Комариная песнь/"Новая драма" на "Золотой Маске"

Выпуск № 10-130/2010, Проблема

Комариная песнь/"Новая драма" на "Золотой Маске"

Несмотря на солидный возраст и сомнительную новизну, «новая драма» по-прежнему вызывает ожесточенные споры до хрипоты. И среди поклонников «новой драмы» есть не только эпатажные «ниспровергатели», но и вполне представительные, образованные люди. Но, как правило, даже они затрудняются привести аргументы в пользу того, почему? Обычно все споры сводятся к прозаическому «искусство/не искусство», и, понятное дело, каждый остается при своем. Понятие «искусство» очень растяжимо, и многие этим пользуются. И когда я в очередной раз слышу пьесу/вербатим про тяжелую жизнь рабочих/школьников/обывателей/офисных работников, невольно вспоминается отрывок из «Доктора Живаго»: «Записывают «наблюдения», изречения народной мудрости, обходят раненых, строят новую теорию народной души. Это один тип. А еще есть другой: «отрывистая речь», «штрихи и сценки», скептицизм, мизантропия: «Серый день, как вчера. С утра дождь, слякоть. Стреляет пушка. Снова стреляет, сегодня, как вчера, завтра, как сегодня, и так каждый день и каждый час…» — очень точный портрет среднеарифметического «новодрамца», а между тем, речь идет о журналистах на первой мировой войне. Все это уже было, да и не один раз. И пресловутое «отсутствие декораций и костюмов», каждый раз с помпою подающееся как новация, давно уже стало общим местом. Но, тем не менее, ярость и безапелляционность, с которой подходят «хроникеры» к своей великой цели изобразить жизнь без прикрас, всегда по-новому обезоруживает и приводит в свой стан все новых и новых поклонников и сочувствующих. В том числе и из критиков, режиссеров и других театральных профессионалов. В связи с переездом фестиваля «Новая драма» в Пермь — часть его идеологического костяка перебралась под крылышко «Золотой Маски», став ее дополнительной программой «Новая пьеса». В рамках которой были проведены читки и постановки новых пьес авторов, так или иначе относящихся к «новой драме». Также не обошлось без новой драмы и в основных номинациях: «Ксения. История любви» — постановка Валерия Фокина по пьесе Вадима Леванова и «Жизнь удалась» Павла Пряжко — самый дистиллированный вариант «хроники наших дней» в постановке Михаила Угарова, ставший лауреатом премии – обладателем спецприза жюри.

Стоит сразу оговориться: было бы глупо отрицать, что из «Новой драмы» вышло много талантливых и интересных людей. Дело не в людях, а в идеологии. Само понятие «движение» в XXI веке ко многому обязывает. В частности — быть неким подобием гильдии, действующим творческим союзом (между прочим, чисто советское изобретение), вынужденным постоянно отстаивать интересы членов и свои собственные. Насчет собственных интересов метко сказал когда-то Мило Миндербиндер на страницах «Поправки-22» Хеллера: «Что хорошо для меня, то хорошо и для моей страны!» – и vice versa. Новодрамцы живут как раз по этому принципу: как только их собирается больше трех в замкнутом помещении — сразу включается некий hivemind, готовый защищать интересы улья до последней капли меда. А обсуждение пьес превращается в театрализованный процесс с участием целого отряда адвокатов, не стесненных никакими этическими и профессиональными нормами. Тут уж как-то об искусстве думать некогда, но тем не менее — есть интересные авторы, пьесы, спектакли. Но скорее вопреки, нежели благодаря. Интересному приходится ожесточенно продираться сквозь слой посредственности и кипу ярлыков. Это, пожалуй, для меня главная причина нелюбви к «Новой драме» — она живет под лозунгом: «Посредственностям надо помогать, таланты как-нибудь пробьются сами». И действительно: наиболее агрессивно пропагандируется то, чему кроме пустого эпатажа попросту нечего предложить. А хорошие постановки новых пьес каким-то образом и сами находят свое место. И это прекрасно доказывает главная идеологическая победа «Новой драмы» — легализация «читок» как полноценных спектаклей.

Победа бесспорная и безоговорочная — бог с ними, с так называемыми «Work in progress» (хотя о них следует рассказать позднее). Спецприз жюри «Золотой Маски» получила «Жизнь удалась» — совместный проект Театра.doc и Центра драматургии и режиссуры. Читая пресс-релизы и красочные буклеты, где основными особенностями и новаторствами в очередной раз указывалось «декораций нет, костюмов нет…», я вздыхал: опять ничего нет! Но в буклете было написано еще что-то про «оперу в концертном исполнении» и прохождение пути от исполнителя к персонажу и прочее, что действительно может вызвать интерес. До последнего я на что-то надеялся. Но пришлось в очередной раз смотреть сказку про голого короля, пусть и без декораций — «Жизнь удалась» оказалась обычной читкой. Причем даже не театрализованной — просто читкой, с распечатками и стульями. Четыре молодых актера начинают читать историю из жизни четырех единиц соли земли — двух братьев – учителей физкультуры и двух школьниц. Мальчик любит девочку, девочка выходит за него замуж, но любит другого мальчика, который ее тоже любит, и еще есть девочка, которая вообще никого не любит и ко всем равнодушна — примерно таков сюжет пьесы и спектакля. Об объеме персонажей и диалогах говорить можно с трудом — большая часть реплик звучит примерно так: «Какая у тебя жопа! — «Ну ты мудак полный ваще, пепку принеси, за**л!». Покойная Марина Зайонц назвала статью про этот спектакль строчкой из Маяковского «Корчится улица безъязыкая» — и в этом есть доля истины. Но в данном случае роль улицы исполняет скорее сам драматург, выписавший своих героев настолько эталонными «быдланами», что создается ощущение, будто он подсмотрел их в зале главной палаты мер и весов. Не имея гениальности Платонова или Замятина, Пряжко ставит схожую задачу: оправдать и понять метания «культурных низов». Но инструментарий у него уж больно скудный: духовные метания у него, как правило, выражены смачным матерком, который зрители, в свою очередь, принимают одобрительным хихиканьем. Один из главных вопросов — какова вообще цель подобного спектакля? Для кого спектакль? Для тех самых низов, про которые написано? Вряд ли — они скорее раздавят лишнюю баночку «ягуара» у метро, нежели пойдут в театр. Для Интеллигенции (именно так, с большой буквы), которую нужно разбудить? Вряд ли. Самой вероятной «целевой аудиторией» подобного спектакля мне кажутся успешные мидл-классовые буржуа, пришедшие «культурно провести досуг» и вволю погоготать над матерящимися со сцены героями. Чему смеетесь? Над собою смеетесь! — сказал бы городничий из «Ревизора». Но та самая «целевая аудитория» вряд ли задумается, над чем смеется, и уж тем более вряд ли увидит в объекте себя: «Ну, это совсем не про нас, мы же такие успешные и хорошие!». Все это было бы верно: про улицу, оправдания, метания и прочее, если бы не сам Павел Пряжко. Довольный, сытый, похожий на хипстера и крайне циничный — типичный икряной революционер. Подобно большинству «современных художников», очень хорошо понявший, что намного лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным — делает скорее «акции», нежели произведения, хотя и очень старается походить на Бартона Финка из одноименного фильма братьев Коэнов. Не искусство ради искусства, а акции ради акций, не несущих в себе никакого посыла и наполнения. Возможно, что Пряжко и прочим деятелям не дают покоя лавры Малевича, написавшего «Черный квадрат», и Джона Кейджа, сочинившего «4:33». Они с остервенением бессистемно лепят квадраты разных цветов, сочиняют музыку, состоящую из двадцатиминутного повторения одной ноты, и прочее. Но везде их подстерегает неудача: и Кейдж и Малевич в своих высказываниях были лаконичны, как удар грома, — потому и прославились. А еще они создали множество других произведений, в корне отличающихся от их знаменитых «акций» и повлиявших на культуру в целом. И все потуги новодрамцев показать очередной оранжево-коричневый многоугольник едва ли можно назвать свежими и интересными — скорее ретроградскими, ведь в их спектаклях есть актеры и какая-никакая, но пьеса. Помнится, однажды на электронную почту пришла рассылка из «Школы драматического искусства», где приносились извинения за то, что они не могут пригласить на премьеру спектакля «Мертвые души», потому что все билеты скупил некто П.И.Чичиков. Но зато охотно поделились концепцией спектакля: актеров нет, сценография представляет собой несколько репродукций «Черного квадрата», поставленных друг против друга. Все действие не происходит под многократно повторенную запись «4:33». Крайне удачная шутка, блестяще отражающая суть большинства современного искусства. Но в отличие от той же «Жизнь удалась», чтобы оценить ее — не пришлось слушать занудную читку. Но своя революционность в «театре читки», безусловно, есть. Правда, скорее кулинарная, нежели культурная. Такой революцией были растворимые картофельные хлопья — добавил кипятку, подождал пять минут и получил почти картофельное пюре. А чтобы приготовить настоящее — нужно почистить картошку, сварить, потолочь… Так же и в театре: зачем репетировать, учить текст, шить костюмы, рисовать декорации и делать прочие излишние вещи. Ведь можно просто дать четырем людям пачку распечаток (за год с лишним жизни спектакля актеры наверняка выучили текст, но распечатки оставили для имитации читки), выделить фломастером их реплики и посадить на стулья — и вуаля, обед го… тьфу ты, спектакль поставлен! Но есть одно «но». Заваренные картофельные хлопья почему-то не везут на конкурс высокой кухни и не награждают звездами. Более того, в «хлопьях» есть что-то почти неприличное, недаром их называют бомж-пакетами. В театре же ситуация прямо противоположная — быстрорастворимую читку выдвинули на «Золотую Маску» и дали ей приз. Но, возможно, у этого есть рациональное объяснение: членов жюри не пригласили на спектакль, подарив им лишний час свободного времени — за это и благодарность.

Также на волне «читок» были показаны т.н. «Work In Progress» — вроде бы читка, но как-то не совсем, скорее нечто вроде драматургической лаборатории со зрителями, или реалити-шоу «Драматурги». Само словосочетание недвусмысленно намекает на вечность и тщетность усилий — подобно Сизифову труду, но с той разницей, что труд этот доброволен и хорошо оплачен. В околокомпьютерном мире есть термин «бетатест», неплохо раскрывающий суть подобных посиделок. Это когда почти готовое изделие подвергают проверке на наличие ошибок либо энтузиастами, либо специальными штатными единицами. Отсюда идет ироничный термин «платный бетатест» — это когда бетатестерами невольно работают люди, купившие итоговый продукт. Схожее чувство «обманутости» возникает после просмотра этих самых «Work In Progress» — на пригласительном билете было написано: «Золотая Маска. Лучшие спектакли России». Но чувство это ложное, ведь ни о каком завершении работы нет речи, ведь она же «In Progress» — это как европейским туристам дают возможность за немалые деньги почувствовать себя бедным фермером или мексиканским гастарбайтером, спасающимся от полиции при попытке пересечь границу. Как говорится — любой каприз.

Оставляя в покое идеологию, говорить становится практически не о чем — все-таки это акт скорее этический, нежели эстетический. Ловить крупицы смысла в очередном слегка театрализованном вербатиме про тяжелую жизнь заводских рабочих («Мотовилихинский рабочий») — занятие безнадежное. В проекте же «Зимняя Война», напротив, — смысла через край. Его тема, как нетрудно догадаться, — практически неизвестная в России, но до сих пор крайне болезненно переживаемая Финляндией советско-финская война. На правах того самого обмена культурным опытом молодые драматурги из России и Финляндии показали свои мини-пьесы в коллективной читке. Цель проекта — показать свой взгляд на бессмысленную войну c обеих сторон: русской и финской. Причем демонстрироваться пьесы должны и в Финляндии и в России — соответственно, с переводом. Все это звучит великолепно: культурный опыт, обмен, взгляд с разных сторон и прочее. Но все в очередной раз останавливается на этике — мини-пьески, по 5 минут каждая, вряд ли можно рассматривать как самостоятельные работы. Среди них есть смешные и грустные, удачные и нет, но нет тех, которые кто-то мог бы поставить (это вообще проблема большинства новых пьес). Опять читка как вещь в себе — совершенно не рассчитанная на постановку какого-то спектакля: ведь акт важнее, чем само произведение. Что же до этической стороны — тут есть что рассказать. Когда я видел, как пестро одетая девушка с комсомольским блеском в глазах, постоянно путаясь в тексте, читала про то, как советская летчица убивает женщин и детей, я думал: что же должны чувствовать финны? И правда, после окончания взаимной терапии один из финских авторов встал и сказал примерно так: «Если бы у нас здесь были винтовки, не исключено, что мы начали бы стрелять друг в друга». Вполне вероятно, что так бы и было. Но винтовок не было, и пришлось разговаривать. Из зала трепещущая от ярости женщина выкрикивала что-то про погибшего на той войне отца — дескать, эх вы, сволочи финские, обидели вас!!! Вообще, все это похоже на неконструктивный спор, где все орут, меряясь степенью своего угнетения. Кто его знает, может подобные акции способствуют взаимопониманию и дружбе народов — только вот при чем здесь «лучшие спектакли России»?

Остальная программа, слава богам, состояла из спектаклей. Первым была постановка Нового рижского театра «Тонкие благородные газы» в режиссуре недавней ученицы Камы Гинкаса Илзе Рудзите. Название поначалу вводит в ступор, затем отсылает к полузабытым урокам химии, на которых говорилось, что благородными газами называются инертные, никак не взаимодействующие с другими элементами. Название полностью отражает суть спектакля, возможно даже сильнее, чем хотели бы того его создатели. Спектакль показывает один день из жизни двух парней, которым под (или немного за) тридцать, проводящих время за просмотром телевизора и употреблением разноцветных таблеток. В пресс-релизах и вводках пишут, что, мол, латышским актерам удалось изобразить быт американцев, целыми днями смотрящих телевизор, невероятно достоверным. Это справедливо: артисты действительно делают это крайне жизнеподобно и достоверно. А специфический «прибалтийский» ритм всего происходящего указывает на то, что это не один день, а один из бесконечной вереницы дней, вчера как сегодня, завтра как вчера… Тьфу ты, опять? Увы. Но из бесконечной вереницы одинаковых спектаклей — газы выделяются сразу многим. Например, в спектакле есть сценография! И довольно подробная, обстоятельная, могущая рассказать о героях намного больше, чем их скупые диалоги в духе: «Ну что, брат?» - «Да так, брат, – так как-то все...». Комната героев украшена плакатами рок-групп, майками, инструментами и прочим. На стене в форме креста сложены пустые коробочки из-под макдональдского картофеля-фри. Из каких-то отрывистых реплик становится ясно, что они играют или играли в рок-группе. Но ведь сейчас «я играю в рок-группе» звучит примерно так же, как «у меня есть хобби». Все это указывает на некоторую бурную, но не слишком оригинальную жизнедеятельность, оставшуюся где-то в прошлом. Как говорит сам автор пьесы — она про кризис тридцатилетия (крайне модный на Западе термин) и отсутствие соприкосновения драматурга/театра со зрителем. И спектакль Илзе Рудзите, пожалуй, тоже об этом. В разные моменты слышался грохот – падали приемники-переводчики из рук зрителей. Когда я поймал себя на мысли, что подобное вот-вот случится и со мной — убрал его от греха подальше, ведь вмешиваться в монолог благородных инертных газов было бы просто невежливо.

Не слишком далеко от «правдоподобия» ушли «Божьи коровки возвращаются на землю» в исполнении студентов курса при Самарском театре драмы. Молодые и симпатичные студенты на протяжении двух часов рассказывают о том, как же страшно жить. Но тут, наверное, претензия скорее к пьесе: в ней Василий Сигарев как будто собрал все штампы, обобщаемые термином «лихие девяностые». Их плотность настолько высока, что иногда кажется, будто спектакль поставлен по мотивам какой-нибудь телепередачи вроде «Мир криминала», об этих самых «девяностых» рассказывающей. Два молодых человека живут около кладбища и воруют памятники, тем самым зарабатывая себе на жизнь. Один из них опиатный наркоман. У них есть подружка – вокзальная проститутка, которой пришло «письмо счастья». Все это ужасно и мрачно настолько, что в отдельные моменты становится неприлично смешным — например, когда бедный наркоман наконец-то неожиданно убивает заявленную в самом начале беспомощную старушку с целью ограбления. Но между тем — спектакль донельзя серьезный, про тяжелую жизнь и нехороших людей. Вот и получается — смешно, да не весело. Тошно.

Но довольно о грустном — хорошие спектакли тоже были. Например, «Наташина мечта» Саратовского ТЮЗа Ю.Киселева в постановке Дмитрия Егорова по пьесе-монологу Ярославы Пулинович. Первая часть рассказывает историю обманувшейся детдомовки Наташи и ее несчастной любви. Вторая же (которую Пулинович написала специально по заказу театра) — о ее, казалось бы, полной противоположности — тоже Наташе, но благополучной «спортсменке, комсомолке», которую точит зависть к неблагополучной, но намного более талантливой девочке. Несмотря на то, что обе части являются самостоятельными пьесами — их ценность можно оценить только в связке. Спектакль как раз строится на контрапункте между жизнями двух девочек, «плохой» и «хорошей». Роль обеих исполняет Ольга Лисенко, недавняя студентка Саратовского театрального института. Она делает героинь непохожими, практически не прибегая к внешним средствам — исключительно с помощью своей внутренней гибкости. Разница в «костюмах» (а декораций нет вообще) минимальна: первая Наташа — в тренировочных штанишках, на голове умильно-неуклюжая шапочка и старательно причесанные распущенные волосы, вторая — в джинсах и с хвостиком. Начиная читать монолог, актриса поражает правдоподобностью своего персонажа. Главное отличие спектакля (и пьесы) от товарок по жанру в том, что правдоподобность здесь — не вещь в себе. За ней скрывается объем, чувства и настоящая жизнь — все то, что обычно выносится за скобки. И детдомовка, живущая по принципу человек человеку волк, и отличница, у которой все «как надо», — в первую очередь личности, с историей, с мечтами и желаниями, — чего совершенно нет у героев… Павла Пряжко. Основной посыл спектакля, как мне кажется, именно в «общечеловечности». Даже на уровне фонограммы: первый монолог сопровождается махровой «постсоветской» попсой, второй — проникновенно-жалобным русским роком. И то и то в данном контексте кажется практически идентичным, одинаково примитивно кричащим о некоей духовной пустоте, которую совершенно нечем заполнить. Обе девочки — совершенно разные, но при этом невероятно похожи. У них одни и те же проблемы и вопросы. Они любят и ненавидят. Их обеих жалко до слез. А Ольгу Лисенко и Дмитрия Егорова (и Пулинович тоже, конечно) можно только поздравить с успехом — им удалось сделать портрет современного человека невероятно живым и трогательным. И самое главное — не таким безнадежным.

Самым же ярким впечатлением от программы стали «Записки провинциального врача» Елены Исаевой Питерского центра «МИГ» в постановке совсем молодого режиссера Андрея Корионова. Постановка, как и пьеса, недвусмысленно отсылающая к булгаковским «Запискам юного врача», рассказывает о судьбе талантливого человека, не бросившего свое дело несмотря ни на что. В пику новодрамцам главный герой — бедный и больной. Сама пьеса очень напоминает жития святых — спасая чужие жизни, самоотверженный хирург проходит долгий и тернистый путь, в конце которого его ожидает нелепая мученическая смерть. Снимаю шляпу — Исаевой удалось сохранить плотность переживаний булгаковского героя в компактной структуре единого сюжета пьесы, избавив при этом от чрезмерной натуралистичности. И помимо прочего — пьеса документальная, рассказывающая истории из жизни настоящего астраханского врача, испытавшего все мытарства на собственной шкуре. Вот вам и театр о настоящих людях, только об интересных. Не это ли воплощенный идеал «новой пьесы», какой она должна быть? И, несмотря на свою документальность, сюжет очень часто пересекается с булгаковским циклом, проводя параллель между эпохами — хирург совершает те же операции примерно в тех же условиях, ездит по проселочной дороге пусть не на лошадях, но на автобусе, в котором летом как в бане, а зимой как в морозильнике, и при этом испытывает то же, что и дореволюционный выпускник медицинского факультета. Но самое главное — исполнение. Вот уж где идеал новодрамского «минималистического» театра. Как и «Наташина мечта» — «Записки» оформлены крайне аскетично, из декораций только полено да стол. Но здесь это именно аскетичность, но не отсутствие — все, что есть, действительно играет большую роль. В пьесе всего три роли — хирург, женщина и мужчина (всех персонажей, кроме хирурга, играют два актера). В роли хирурга для меня с совершенно неожиданной стороны предстал Василий Реутов, премьер БДТ. В отличие от спектаклей БДТ (где он большей частью демонстрировал себя «крупным планом») — здесь он абсолютно живой и подвижный, без купюр и очень жестко сыграл почти иконописного бессребреника, преданного своему делу до конца в прямом смысле. Ни разу не повысив голоса, он на глазах у зрителя прожил историю человека, оставшегося один на один с огромной и абсолютно дикой страной. Помимо крайне мощной центральной роли — спектакль продуманный и придуманный. Упомянутое ранее огромное «полено» можно смело назвать четвертым героем спектакля — оно играет роли пациентов. Оно появляется из двери-портала в качестве «трудного ребенка», не желающего выходить на свет божий, и сразу задает тон — кусок древесины прочно ассоциируется с жизнью как таковой и ее хрупкостью вообще и под ножом эскулапа в частности. Взаимодействуя с ним (сверля, забивая гвозди и прочее), актеры действительно являют почти священнодействие, присущее операциям, — ведь хирурги издревле были фигурами загадочными, даже мистическими. Также немалую роль играет превосходно поставленная пластика, что неудивительно — Светлана Ваганова, исполняющая роль женщин, является преподавателем СПбГАТИ по пластике. И даже фонограмма, состоящая из хитов советской эстрады вроде «Рыжего коня» и «Земли в иллюминаторе», — в контексте звучит удивительно непошло. В целом спектакль лично мне доказал, что и «про жизнь без купюр» может быть поставлено интересно и «пробивно», при этом невероятно жизнеподобно и в то же время театрально. Ведь обычно в слепом порыве показать сколок реальности (или ценность жизни как таковой, как, например, в бесконечных «вербатимах») максимально точно, не добавляя ничего от себя — у абсолютно реальных людей™ куда-то испаряется все человеческое, да и сама жизнь тоже. А между тем, у большинства людей, даже самых простых, наверняка найдется немало достойных сюжетов для новой драмы. Но отважные хроникеры с упоением в тысячный раз будут рассказывать о том, как монотонно стреляет пушка, вместо того чтобы она сыграла им «фугу ре-минор» (опять вспоминая «Доктора Живаго»). И, что характерно, на всех читках и «плохих» спектаклях — зал был полный. На «Записках» и «Наташиной мечте» — едва ли две трети. Зритель делает свой выбор: «Когда, тыча – «Глянь!» –/ сидящая в зале дрянь созерцает дрянь/ на сцене. Это – почти пейзаж/ времени!».

Новодрамцы в своей массе безусловно отражают наше… э-э-э… прагматичное время. Подобно Всадникам Апокалипсиса они несут скорбную весть. Да только само слово «Апокалипсис» (по-гречески — откровение) все чаще пишут с маленькой буквы, и его всадники, как и актеры, подпадают под разряд «обслуживающего персонала». Под давлением всесильного постмодернизма появилось прилагательное «post-apocalyptic», применяемое к какой-нибудь вполне обыденной вещи вроде нашествия зомби или атомной войны — получите и распишитесь. Апокалипсисов на бытовой почве стало слишком много. И всадников, трубящих о их наступлении, тоже. Своему времени — свои всадники, в данном случае пост-апокалипсиса. «I want to say one word to you. Just one word. Plastics. There’s a great future in plastics», — как сказал персонаж фильма «Выпускник» в 67-м году. И на это нечего возразить — в XXI веке актуальность этой фразы лишь выросла. Из пластика делают все — не только бутылки и окна, но даже кино и театр. Эта фраза в Америке нарицательна — она иносказательно изобличала культурный застой в лице стеаринового Голливуда, Фрэнка Синатры и сытого среднего класса. Кто же знал, что со временем рок-музыканты и другие деятели новой культуры займут их место? Видно, все должно в природе повториться. И как бы то ни было — ангелы, хоть и не комары, но на кого-то их все-таки хватит.

Фото Виктора Сенцова, Владимира Виноградова, Виктора Скиданова, Анны Горбан  

Фото Gints Malderis

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.