Оренбург. Верьте театру!

Выпуск №6-136/2011, В России

В Оренбурге поставили «Вестсайдскую историю», отшумевшую на множестве сцен, в кино и на телеэкранах. Не поздновато ли? Нет, как раз вовремя. У режиссера Рифката Исрафилова часты поразительные совпадения его спектаклей не просто с тем, что мы называем злобой дня, но даже с фактом, историческим фактом этой «злобы». Предвидеть его было невозможно, но тем не менее... Вот только один пример. В конце 90-х  пьесу «Пока она умирала» ставили все. Исрафилов тоже поставил. Но не как все. В сладкую новогоднюю сказку для взрослых он ввел, как говорится, «героя от театра». Покуда в уютном мирке Софьи Ивановны и Тани заказывали, ждали и получали рождественские подарки судьбы, за стенами их убежища вершилась жизнь улицы. Начавшись как изящный танцевальный аккомпанемент счастливой истории, «улица» постепенно обретала в спектакле самостоятельный статус, от эпизода к эпизоду все очевиднее наливаясь недоброй  силой. Нет, не в лазури небесной дрейфовало утлое суденышко наметившегося счастья, а в бурлящем потоке слепой, агрессивной, самовозбуждающейся толпы. И легкая, добрая комедия приобрела тревожный, пугающий смысл. Представьте, он материализовался:  в день премьеры Петербург и с ним вся Россия услышала выстрелы, оборвавшие  жизнь Галины Старовойтовой.

Чувствовать воздух времени и наполнить им свои спектакли - драгоценный дар Рифката Исрафилова. Ему нет нужды наряжать принца датского  в свитер и джинсы, а чеховских трех сестер - в армейские шинели (мы насмотрелись этого и в принципе не возражаем). Его «Маскарад», напротив, прямо-таки щеголяет  вещной верностью веку - фраки, цилиндры, туалеты женщин безупречны. В образе северной столицы при всей его многозначности и выразительности (художник-постановщик Тан Еникеев) ничто не выходит за границы позапрошлого теперь уже века. И все-таки с первых минут у героев лермонтовской драмы и зрительного зала возникает общая «кровеносная система». Фраки, мундиры, скрещение шпаг принадлежат времени «Маскарада». Но рваные ритмы движений, злая энергия, ожидание удара и готовность нанести удар - наши. Наши... Шеренга - именно этим словом хочется назвать танцующих - так единообразна эта масса людей со стертой индивидуальностью, так послушна она невидимому, но ощущаемому ею церемониймейстеру, хотя скрытно бунтует против него, и, не будь этой силы,  порядок рядов разбился бы. Изломанные, судорожные движения марионеток соединяются в несвободе и нелюбви,  в противостоянии всех каждому и каждого всем. Герои выпадают из танцующих гирлянд, как кристаллы из перенасыщенного раствора.

Зная манеру мастера, зритель пытается предугадать, каким творческим маневром попадет театр на  этот раз в злобу нашего дня. Точен ли будет прицел, впечатляющ ли выстрел?

«Вестсайдская история» поставлена на драматической сцене - в Оренбургском областном театре им. М.Горького - и потому для зрителя, преимущественно, разумеется, молодого, сложнейшая составная часть работы осталась в подводной части «айсберга»: драматических артистов надо было научить петь  и не просто, а Леонарда Бернстайна. И это удалось чуткому педагогу, помощнику художественного руководителя по музыкальной части Тамаре Пикулевой. Бернстайновские пронзающие мелодии, кипящие ритмы, соединившись с выразительным пластическим образом спектакля, стали его захватывающими кульминациями. Возвращаясь к запечатлевшимся в памяти с фотографической точностью эпизодам столкновений «Jet» и «Акул», их смертоносных схваток (постановщик  последних Дмитрий Гладков), начнем, на наш взгляд, с главного: они ни  в чем и нигде не выходят за рамки сценической (да и вообще) эстетики. Мы не стали бы говорить об этом, во-первых, если бы сегодняшний театр не столь широко пользовался своими бесспорно исключительными возможностями воздействовать не на интеллект и душу, а на подкорку сидящего в зале, не на сознание, а на подсознание его. Такое самоограничение режиссера отнюдь не ослабило силу воздействия жестких и жестоких сцен. Напротив, если «душа обязана трудиться», в этих рамках она трудится особенно плодотворно. На «Вестсайдской истории» зал работает очень точно. Нет всплесков озадачивающей веселости в ответ на натуралистические сцены,  прежде всего, потому что нет натуралистических сцен. И одобряющий гул не сопровождает яростные поединки, потому что логика нарастания агрессии - от зарождения ее до фатального исхода - обращена к рассудку, а не звериному инстинкту.

С первых же сцен спектакля очевидно: театр не собирается  топить противостояние пуэрториканцев и  уже ставших американцами «Jet»  в национальной распре. Он берет конфликт шире: «наши» и «не наши», чем определяет ему время и место как «везде» и «всегда». Это потом, после спектакля продолжаешь рассуждать и додумываешься, что из всех смертных (и, как видно, бессмертных) грехов человеческих грех национализма - самый разрушительный. Он восстает против главного, чем богат и красив мир божий, - против разнообразия.  К тому же он, так сказать, не продуктивен: от иных грешник получает какое-никакое удовольствие, здесь же - ничего, кроме глубокого нервного и творческого истощения («тому в истории мы тьму примеров сыщем»). Но пока ты в зале - живешь включенностью в эмоциональный ток событий.

Герой первого действия этого спектакля - масса. Ее динамичный портрет удалось нарисовать Наталье Реневой (при консультации профессора Московского театрального института им. Б.Щукина Ирины Филипповой).  Есть  повод снова порадоваться за молодого балетмейстера. Снова - потому что не забыта ее недавняя работа в спектакле по сказке Василия Шукшина «До третьих петухов». Элегантные черти и чертовки, осаждающие некий монастырь, включались в вальпургиевы беснования азартно, но как-то быстро выдыхались, скучнели, впадали в тоскливое оцепенение. И мы видели  плоть, оставленную духом.  Для  «Jet» и «Акул» Наталья Ренева употребила иные краски: здесь энергия враждующих кланов устремляется, как лава, в заранее проложенное русло. Заряжаясь, заражаясь друг от друга, они впадают в безумие, в котором, увы, есть-таки своя логика  и, к ужасу нашему, своя красота. Пряно красивы, темпераментны танцы девушек. Однако явная избыточность подчеркнутой независимости говорит скорее о неуверенности, чем о силе.

У толпы нет лица, но когда она перестает быть таковой, лица появляются. Для многих студентов кафедры актерского мастерства ОГИИ  им. Л. и М. Ростроповичей   «Вестсайдская история» - едва ли не первый выход на большую сцену и, надо признать,  вполне успешный. Роман Ефимов (Дизель), Эдуард Султанбеков (Чума), Петр Шуткин (Мотор) - каждый вносит свои штрихи в общий портрет, каждый персонаж по-своему ищет, как прислониться к себе подобным, чтобы стать сильным и защищенным. Посмотрите на Мочалку (Татьяна Вдовина, тоже студентка), впадающую в восторг самоуничижения, готовую на все и больше -  только бы снизошли. Партнерство молодых с недавними выпускниками института, сегодня уже признанными артистами - Сергеем Шахмутем (вспыхивающий от первой искры Риф) и Дмитрием Гладковым (внешне бесстрастный, но очевидно заточенный под преступление Бернардо) - еще и отличная практика для начинающих.

Любовь очень современных Ромео и Джульетты занимается в спектакле как утренняя заря - медленно и необратимо. Одно только ее предчувствие изменило наших героев, затеплило в них внутренний свет, вырвало из жестких рамок неписаного, но соблюдаемого кодекса банд. Вот только что простушка Мария Светланы Горшениной была глубоко озабочена декольте своего нового платья, и Тони Максима Меденюка оставался одним из  «Jet». Дуэт влюбленных выстроен режиссером по законам музыки - с безмятежной прелюдией встречи, почти молитвенным адажио первой ночи, трагической кульминацией и просветленной кодой. К счастью, молодые актеры оказались способны воплотить непростой и «несовременный» замысел постановщика - показать, как человек созидается любовью. Банальность? Но что делать, если наше время, запутавшись в сложностях своих, утратило смысл и красоту простых истин, а потому ищет спасения не там, где оно  нас ждет. Театр, рассказывая свою веронскую, вестсайдскую и далее везде, историю,  ни в чем не опускается до эпатирующего сценического «новояза»: к чему, если он умеет говорить языком образов? Он целомудрен, и это обрекает зрителя сосредоточиться на событиях внутренней жизни Марии и Тони, их духовном преображении. Темные, пугающие закоулки предместья, железо разъединяющих мостов уступают сцену пронизанному светом, окутанному флером нежности пространству. Подмостки бессмысленной, слепой жестокости уступают  место территории любви. Мизансцены, предложенные актерам, отмечены простотой и немногословностью изящества (вспомним чеховское: грация - это максимум результата при минимуме усилий). Они отличаются от вычурности, якобы многозначительности, как истина отличается от лжи. История духовного рождения героев - это  самое драгоценное, что несет в себе спектакль. Тони-Меденюк  открывает для себя не только Марию - мир предстает перед ним в новом свете. А мы открываем Тони, удивляясь его улыбчивым глазам, мягкой замедленности движений: теперь ему хочется жить подробнейшим образом, ничего достойного не пропустить. Улыбка, кажется, навсегда расцвела на его лице - она продолжает светить даже тогда, когда его настигает весть о мнимой смерти Марии. Отнять у него то, что открылось в любви, не может и смерть. Но посмотрите на Марию! Какие силы выросли в ней! Уверенность прозревшего, мудрость постигшего, восторг жертвенности (ее, как короля, «играет»  и окружение - банда сникает, по крайней мере, замолкает перед девушкой, подруга, только что поучавшая ее житейской мудрости, сражена новой Марией). Актриса не пользуется никакими внешними приемами - все вдруг и ярко начинает мерцать в душе Марии.  Это Вечная женственность, которую воспевали поэты всех веков и народов. Не торжество победительницы, не дешевый блеск гламура,  а та, которую  когда-то просто, но исчерпывающе определил драматург Леонид Жуховицкий:  это когда положишь руку на плечо любимой, и на нем останется отпечаток твоей руки...

Преображение наших Ромео и Джульетты и есть светлый итог спектакля. И этот свет театр зажег во вновь сгустившейся тьме. Чуткий режиссерский  сейсмограф Рифката Исрафилова снова предсказал. На этот раз декабрьское столкновение - с ненавистью, слепой яростью - на Манежной площади российской столицы. Не случайно в памяти сложился этот сценический - серьезный, общественно-значимый триптих - «Пока она умирала», «Маскарад» и «Вестсайдская история». Нас предупреждают. Верьте театру.

Фото Ларисы Терентьевой

Фотогалерея