Сопротивление провинциальности/Сергей Афанасьев (г.Новосибирск)

Выпуск № 1-131/2010, Гость редакции

Так уж у нас в России заведено, что  за всем особо престижным, в том числе - за редкими творческими профессиями, вроде режиссуры театра и кино, надо ехать в столицы. Но вот в нынешнем учебном году Новосибирский театральный институт нарушил заведенный порядок и набрал первый курс будущих режиссеров. Появление нового факультета  разделило заинтересованных горожан на два лагеря. В первом согласились с доводами, что  ректор Сергей АФАНАСЬЕВ за четыре года существования театрального института доказал: в Новосибирске умеют учить актерскому искусству, а куда актерам без режиссеров? К тому же Афанасьев - главный режиссер Новосибирского городского драматического театра, где уже двадцать лет аншлаги. А полтора года назад Афанасьев открыл новый театр, со скромным названием Первый, где вся творческая часть - молодежь, выпускники театрального, и куда билеты тоже не вдруг достанешь. Во втором лагере уверены: ничего у ректора не получится - провинция, ребята! Цитируем: «Если в Москве образование получить, засветиться, то будут и сюда звать на постановки. А если здесь проучиться, то дальше Урюпинска не позовут». Однако Афанасьеву не привыкать идти первым.

- На день рождения губернатора я как-то подарил ему книгу нашего известного автора, публициста и общественного деятеля Николая Ядринцева «Сибирь как колония». Книга была издана в 1903 году, автор исследовал Сибирь с точки зрения ее колониального статуса. Так вот - какой Сибирь была, такой она и осталась. Отношение Москвы к Сибири - абсолютно колониальное. Надо выкачать всю нефть,  все ресурсы, надо собрать все лучшее - и дать кусок хлеба, чтобы не бунтовали. Я не говорю, что я способен исправить положение дел. Но надо хотя бы это понимать. Хотя бы носить в себе этот внутренний протест. Который бы заставлял тебя, сопротивляясь, как-то менять эту ситуацию. Сегодня я могу сказать, что я руковожу одним из лучших театров в стране. Это не мои слова. Это как раз признание столиц. И наш институт по рейтингу занимает одно из ведущих мест в стране. Потому что у нас есть вот эта энергия сопротивления своей провинциальности... своей колониальности. Это не самая дурная энергия. Мы же не идем бить витрины или жечь автомобили. Мы, наоборот, эту энергию отправляем на созидание.  И она приносит плоды: в виде спектаклей и наших выпускников, ни один из которых не остался без работы.

- И еще кино! Мало вам театра, мало института - вы игровое кино взялись снимать?  Фильм «Идиотка» с любимыми нашими театральными актерами в главных ролях - снят. Ну было два показа. А дальше? Чтобы выйти в прокат, немалые деньги нужны. Я читала на одном форуме такие слова: Афанасьев чуть ли не все... захапал. Ну скажем, прибрал к рукам.

- Не мало мне! У меня уже скелет на последней стадии напряжения, я не могу больше. Но в какой-то момент я понимаю, что почему-то должен это делать. Если мне что-то дано - я должен это возвращать. Вот и все. Это вопрос не социальный, не политический и даже не экономический, а метафизический. Что я к рукам прибрал? Всю работу в городе?  Пожалуйста, открывайте свой театр! Собственно, что у нас прибирать к рукам? Проблемы? Да, проблем я много получил! Год назад, когда я собрал людей и сказал: давайте снимать кино, - я собрал кучу проблем. Каждый человек - это проблема! Он отрывается от своей основной деятельности и должен за это что-то получать. А что я могу ему дать? Где я возьму ему зарплату? Эту проблему я должен решать? Должен! Как - это другой вопрос. Либо наличными, либо - призывами к энтузиазму, что бывает чаще всего.

На премьере фильма «Каникулы строгого режима» режиссера Зайцева, моего друга по Щукинскому училищу, я увидел ролик о том, как снимался фильм. Огромное количество камер, колоссальные фермы для освещения, человек 200 на съемочной площадке. Ну и бюджет - несколько миллионов долларов. И вот я вижу на этом фоне свою картину. Бюджет 0 рублей 00 копеек. Точнее - минус, потому что мы еще свои деньги тратили. Одна камера, три осветительных прибора, съемочная группа - три человека плюс я еще режиссер - всего четыре.

Новосибирск безнадежно отстал от современного кинематографического процесса. Если в конце ХХ века недостаток игрового кино в Новосибирске с лихвой восполняло кино документальное, и режиссеры наши Шиллер, Соломин, Эйснер и так далее привозили бесконечные призы с фестивалей, то сегодня документальное кино в Новосибирске практически не снимают. И нажать на все педали, чтобы догнать отечественный кинематограф в том виде, в каком он сейчас существует, практически невозможно... Именно поэтому эта задача мне так интересна! И я закручиваю все гайки, сжимаю все пружины - и пытаюсь изо всех сил сделать так, чтобы какой-то сигнал того, что в Новосибирске возможно создавать игровое кино, - прозвучал.

Так что не мало мне. Много очень! Хочется кому-то отдать. Но пока некому. Ну вот получилось Первый театр отдать Павлу Южакову, молодому режиссеру - замечательно. Свой театр я не могу отдать. И институт пока тоже. Надо построить здание, укрепить преподавательский состав, наладить работу по новым специальностям...

- А что бы вам ни обидеться на город? Такой воз тянуть, а вместо помощи - недоверие. На двадцатилетии вашего театра вы сказали удивительные слова: «Наш театр неутомимо бьется за право играть для вас спектакли».

- Но это же будет лукавство, если я скажу, что город не ценит меня. Это же будет неправда, если я скажу, что город мне не помогает. Год назад я пришел к губернатору с идеей открыть Первый театр, где будут работать выпускники театрального института, а главным режиссером станет выпускник ГИТИСа Павел Южаков. Прошел год - и первые деньги из бюджета легли на счет Первого театра. Так что, конечно, помогают мне. К сожалению, масштаб моих интересов - он уже вышел давно за рамки существования каких-то конкретных проектов. Меня интересует процесс. Не открытие какого-то конкретного театра, а возможность открытия театра в городе - как только в этом будет необходимость. Появится лидер - должен появиться театр. И это должно возникнуть не посредством таких кровавых трудов, которые в свое время мы потратили на открытие Новосибирского городского драматического театра. Должна быть среда, которая позволяет проектам органично рождаться и умирать.

Театр Афанасьева - из тех студий, что во множестве возникли в России двадцать лет назад.  На фоне академических и знаменитых они выглядели тогда возмутительно свободными  и вызывали жгучий интерес. Счастливые коллективы единомышленников давали представления в подвалах или домах культуры, и залы меньше, чем на сотню мест, только добавляли интриги. А потом студии начали потихоньку исчезать, ибо рай в шалаше недолговечен. Новосибирский городской театр - один из немногих, кто выжил. Хотя до сих пор играет спектакли в подвале...

- И что бы вы сказали сегодня тому, кто пойдет по вашим стопам?

- Я сказал бы тем, кто сегодня подумывает открыть свой театр: «Путь этот не только тернист - он смертельно опасен. Нужно положить все на жертвенный огонь. Все, что может отвлекать от дела...»

- А двадцать лет назад?

- Двадцать лет назад, когда мы впервые собрались, я пообещал: через пять лет мы заявим о себе очень громко, через десять - станем одним из лучших театров этого города, а через двадцать лет о нас будет говорить страна.

- Вообще, откуда взялась идея - создать новый театр в Новосибирске? Все наши драматические театры - с еще довоенной историей! А тут ваш коллектив - без роду, без племени и даже без дома?.. Амбиции замучили молодого режиссера Афанасьева?

- Я тогда общался с великими театральными деятелями. Учился у Някрошюса, Додина, Корогодского. Мы ездили по всей стране в компании режиссеров, смотрели спектакли, обсуждали, и каждый раз я для себя что-то такое новое открывал. Эти открытия приводили меня к мысли, как надо строить репертуар. К маркетинговой политике то бишь, хоть и не было в те годы этого слова.

Конечно, были амбиции. Я считал, что в Сибири можно сделать театр, как в столицах, - чтобы зрителям не было стыдно. Я до сих пор помню атмосферу спектаклей, которые видел двадцать лет назад: «Братья и сестры» Додина или «Муму» Фильштинского... Я так любил тогда этот город ...Он был одновременно большим городом моей мечты и родным домом. Мне хотелось сделать для него что-то хорошее. И я думал: вдруг смогу стать исключением из общих правил? А сейчас понимаю  - исключений не бывает.

- То есть?

- То есть  все плохое делается очень быстро и легко. Все хорошее делается долго и трудно.

Мы, конечно, спешили. Мы через год хотели, чтобы о нас говорила страна. И уже забыли о том, что сами планировали - через двадцать. Но нам  так хотелось!.. Однако в 1993 году в Новосибирске был фестиваль, посвященный столетию Веры Павловны Редлих. Мы показали «Чайку», получили «Гран-При», стали известны в городе. Еще через пять лет мы праздновали свой первый юбилей - и нынешний губернатор, а тогда мэр Новосибирска  Виктор Толоконский сообщил, что принято решение строить для нас здание, значит, наш театр стал нужен Новосибирску. Я всегда добиваюсь поставленной цели. И дико страдаю, когда возникает препятствие, к которому я не готов. Поэтому для меня, конечно, нынешняя задержка (на десять лет!) строительства нашего здания - это не просто огорчения,  а чудовищные физические муки. Все хорошее делается долго и трудно.

- Трудно?

- Жили вместе со страной. И теперь, по нашим-то грехам,  живем мы замечательно.

- А что было?

- Был год, когда нас областной комитет по культуре передал мэрии. То есть прикрепили нас к общему театральному корыту... и началось. Такая, знаете, открытая беспардонная травля....И следователь прокуратуры приходил в театр по каким-то грязным доносам на меня, и анонимки шли тогдашнему помощнику губернатора и полномочному представителю Президента. Обвиняли меня и в шантаже актеров, и в мужеложестве, такая была грязь - свет не видывал. Все только лишь потому, что мы захотели стать наравне с другими театрами культурным очагом в городе.

- Еще раз спрошу: как творить для города, который тебя иной раз встречает в штыки?

- Я не запоминаю недобра. Добро помню хорошо, а недобро как-то... не задерживается, сразу идет в мусоропереработку и в компост. Могу встретиться с врагом и забыть, что он мне враг - поздороваюсь с ним приветливо, а потом по взгляду пойму - что-то не то! Такой у меня характер, мне повезло, очень повезло. Ну а еще мне сильно помогала программа. Не та, что я объявил актерам, а моя внутренняя программа.

Я сразу нацелился на то, что кризисов у нас не будет. Говорят: семь лет театр существует - потом умирает, или двенадцать лет существует - потом разваливается. Я постарался эти вехи миновать. Когда нам случилось семь лет и на восьмом году  пришло время умирать, мы переехали из зала на 28 мест в зал старинного кинотеатра «Победа». И все пришлось начинать с нуля. Условия там были не самые лучшие: зимой зрители в шубах - холодно, летом жарко. И вот подошел  2001 год, мы устали, мы зашли в тупик - тут подворачивается проект с этим вот подвалом! И мы снова переезжаем, опять освоение другого пространства и - все сначала!

- А молодежь, которая к вам приходит, - не разрушает ваш союз?

- Молодежь - она ведь только с виду молодежь, а так-то - нормальные люди. Они хотят нормальных человеческих отношений, интересной творческой работы и душевного комфорта. В нашем театре все это есть. Вот они и обращаются в нашу веру. Хотя  вносят и свою энергию, и свою культуру. И мы это учитываем, конечно.

- В общем, сам себе режиссер...

- Да, сам себе. Благодаря тому, что я сам себе, и актерская команда, и я, и зрители, которые с нами общаются, - мы абсолютно театрально счастливы. Мы встречались с лучшей мировой драматургией, мы переиграли всего Чехова, погружались в Шекспира, дружили с Горьким, напрямую общались с Островским, Вампиловым, Володиным. В этом смысле, мне кажется, мы не грешили перед публикой. Редкий зритель, уходя от нас, не сказал, что он теперь понимает, почему вот уже сто лет Чехов не сходит со сцены мирового театра, почему он так популярен, чем он на самом деле интересен. И вообще люди по-другому стали относиться к понятию русского психологического театра, живого театра. Много всяких открытий чудных на этом пути мы совершили. Это счастье - оно и перевешивает все невзгоды, которые нам пришлось испытать... И еще придется... Любому из труппы скажи сейчас - или десять-пятнадцать-двадцать лет назад - в любой из этих годов предложи выбирать между театром с большой зарплатой и нашим театром...

-- Выберет ваш? Почему?

- Одна из самых важных моих забот - творческий рост труппы. Знаете, когда выращивают редкие очень перспективные культурные сорта каких-то растений, следят за тем, чтобы селекция была правильная, чтобы удобрения были правильные, извините за такую агрономическую ассоциацию. Но стоило человеку хоть чуть-чуть внутренне даже отвернуться от театра, он должен был уйти. Мы не допускали в театре растления. Несмотря на то, что нас в городе традиционно считают самым пьющим театром, на самом деле мы всегда жесточайшим образом следили за тем, чтобы была внутренняя дисциплина, и творческая, и административная. Мы позволяем себе праздновать, но когда дело касается творческого процесса - боже упаси! Люди знают, что если они выйдут на сцену даже с запахом алкоголя, то будут уволены.

- Диктат? Вот те на! А как же особая студийная атмосфера, душевная и творческая?

- Солдатами не рождаются. Вначале было просто жесткое подчинение всем законам, необходимым для творческого развития и роста. А когда люди целенаправленно, самоотверженно что-то делают и добиваются успеха - вот тогда появляется ощущение «особости». И это ощущение всем нравится, все его стараются поддерживать. И понимают, что если они отойдут в сторону от намеченного пути, то они утратят эту особость. И станут как все. А те, кто приходит потом в эту атмосферу, - они быстрее впитывают в себя этот ген особости, и он им тоже нравится. У нас ни разу не было ощущения, что мы катимся в пропасть. Мы всегда шли на подъем. Случались, конечно, творческие неудачи - но они не имели отношения к стратегии развития театра, к здоровью труппы. Как без неудач - эксперимент всегда был рядом с нами. Каждый новый проект оказывался рискованным.

- Да что ж за риск, когда у вас репертуар - сплошь классика? И Чехов непременный?..

- Берем мы, например, драматургию Антона Павловича Чехова, которая заезжена, заставлена, замучена, заскучена... Берем Чехова в Сибири, где недостаток культуры - как недостаток кислорода в горах, где разрежен «культурный воздух», и ставим перед собой задачу сделать спектакль, который будет адекватен пьесе, такого среднемирового уровня спектакль - это эксперимент или... глупость. Тем не менее, нам хватает наглости рискнуть, и мы  держим планку, не позволяя себе быть хуже, чем мы о себе думаем. Бывает, что ты представляешь - какой я, дескать, молодой и стройный. А подходишь к зеркалу и видишь - все далеко не так. Так вот, мы всегда добиваемся соответствия. И наше отражение, то есть спектакль, получается таким, каким мы его задумывали.

Настал период - критики начали без удержу хвалить наш театр. Остальные театры немножко напряглись... и появилась в городе творческая конкуренция. Мы ревнуем их к каким-то пьесам и режиссерам, они - нас. Приезжал в Новосибирск из Петербурга Вениамин Фильштинский.  «Мы незнакомы, - говорит, - но я жил с вами в голове. Я знал, что есть такой Афанасьев, которого я недолюбливаю: у него «Дядя Ваня» лучше, чем у меня». Конечно, мы взрослые люди и понимаем, что это наши мальчишеские игры, но тем не менее... Очень много кругов расходится от камня, брошенного двадцать лет назад. Появляется уже среда, где театральная энергия накапливается и вырабатывается.

- А только что мы говорили о разреженном «культурном воздухе»?!

- Эта среда пока еще закрыта. Она зреет, но очень скоро набухнет и станет заметной. И будет помогать талантливым людям. Вот, скажем, был в городе наш выпускник Андрюша Кислицын, талантливейший парень, работающий в уникально редком жанре - пантомимы-клоунады, он создал свой театр «МиМо». Почему город пропустил его? Почему? Я же присутствовал на каком-то очень высоком форуме, где выступали руководители и говорили, что нельзя Кислицына упускать, надо все сделать, чтобы он остался. Но Кислицын сейчас приезжает в Новосибирск на гастроли... Нет в Новосибирске структуры, которая могла бы не просто поддерживать культуру, а развивать ее. Развитие культуры - это некие инновации, которые возникают естественно и органично, потому что приходит молодежь и делает все по-своему - от дилетантизма ли, по незнанию или из дерзости, а может быть - по талантливости. У молодежи должны быть возможности реализовать себя. Иначе они собирают манатки и уезжают - в Москву, в Питер, за границу, в другие города.

Вот меня интересует сегодня - почему нет возможности людям в Новосибирске обучаться,  скажем, искусству кинематографии? Почему бы не создать киношколу, пусть без выдачи государственных дипломов, которая не требует сегодня унизительного лицензирования в Москве, а требует всего лишь привлечения хороших специалистов? Один человек этого не сделает. Нужна государственная программа. Я не говорю, что Путин или Медведев должны подписать документ об учреждении таковой. Просто кто-то в городе должен об этом заботиться.

Вот когда мне поручили возглавить театральный институт,  я подумал: то, что мы делаем в нашем театре, уже можно назвать школой.

- Авторской?

- Какая она авторская? Это лучшие традиции нашего русского театра. Критерии простые: нетерпение к фальши, лжи и неправде. И еще тонковкусие. У нас зрители - гурманы. Не те, кому любой портвейн хорош, а те, кто отличает вино по году изготовления... Мы их приучаем к хорошему театру... То есть - к нашему. И публика жестко реагирует, стоит нам чуть споткнуться. А живой театр всегда современен. Это не те спектакли, где матерная лексика, дым коромыслом и мыльные пузыри, а те, где есть жизнь, которую ты узнаешь, с которой можешь себя идентифицировать. Современность зависит не от драматургии. Только от чутья... Можно поставить Чехова очень современно. А можно взять любую сегодняшнюю пьесу и уморить зрителя.

Я помню в Авиньоне на фестивале в главной программе идет спектакль - тоска невыносимая, все спят. Вдруг - проснулись. Смотрю - стоит главная героиня перед микрофоном абсолютно голая и поет какую-то песню. Ты испытал шок - но забываешь об этом сразу, как только выходишь. А вот когда тебя не отпускает томление, когда тебе хочется вернуться, смотреть, размышлять, когда ты вкушаешь это ощущение, - вот театр.

- Томление - хорошее слово.

- Томление - чудесное слово. Оно, мне кажется, глубокое и такое... интимно настоящее. Когда особая очищающая радость возникает от искусства. Мы хотим таких впечатлений. Нам не надо грязи, крови.

- Однако режиссеры часто говорят: сегодня зритель по телевизору такого насмотрится, что в театре его надо шокировать. Иначе он и смотреть не будет.

- Никогда не надо считать публику тупее себя, необразованней, непонятливей себя.

- Вы искренни в этом? Где ж высокомерие творца?

- Да при чем тут искренность? Это закон. Нельзя лукавить. Я понимаю, что в зал придут такие люди! Они столько знают, столько пережили, они так могут чувствовать!.. Если вы согласны меня послушать, я готов с вами поделиться своими чувствами - так я обращаюсь к зрителям. Говорят, что публику надо держать в страхе, каждые семь минут надо шокировать, чтобы она не засыпала... Я знаю таких режиссеров, один из них - мой любимый режиссер, когда-то мой учитель Никита Сергеевич Михалков. Смотрите внимательно «Двенадцать» или «Сибирского цирюльника» - через определенное время там что-то падает, взрывается. Это не каноны искусства. Это правила попсы: ввести человека в транс и тогда уже насаждать все, что ты хочешь. В театре этим пользуется только беспомощный режиссер.

- Вы себе говорите, что вы молодец?

- Нет. Не потому, что я не хочу. Я знаю, как только скажешь - сразу же споткнешься. У меня есть другой способ себя бодрить. Я говорю, что я, например, не предал себя, не предал театр, не предал свою профессию, и меня это очень сильно по-мужски подпитывает. Потому что я воспитан в таких традициях - верности делу, родине, дому, городу.

- Мне кажется, провалы - это стимул. Но у меня ощущение - в театре Афанасьева провалов не бывает.

- Провал первыми должны заметить режиссер и актеры, а не публика. Мы первыми понимаем, что облажались - хлоп - и все, снимаем! Мы уважаем свою публику и не кормим ее спектаклями второго сорта.

- Мужество, однако, большое требуется. А ваши актеры так же к себе относятся? Они же ваши ученики?..

- Вы сейчас обидные для них вещи говорите. Они считают, что это я - их ученик. Они меня сделали таким режиссером. Если б не они, то ничего бы и не получилось. У нас тоже идет такое детское соревнование, кто кого учит. У нас всегда есть ощущение, что мы друг без друга - ничто.

- Это правда?

- Спросите у актеров. Сейчас мы уже повзрослели, а поначалу так просто не могли расстаться. Мы заканчивали репетиции - и начинали снова. Мы заканчивали эти репетиции - и садились за стол. Мы проводили ночи вместе - разговаривали, спорили, думали, утром разбегались, чтобы хоть что-то в жизни еще сделать - и опять бежали на репетицию. Недавно я смотрел по телевизору юбилей Игоря Кваши. Он рассказывал о молодом «Современнике» - у меня было полное ощущение, что рассказывают о моем театре.

Что с нами будет потом? Правдами и неправдами мы переедем-таки в новое здание, кто-то за нас будет радоваться, кто-то - грустить по утраченному подвалу.

А может, я потом скажу - нет, не хочу я в новое здание, мы теряем свое лицо... И найду другой подвал. Я точно знаю только одно - регулярно будут выходить спектакли. Они будут рассказывать о том, чем мы живем, как мы радуемся, как относимся к женщинам, как стареем, как собираемся жить дальше... И мы уже не сможем врать, даже от усталости, потому что у нас уже генная система другая...

А дом наш, город наш - ему уже пора думать не о стенах и мебели - о картинах и музыке. Чтобы жизнь у людей была не только сносная, но и радостная. Чтобы они ощущали себя дома лучше, чем в гостях. Чтобы люди понимали: можно поехать поработать в Москву или там в Париж... но потом все равно вернуться домой.