Каждый режиссер сам себе судья/Александр Баргман (Санкт-Петербург)

Выпуск № 5-135/2011, Монолог

Знаменитый артист театра и кино, режиссер, один из создателей «Такого театра» Александр БАРГМАН неоднократно становился лауреатом премии «Золотой Софит», других престижных премий и фестивалей, неоднократный номинант национальной театральной премии «Золотая Маска», лауреат Государственной Премии России. Работал в Александринском театре, Театре на Литейном, Театре им. В.Ф.Комиссаржевской, многих других театрах Петербурга. Среди его ролей Гамлет и Клавдий в трагедии Шекспира, Дон Жуан в пьесе Мольера, Торвальд Хельмер в «Норе» Ибсена, Стенли Ковальский в «Трамвае «Желание» Т.Уильямса, Несчастливцев в «Лесе» А.Островского и Гофман в «P.S. капельмейстера Иоганнеса Крейслера, его автора и их возлюбленной Юлии», легендарных спектаклях Григория Козлова он занимался озвучиванием, работал на ТВ. Как режиссер поставил спектакли «Такого театра» «Иванов», «Каин» (совместно с А.Вартаньян), спектакль ФМД театра «Паника. Мужчины на грани нервного срыва» и другие.

Моя мама - журналистка. Долго работала в газете «Коммунист Таджикистана» в отделе культуры, позже в «Ленинабадской правде». А на таджикском ТВ вела программу «Спокойной ночи, малыши». Ее все знали. Читала детям на ночь сказки. Я смотрел ее по ТВ и ждал возвращения домой. Мама создала во мне и вокруг меня творческое «поле». Сначала поощрялось мое кривляние. В результате губительной любви к телевидению я стал заниматься пародиями на советских звезд эстрады. Брал скакалку в руки и подделывал Льва Лещенко, Веронику Маврикиевну и Авдотью Никитичну, Райкина. И это уже было неостановимо. Мама подогрела и взрастила во мне манкость успеха. Я стал его переживать и желать большего. Как только собирались гости, при любом удобном случае я становился на табурет и радовал всех своими выступлениями. За «представления» меня наградили поездкой в «Артек», где, став конферансье оренбургского танцевального ансамбля «Зеленый огонек», объездил все близлежащие лагеря и пансионаты. А потом, когда стал уставать от этого, начал потихоньку ходить в Душанбинский драматический театр им. В.Маяковского. В те времена там была очень сильная труппа. (Позже этот театр перевез Ахадов в Магнитогорск.) Ходил в этот театр по многу раз, а в это время в школе стали появляться драматические спектакли, которые ставила моя мама. С моим участием. И как-то потихонечку мы настраивались на Ленинград (мама отсюда), на ЛГИТМиК.

Десятый класс я заканчивал уже в Питере. Мне посчастливилось, потому что в простой школе вел драматический кружок Владимир Петрович Поболь, блестящий в прошлом артист Ленкома. Он много играл в спектаклях В.Воробьева, например, в «Днях Турбиных» - Лариосика, Рагно - в легендарном «Сирано». При этом он был педагогом Божьей милостью... Мы ставили настоящие полнокровные спектакли. «Недоросль», «Ночь после выпуска». Поэтические вечера по Пушкину, по Высоцкому. И... дорога стала еще определеннее.

Как показывает мой опыт, чем артист умнее, начитаннее, образованнее, тем интереснее. Конечно, природу и одаренность я не списываю, но мне как зрителю всегда интересно смотреть на мыслящего человека на сцене. Для меня это неоспоримо. Не могу утверждать, что я над каждой ролью одинаково глубоко и вдумчиво работал. Но были те, что требовали особенного погружения в материал, освоения литературы, фильмов, каких-то параллельных впечатлений. Так было и с Гамлетом, и с Борисом Годуновым. Не говоря уже о спектаклях, которые создавались и писались совместно - «PS», «Доктор Чехов», «Концерт замученных опечаток». Мы погружались в прекрасные авторские глубины. К сожалению, сейчас времени все меньше, а ритмы все выше. Не всегда получается.

Конечно, во мне спорят актер и режиссер. Пытаюсь быть очень избирательным в смысле актерства. Если иду в качестве артиста к кому-то, я ему полностью доверяю. Так было с Витей Крамером, так было с Мишей Теплицким, который поставил спектакль по Шолом-Алейхему в «Таком театре». Несмотря на загруженность работой в качестве режиссера, могу бросить все ради другого режиссера, который позвал на роль. В этом сезоне опять не устою. Это будет «В ожидании Годо» с американским режиссером Адрианом Джурджиа. К тому же мы давно хотим сделать совместную работу с Сергеем Николаевичем Афанасьевым, которого я тоже очень ценю. В случае с актерством - все строится только на доверии и сотворчестве.

Так я пошел к своему другу и учителю - несмотря на то, что он меня моложе, Ване Вырыпаеву. Он действительно меня учил и многому продолжает учить. Работать с ним было моей мечтой. Он меня снимал в своем фильме «Эйфория» (потом, правда, вырезал все эпизоды), в это же время мы приступили к репетициям «Бытия № 2». В течение полугода я ездил на репетиции в Москву с большим счастьем.

Есть такое мнение, что Иван Вырыпаев является одним из локомотивов новой драмы, не могу с этим согласиться. У него свой театр, своя оптика и восприятие жизни. Он изучает совершенно иные пространства, измерения. Не занимается средой, бытовухой никогда. В этом его чудо, его коренное отличие от других современных драматургов, читать которых я не могу. Закрываю пьесу на второй странице. Наверно, Иван - «новая драма», но только высокая драма. Он всегда сжигает себя в каждом своем произведении. Он всегда исповедален, всегда занимается только вертикалью. И ничем больше. В этом смысле играть «Бытие № 2» невероятно полезно, потому что спектакль никогда не исчерпывается. Там заложены такие глубины смысла! Вопросы, краски, ноты, которые постоянно меня будоражат и волнуют. С Иваном так. И поэтому каждый спектакль - новый.

А относительно академических театров Питера у меня простой вопрос: почему в эти театры не вливается юношеская кровь? Вот почему я так рад за Лабораторию ON.ТЕАТР молодой режиссуры. Слава Богу, что молодые режиссеры и драматурги делают, что хотят, и что у них есть такая возможность, что им дают на это деньги.

Что касается «Такого театра», то наше капустничество и пересмешничество прошли. То, с чего начинался наш театр. В настоящее время вокруг меня сложилась команда, с которой я хочу делать только то, что хочу. Что мне интересно, что меня волнует. Я пытаюсь делать театр, который я люблю, который считаю максимально правдивым и честным. Если можно говорить о честности применительно к театру. Я очень надеюсь, что это живой театр, потому что спектакли видоизменяются от репетиции к репетиции. Я знаю, что там работают только близкие по духу люди. Это важно. Которые живут на одной волне. Слава Богу, «Балтийский Дом» дал нам место, где можно репетировать. Наконец-то у нас появился офис-кабинетик.

В период придумки, репетиций спектакля зритель для меня не важен. Апеллирую к себе. Но когда наступает время выпуска, я начинаю от многого отказываться. Иду на компромиссы с собой в сторону упрощения, может быть, зрелищности. Чего делать не всегда хочется.

Были ли эстетические потрясения, изменившие мои взгляды? Одна вспышка была. В период обучения, когда немецкий педагог Хайнц Люкк стал по-настоящему заниматься с нами актерским мастерством, меня повергло это в транс. Я в коридоре Александринки сидел и плакал. Совершенно иной взрыв был в связи со знакомством с Вырыпаевым и работой с ним. С Морфовым... Другой - в связи с открытием Набокова.

Каждый режиссер сам себе судья. Он сам знает, случилось или не случилось. Спектакль соответствует замыслу или нет. Я человек вспыльчивый, очень нервно реагирую на критику. Ни с кем из критиков не дружу. Есть периоды сближений, потом обид с моей стороны. Потом я остываю, прощаю обиды. Но плотной дружбы нет. Я не хочу. Дружба - понятие интимное. Так часто я встречал проявления мерзкого хамства по отношению к актерам со стороны критики, что говорить противно. Не могу спокойно говорить о питерской критике. Не без исключений, конечно. «Такому театру» очень и очень помогает Жанна Зарецкая. Спасибо ей.

Критика сравнивают с волком - санитаром леса. Вот я, как правило, и не вижу ничего, кроме мерзкой зловонной пасти. Никто не хочет сделать дурной спектакль. Количество усилий, вложенных в его создание, несоизмеримо выше той хрени, которую напишет про это какая-нибудь выпускница театральной академии. Времени, сил, ошибок - огромное количество людей делают спектакль. Делают для чего-то. И могут ошибаться. Давайте вести диалог, давайте встречаться. Попробуйте проанализировать ошибки и удачи. Для того, чтобы спектакль стал лучше. А не разносить кувалдой голову, изничтожая человека. Ладно - режиссера. Но артисты-то не виноваты в том, что спектакль не получился.

В декабре мы начали репетиции Беккета. Художник спектакля Вера Мартынова - ученица Дмитрия Крымова. Играть буду я, Сережа Бызгу, Аня Вартаньян. Начинаем репетиции с Аней Вартаньян постановки спектакля «Время и семья Конвей» по пьесе Пристли. В дальнейшем думаем о Пиранделло, Бабеле. Опять же Ваня Вырыпаев написал новую пьесу.

Сегодня наш сложившийся театр не имеет ничего случайного. Здесь работают люди на абсолютном взаимном доверии. Если Вартаньян выпускает свой спектакль, как она это только что сделала по Пелевину, то у нее абсолютный карт-бланш. Тут случайных связей быть не может. Аня захотела делать Пелевина - делай. Я ей доверяю. Я хотел, чтобы она сделала это сама. Но немного тех в театре, кому я мог бы дать на откуп безоговорочно что-то делать. Здесь разумный контроль нужен. Есть учредители Ира Полянская, Саша Лушин, я. Это и есть худсовет. У нас нет зависимости от каких-либо «кошельков». Только художники. Есть у нас сборы, когда мы что-то обсуждаем, разговариваем. В результате репертуарная политика нами выстраивается. У нас в афише 9 спектаклей. Мы живем странно. Воздушно. Непредсказуемо. Но мы так живем. Есть директор. Административный корпус. У нас все в порядке.

Я бы с удовольствием у кого-то поучился режиссуре. Бросил бы все и куда-нибудь уехал... посидел, посмотрел бы, подумал. Мне этого не хватает. Но... нет возможности...

Фотогалерея