Южно-Сахалинск

Выпуск №4-134/2010, В России

Если написать: «Открытие юбилейного, 80-го сезона Чехов-центра», то каждое слово, считай, нуждается в пояснении. Во-первых, и 80 - не особо круглая дата по большому счету. Во-вторых, если и вести счет начала театрального дела на Сахалине с 1930 года, то применительно к истории городского драматического театра в Александровске-Сахалинском, с премьеры «Разлома» по пьесе Бориса Лавренева. Собственно же Чехов-центр - Сахалинский Международный театральный центр им. А.П.Чехова - существует с 1992 года, когда была воплощена в жизнь инициатива тогдашнего директора Анатолия Полянкина. А до лихих 90-х все было как у людей - полста лет с высоким именем Сахалинский областной драматический театр им. А.П.Чехова.

Уточнять эти детали имеет смысл прежде всего из-за предмета спектакля, открывшего сезон 2010/2011. Дело в том, что художественный руководитель Чехов-центра Никита Гриншпун не приемлет банальных ходов. А для Чехов-центра, похоже, пришло время познать и осмыслить, чем владеет, потому что все накопленное когда-то отзывается и прорастает. И именно москвич Н.Гриншпун, лишь второй год как сахалинец, воодушевил идеей молодежную часть труппы. Идея была простой и нахальной: спектакль о театре. И если нет пьесы, которая очень нужна, ее нужно придумать. Впервые в истории театра спектакль сочинялся так - из строчек, разысканных коллективным режиссерско-актерским подрядом по архивным закоулочкам, библиотекам, в историко-литературном музее «А.П.Чехов и Сахалин» в Александровске-Сахалинском и тому подобных местах. Каждый из 23 актеров занимался этими «раскопками» самозабвенно, потому что полностью история театра на Сахалине еще не написана (а единственная книга на эту тему сахалинских историков Инги Цупенковой и Александра Краева - объемная «Долгая дорога к большой сцене» - не исчерпывает многообразия сюжета, да и рассказ останавливается на рубеже ХХ и ХХI столетий).

У этого «Дела...» многозвучный букет настроений. Так, романтический пафос определенно привнесен сценографией Татьяны Спасоломской, когда на сцену вызываются тени экспедиции капитана Невельского и его команды. Раскручиваются и шелестят тугие паруса под ветром - в этом есть легкий намек на другую прекрасную легенду эпохи великих географических открытий - «Юнону» и «Авось». Вот промелькнул вполне узнаваемый А.П.Чехов - пенсне, шляпа, прекрасная дама сбоку - то ли О.Книппер, то ли сама Мельпомена, поющая дивным голосом артистки Елены Денисовой...

Самые живописные места из «переписки» театра со Временем почерпнуты из второй половины XIX века. Неслучайно же по воле Т.Спасоломской главным действующим образом спектакля стала башня, отсылающая память к Жонкьерскому маяку - достопримечательности Александровска-Сахалинского, столицы каторжно-тюремного Сахалина. Но, распахивая свои окна-двери, башня превращается в балаганчик - театр булочника Лаврова в посту Корсаковском. Публика, понятное дело, в грубых робах каторжан, с тачками, но тоже не чужда изящному. Тачки в сторону, в руках театральный бинокль или веер - и вот уже специфический зритель бешено рукоплещет самопальному спектаклю «Беглый каторжник» или Петрушке, который - с учетом местного колорита - здесь отцеубийца. Вообще изюминок в увиденном предостаточно, словно нарочно отбирали в сценарий лучшие театральные байки. К примеру, какой театр может похвастаться, что в соперниках труппы по части популярности у публики - известный своей жестокостью тюремный палач Комлев, поглядеть на «работу» которого сбегалась масса зевак? Где еще коллективная читка «Преступления и наказания» с картинками посредством «волшебного фонаря» - нечто милое и домашнее вроде пасьянса в тесном семейном кругу, а вместо салонов Серебряного века - творческие вечера поэтов-убийц?

Советская эпоха в зеркале сцены поскуднее в эмоциональном плане, жестче, хотя и здесь не обойтись без анекдотических моментов. Трудно забыть душераздирающий рассказ Андрея Кузина о походе-командировке завхоза за валенками, затянувшемся на 26 дней, хотя до места назначения часа три. Или докладную-плач Анны Антоновой про то, как в пьесе «Любовь Яровая» в штабе белогвардейцев по оплошности реквизитора на сцене забыли портрет... Карла Маркса. В спектакле это было невероятно смешно, хотя в действительности - не позавидуешь. И все чистая правда, вышелушенная из канцелярских опусов. А вот Сергей Максимчук рисует мелом на стене чайник - можно выпить чаю, набрасывает контур прямоугольника - и зал наполняется радиоагитками первых пятилеток, пафос которых совсем не монтируется с действительностью. Вот группа столичных артистов, брошенных по приказу партии на Сахалин создавать театр, оказывается брошена местной властью в буквальном смысле - в помещении столовой военного порта, с чемоданами, тарелками, по которым ложками гремит их протест против безразличия. А какой мощный вылеплен образ роковых репрессированных 1930-х - падающие с вешалок в песок пиджаки-пальто расстрелянных сахалинцев, в том числе актеров...

К концу спектакля стены оказываются исписаны цифрами: 113 (лет), 98, 18, 110... Предпринятая честная попытка выйти на истоки древнейшего искусства на Сахалине обнаруживает, что эта история состоит из множества открытий, закрытий, снова открытий театров, сначала в русском Александровске-Сахалинском, потом в японской Тойохаре, потом в советском Южно-Сахалинске - как следствия географических открытий, полувека каторги, двух войн и советских административных пертурбаций. Объять необъятное мудрено - сюжет в данном случае не более чем каркас для театрального путешествия во времени. Поскольку опереться на словесность в данном случае проблематично (сценарий смонтирован из сухих выдержек из протоколов, докладных, приказов и т.п. по восходящей хронологии), акцент делается на форму - то ли театрального капустника, то ли литмонтажа. Плюс актерский задор-темперамент в качестве превосходного цемента для скрепления команды.

На протяжении полутора часов (без пауз, чтоб не расслабляться) идет бодрое, почти детектив-шоу с посылом «Ищите театр!». И среди массы открытий важнейшим представляется одно, практически нечасто реализуемое: театру не обязательно быть скучным, транслируя разумное, доброе, вечное. Особенно - для завоевания зрителя, прежде всего молодого и не очень терпеливого, разбалованного виртуальными радостями ХХ века и страсть не любящего банальностей. И, уверена, несмотря на откровенную неровность показанного (особенно ближе к финалу), по выходе из зрительного зала неизбежно возникнет интерес продлить знакомство - с историей театра, каторги, мореплавания, Сахалина. Да мало ли тем выхвачено и затронуто «Делом...» «в связи и по поводу...».

Премьера, как это было и в прошлом году с постановками Н.Гриншпуна, разожгла пожар зрительских страстей. Некоторым хотелось до смешного буквальности: чтобы были названы конкретные имена, особенно из числа ныне живущих и действующих, озвучен их несомненно большой и значимый вклад в развитие театра. Как и должно быть на всяком порядочном юбилее. Но театр сотворил спектакль «Дело № бесконечность» про себя, любимого и неотъемлемого от истории острова. Предусмотрительно не претендуя на истину - как говорится, одна из возможных версий с открытой датой (на то и «бесконечность»). Сюжета такого еще не было, уже за одну эту оригинальность можно быть признательным коллективному творцу. Ведь театр жив одним лишь моментом - покуда занавес не закрылся. А потом его реальность становится сухим бумажным прошлым. Но тому же театру по силам сделать так, чтобы история, вырвавшись из оков досье, заговорила, обрела плоть и кровь, голос и краски.

Не убоявшись глобальности замысла, многоглавый автор премьеры неизбежные зрительские вопросы «что же это было такое?» купировал заранее - одной строчкой в программке, стилизованной под папку для личных дел: «жанр не определен». В каком жанре жизнь течет? Во всех сразу, с упором на импровизацию. Н.Гриншпун не отказал себе в таком удовольствии, потому что вся премьера - сплошная импровизация, езда в незнаемое. Есть в ней такой фрагментик, словно запрыгнувший прямиком из театрального капустника, на который наши актеры так горазды. Выходит на сцену мальчик и проникновенно рассказывает о том, как ему - при полном отсутствии голоса и слуха - хочется спеть. И жалостливый худрук позволяет ему такое кощунство в день юбилея: «Пой, Рома! И ничего не бойся!». Добрая публика хохочет и терпит целых две минуты действительно ужасного пения. Главное - наличие чувства юмора по обе стороны рампы.

...Кстати, следующая премьера от Никиты Гриншпуна в Чехов-центре ожидается музыкальная - «Женихи» И.Дунаевского.

Фото Тараса Дударева

Фотогалерея