим - опомниться, стоя на коленях, вопя: «Вишневый сад теперь мой, мой!» – рубит, промахиваясь, варварски, чуть ли не попадая себе по руке, колышки от забора — теперь все его, все разрешено, и все можно разрушить!

Зачем такому Варя — не нужна ему любовь, зачем такой дает в долг — не из великодушия, а так, лишь бы отвязались. И все же есть и у Лопахина своя мечта, своя красота — когда сидит он на корточках, привалившись к двери, без шапки, с прилипшими от пота ко лбу волосами, глубоко дышит, и в разговоре с Петей Трофимовым случайно роняет: «А когда мой мак цвел, что это была за картина!» – совсем иным, добрым, жалким голосом. И на секунду в его глазах зажигается теплота и радость. Но тут же он дергается, меняет позу, будто застыдился чувства, смахнул слезу и пошел дальше жить — и снова самоуверенно и равнодушно говорит о деньгах, о процентах, о дачах. Теперь только о них и будет речь — вишневый сад теперь ведь его!

8

Олегу Ягодину 33 года, а он уже переиграл почти все главные роли, о которых большинство актеров мечтают всю жизнь. Дело тут и в таланте, и в везении — служить в театре режиссера, которого понимаешь с полуслова и который понимает и безмерно ценит тебя, — большая удача. Почти только к одному Ягодину Николай Коляда прислушивается на репетициях, только Ягодину он может разрешить что-то поставить. Только Ягодина он не ругал, когда тот вместо репетиции новой пьесы «Фронтовичка» поехал на пробы к Александру Миндадзе. Не ругал, был очень рад за своего актера, но и немного обижен — не хочется делить с кем-то свое открытие, свое лучшее дарование. На репетицию Ягодин пришел на следующий день, прямо с самолета, опоздал, сел на ступеньки — и долго, не двигаясь, неотрывно смотрел на сцену — как под руководством Коляды на ней из ничего рождается нечто. Смотрел так, что уж ни за что не поверишь его словам, будто он, может, вообще уйдет из театра, что скоро все это ему надоест, что ему вообще все равно, все равно...

Человеку, со столькими вопросами к себе, актеру, со столькими вопросами к миру, «все равно» быть не может.

Фото Надежды Богдановой, Виталия Вахрушева, Евгения Чистякова, Михаила Гутермана

Фото из буклета «Золотой Маски» 

Фото с сайта «Коляда-театра»

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.