Краснодар. Одни тайны...

Выпуск № 5-135/2011, В России

Графиня Анна Федотовна оставила свой чепец в прошлых веках, но она по-прежнему помнит три роковые карты. «Пиковая дама» Петра Ильича Чайковского – давно излюбленный современной режиссурой опытный полигон для их концепций и вызовов. «Пиковая дама» выдерживает все – так многозначна и внутренне вариантна. Выпасть из эпохи, отраженной в сочинении, из времени его создания не страшно. Выпасть из сегодняшнего постановочного контекста – вот что опасно режиссеру музыкального театра, какому бы поколению он ни принадлежал. Этого они боятся как огня! Было бы наивно думать, что «Пиковая дама» избегнет даже в Краснодарском музыкальном театре нового перевода на современный язык.

Спектакль в целом в постановке режиссера Ольги Ивановой – прежде Пушкина и прежде Чайковского – погружает нас в проблематику современного режиссерского цеха и ведущихся там дискуссий о границах интерпретации классики. Может ли оперный спектакль, в костюмах эпохи, с точным сохранением авторских сюжетных и образных координат прошлого быть фактором развития театра, а не музея? Для режиссеров это по-прежнему принципиальный вопрос. Книги, переведенные со старославянского языка на русский, могут быть искажены писцом, внесшим свои коррективы. И они же могут быть мудро переписаны без нарушений композиции, их идейного и образного целого, и их можно реставрировать и в самой архаике понять смысл древнего послания человечеству. Так и спектакль: каковы писцы, таковы и результаты.

Краснодарский спектакль завораживает и манит бесприютной атмосферой Петербурга, величественными зданиями-фантомами, глядящими в черную лаву Невы. Многоликий и таинственный город предстает в сценографии и костюмах в смешении золотого века с серебряным. Классика бережно укутана в плащ постмодерна руками художника-постановщика Юрия Устинова и его соавтора, художницы по костюмам Ирины Акимовой. Металлический блеск квадратных передвижных колонн, костюмов пушкинской эпохи с элементами модерна, диско-шар – как ни странно, все эти современные атрибуты не только не нарушают величия классики, но и поразительно точно передают атмосферу мистической истории трех карт.

В отличие от пушкинской повести, истории в целом оптимистичной, поскольку справедливость торжествует на земле, либретто Модеста Чайковского трагично, и карты становятся губительными для всех. Графиня мертва; Лиза, как Офелия, кончает жизнь самоубийством; Герман, обманутый фетишем пиковой дамы, стреляется. Мотив смерти и тайны пронизывает оперную постановку в Краснодаре, начиная с суперзанавеса, на нем в переливе красок опавшей мертвой листвы дается проекция каналов Петербурга. Мелькают черные блестящие балахоны горбунов и горбуний. Эти предвестники смерти повсюду: на балах и оживленных улицах. Их капюшоны – как напоминание о неизбежном. Черный кортеж капюшонов вечно следует за графиней: за ней тянут элемент передвижной декорации – камин, и он оборачивается черным мозаичным саркофагом.

Актерские работы приятно удивляют сочетанием внешнего удачно найденного «имиджа» и того, как органично он воспринят исполнителями. Графиня-бабушка Анна Федотовна в исполнении Елены Семиковой – дива, примадонна своей эпохи, в широкой кружевной шляпе, приталенных черных и белых платьях с фигурными полами, напоминающими щупальцы. Бывшая московская Венера еле передвигается на котурнах с двумя костылями. Она – паук. Она – спрут. Она – старая невеста. И, наконец, она – дама пик. Яркие всполохи от камина на минуту возвращают, провоцируют память ее молодости. В сцене встречи с Германом, как бы забывшись и отбросив костыли, она подходит к нему, целует, смотрит безнадежно и горько. Ни слова, ни звука, только взгляд – и затем падение.

Герман в исполнении Вячеслава Егорова более классичен – сумрачный злой гений с профилем Наполеона. Его характер раскрывается постепенно: сначала влюблен в «несчастнейшее создание», бедную Лизу, взволнован, потом заинтригован тайной карт. Он мечется в мучительном выборе: любовь или страсть к игре. Чем больше страдает, тем сильнее и громче бьется в его душе темное, мефистофельское. В сцене у реки любовь и сочувствие к Лизе вдруг оборачиваются злобным отречением от нее. Выбор сделан, дьявол уже разметал карты: Лиза не переживет Германа «таким» и унесется навсегда в пространство задней сцены, где ледяная Нева рябит мистическими отблесками то ли луны, то ли фонарей, то ли снега и дождя…

Фантасмагорическая образность спектакля в какой-то момент становится самодовлеющей и отрезает путь к внятному и единственно точному пониманию происходящего. Как, например, понять Полину (Наталья Бызеева), окруженную девочками-переростками в платьях-снежинках, которые смотрятся, скорее, комично, нежели создают атмосферу девичьих посиделок. Лиза (Гульнара Низамова), так проникновенно поющая о происходящей на ее глазах трагедии, все же в упор не видит мертвую старуху, бездыханно лежащую перед Германом. Странны и серебряная статуя в Летнем саду, и вертикальный ящик (видимо гроб) из косо сбитых балок, беспрестанно появляющийся в повествовании. Позже из него является к Герману вся в белом уже поверженная «старая ведьма». Все это чудно, может быть, изобретательно и изощренно, но нарушает так умело созданное художественное и музыкальное единство оперы.

Внешне стильная и красивая интерлюдия на площади, уводящей в глубь сцены, оставляет много вопросов. К чему купидоны, придворные артисты, бродяги и проститутки, беспрестанно пугающие людей высшего света? Так режиссер представляет себе балы Петербурга? В то же время, некоторые сцены содержат удачные по силе воздействия метафоры. Диско-шар – маятник, отсчитывающий минуты жизни Лизы, камнем падает вниз в черный саркофаг, будто бы это тело бедной девушки навсегда погружается в небытие вод Невы. И резкая смена действия – сцена в игорном доме: этот же диско-шар взлетает вверх со стиптизершей, как торжество низменных страстей. Оркестр под управлением дирижера Владимира Зивы звучит чисто, заботясь о голосах артистов и как бы обрамляя их.

Совершенно размыта последняя сцена спектакля, и совсем глух выстрел Германа. Трагедия человеческой души, проданной за тайну трех карт, по силе воздействия оказалась гораздо слабее тайны вечного города Петербурга.

Фотогалерея