Пушкин в деталях/XVIII Пушкинский театральный фестиваль

Выпуск № 7-137/2011, Фестивали

На открытии XVIII Пушкинского театрального фестиваля в Пскове речь шла о совершеннолетии.

«Восемнадцать лет - это возраст целого поколения, - говорил один из отцов-основателей Псковского Пушкинского и бессменный руководитель фестивальной творческой Лаборатории Владимир Рецептер. - Это значит, что наши первые зрители уже привели на фестиваль своих детей, это значит, что и новый век мы проведем с Пушкиным».

О том, что Псков переживает не самый звездный час своего фестиваля, забывается, когда со сцены звучит пушкинское слово с непостижимым его свойством обращать «глаза зрачками в душу» (Шекспир, «Гамлет», о котором речь впереди). Значение фестиваля определяет имя Пушкина, которое навсегда и каждому близко, живо, неожиданно. Как, впрочем, и театр.

В день открытия был дан «Евгений Онегин» Чайковского. Вдохновенное звучание оркестра (дирижер Ярослав Ткаленко) в сочетании с голосами солистов Центра оперного пения Галины Вишневской (Москва) захватили зал. В первом антракте короткий разговор с Рецептером. Он возбужден, доволен, глядит с прищуром:

- Как думаешь, чем кончится?

- Ну, вы же знаете, чем кончается «Онегин»...

- Так ведь и все знают! А смотрят, слушают, включаются, переживают. И выходит, знают, да не знают - вот тебе и театр!

Авторы спектакля (режиссер-постановщик Андрис Лиепа) остались верны твердому намерению композитора доверить первое исполнение оперы молодым - студентам консерватории, приближенным по возрасту к его героям. После премьеры со студентами Чайковский писал Надежде фон Мекк: «Как опошлится прелестная картина Пушкина, когда она перенесется на сцену с ее рутиной, с ее ветеранами и ветераншами, которые без всякого стыда берутся за роли шестнадцатилетних девушек и безбородых юношей...». Ставка на молодость и порыв оправдалась сполна. Были и задумчивое юное очарование Татьяны (Екатерина Миронычева), и неудержимая влюбленность Ленского, в которого, как и положено, влюбилась вся женская, а стало быть, большая часть зала (Станислав Мостовой), и холодное благородство, а потом безнадежная страсть Онегина (Константин Бржинский). И переполненный, вознесенный эмоциональной волной зал, помимо аплодисментов после каждой картины, отблагодарил их бурной овацией в финале.

Фестивальные вариации на темы Моцарта и Сальери

Любопытнейший моноспектакль «Моцарт и Сальери» представил на Малой сцене французский актер Роберт Дантонель - результат его творческого союза с режиссером Владимиром Делем, хорошо известным псковскому фестивальному зрителю прошлыми оригинальными постановками «Маленьких трагедий». Именно после первого участия еще в V Псковском фестивале его театр «Предел» из небольшого, как принято говорить, уездного городка Скопина Рязанской области обратил на себя внимание столичных театральных критиков и европейских фестивалей.

На сцене - Черный человек в плаще с капюшоном и длинноносой полумаске. На черном, напоминающем надгробие столе он выставляет свою лабораторию: сосуды, пробирки, колбочки. В бокале, предназначенном, судя по всему, Моцарту, готовит роковое «снадобье», произнося при этом первый монолог Сальери - о зависти. В его руках появляется кукла Сальери, а потом и Моцарта в знаковом белом парике и красном камзоле... Что это, театр кукол и ставшая уже привычной работа в живом плане? Нет. По ходу действия актер снимает маску, и мы видим человека, разрываемого коллизией двух начал, двух диаметрально разных отношений к таинству творчества. Словно от ответа на вопрос Сальери, «где ж правота?..» - в алгебре или гармонии, расчете или вдохновении - зависит его, актера, личная судьба. Как и от ответа на другой пушкинский вопрос - о несовместимости гения и злодейства.

Найденная режиссером форма, может быть, и не нова, работа театра кукол в живом плане давно стала привычной. Но в контексте пушкинской трагедии она вдруг открыла новые неожиданные возможности. После спектакля, действительно завораживающего, как колдовство, актер сам пояснил, чем заинтересовал его замысел: «Все мы знаем пушкинскую версию отношений Моцарта и Сальери. Но режиссер предположил, что существует некто Третий, кто на самом деле руководит их мыслями и поступками. Сам Моцарт говорит: «Вот и теперь мне кажется, он с нами сам-третей сидит...». Это он понудил Моцарта создать Реквием. Это он манипулирует ими обоими. Это отличная идея Владимира Деля, спасибо ему».

Отраву из бокала в спектакле выпивает сам Черный человек, а умирает Моцарт. И тогда умершего кукольного Моцарта тот, что в черном, накрепко сковывает цепью с подвешенной скрипкой, на тыльной стороне которой - изображение Мадонны. Спектакль умен, необычен, волнует. Французский язык, как уже не раз бывало на фестивале, не стал помехой для восприятия.

Мысль о том, что внутреннее противостояние Моцарта и Сальери в той или иной мере свойственно каждому художнику, связывает этот фестивальный спектакль с другим - «Директором театра» с мудреным подзаголовком «Классическое отравление по произведениям А.С.Пушкина, В.-А.Моцарта, А.Сальери», с участием трех известных народных артистов - Игоря Костолевского, Михаила Филиппова, Михаила Янушкевича, солисток Московского театра «Геликон-Опера» Марины Карпеченко и Инны Звеняцкой, камерного ансамбля «Petit Opera». Все вместе - проект театрального агентства «Арт-Партнер XXI». По сути, антреприза, но уже успевшая нашуметь в Москве. Постановщик - Дмитрий Бертман, художественный руководитель «Геликон-Оперы», давно слывет самым неожиданным, парадоксальным, а то и скандальным оперным режиссером. В многочисленных публикациях он и «главный оперный хулиган», и «известный оперный провокатор».

Странный это спектакль. Из классического «Моцарта и Сальери» Пушкина получился «Директор театра» Бертмана - по названию одной из опер Моцарта. Главные герои - музыканты оркестра маленького театра, виолончелист (Костолевский) и скрипач (Филиппов), они же - Моцарт и Сальери. Вернее, то Моцарт, то Сальери, пушкинский текст - отдельными строками, фразами, чуть ли не междометьями - легко перепархивает от одного к другому. Часть его влетает даже в уста директора театра (Янушкевич): «Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой, Единого прекрасного жрецов», - говорит он, деловито пересчитывая купюры (иронии - через край). Все это перемежается доходящим до ярости спором двух примадонн, каждая из которых считает примадонной исключительно себя. При этом они попеременно поют арии из опер Сальери и Моцарта - на разных языках. Словом, гении - все, включая директора, который, пока они спорят, кто гениальнее, всем этим оркестром и дирижирует.

Вероятно, мысль о том, что в каждом художнике гнездятся Моцарт и Сальери, и была главным режиссерским импульсом. И когда один решается отравить другого - травит себя самого. Классическое отравление. Два в одном, или сам себе оборотень: чуть подумал, что вот ты уже и Моцарт, как тут же обратишься в Сальери.

Прекрасные актеры, сумевшие остаться органичными и убедительными в непростой предложенной режиссером форме, прекрасные - и актерски тоже - солистки «Геликон-Оперы», оркестрик живо звучит... И все же не оставляет тягостное ощущение, что Пушкиным опять - в который уже раз! - попользовались, дабы заявить о себе, гениальном. Из Поэта вырезается удобное для употребления филе и готовится эстетское блюдо. В результате - послевкусие светского трепа о вечных истинах. До Пушкина, в принципе, дела нет, он - лишь повод для самовыражения. Но когда Пушкин - повод, а не причина, средство, а не цель, результат, как ни крути, всегда один: кто бы ни пытался переумничать Пушкина, а поэт всегда оказывается мудрее, оставляя нас с нашей самонадеянностью в дураках. Что поделаешь - свойство гения, однажды данного России Богом, который, в отличие от нас, всегда ведает, что творит.

Самые сильные, часто поразительные результаты при встрече театра с Пушкиным случаются там, где театр не тянет Поэта на себя, но отваживается следовать за ним, куда бы он ни повел. Индивидуальность же режиссера, которой так озабочены постановщики-изобретатели собственных версий, никуда не денется. Напротив, наиболее полно и многогранно раскроется там, где художник более озабочен предметом творчества, а не собой. То есть, уж простите за банальность, искусством в себе, а не собой в искусстве.

Обрушение стереотипа

Ошеломляющий и в каком-то смысле жестокий урок театру преподал на творческой Лаборатории писатель-пушкинист, профессор Новгородского университета Вячеслав Кошелев своим анализом известной всем вдоль и поперек повести «Станционный смотритель». И выступление свое назвал непритязательно - «Поэтика пушкинской детали», и начал скромно: «Я прошу театральных критиков мне помочь. Не являясь режиссером, я не могу перевести текст словесный в сценический, и вы мне подскажете, можно ли это сделать. Пушкин насыщает повесть ненавязчивыми уточняющими деталями, в которых вдруг открывается то главное, что без медленного внимательного чтения потерялось бы в бесконечной веренице смыслов...

Псковский фестиваль видел множество «Станционных смотрителей». Всем известно, что с Самсона Вырина в русской литературе началась тема «маленького человека», продолженная Гоголем в «Шинели», Достоевским в «Белых ночах» и т.д. Человека кроткого, безответного, способного на нежные чувства и достойного искреннего сострадания. У всех на памяти известный фильм Сергея Соловьева, где именно такой Вырин и есть, сыгранный Николаем Пастуховым, кажется, нарочно созданным для таких ролей. В роли же соблазнителя его дочери Дуни - гусарского ротмистра Минского - Никита Михалков с его лихо закрученным усом».

В кратком изложении рассуждения Кошелева выглядят так. Самсон - имя библейского героя-богатыря. Вырин отслужил 25 лет рекрутом и награжден тремя боевыми медалями, которые в те поры зря не давали; по нашим временам он - герой Советского Союза, никак не меньше. В Петербурге, куда приехал за «блудной» дочерью, воровски увезенной ротмистром, он остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, стало быть, и сам он - отставной измайловец. Вышел в отставку в 1802 году, значит, это не просто бывший солдат, а суворовский ветеран. Можно представить его и внешне. В императорский лейб-гвардии Измайловский полк, согласно реестру, брали особо статных и дюжих рекрутов ростом не менее 2 аршин 12 вершков, что в метрической системе соответствует 195-196 см...

Так в рассуждениях пушкиниста «маленький» человек Самсон Вырин неожиданно вырастает в героя-богатыря, свободного человека (отслужившие рекруты освобождались от крепости) на государственной службе. Да, дочь бросила его, убежала с гусаром, но, может, потому и убежала, что знала: не отпустит. Уж слишком хорошо да славно было ему с дочкой на станции: и приготовит, и приберет, да и проезжающие при виде красавицы Дуни перестают браниться и охотно задерживаются на чай, а то и отобедать. Да ведь и убежала-то не блудить! В финале, уже после смерти отца, она приезжает на станцию, по словам автора, «прекрасной барыней в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами с кормилицей и с черной моською». Вот и кротость с Вырина слетела, и перед нами уже капризный эгоист, которому дела нет до счастья Дуни, необходимой ему исключительно для собственного благополучия и покоя. И возникают совершенно иные темы и драматургическое противостояние пушкинской повести: где грань между жертвенной любовью к ближнему и всепожирающим, никого не щадящим эгоизмом и отца, и дочери? Грань, которая существует в каждом из нас, о которой душеведец-Пушкин и написал повесть, снова отдав нам право (читателю, театру, зрителю) самим ответить на вопрос «где ж правота?!»

Самим себе собою о себе!

Блистательным примером самоотверженного, плодотворного погружения в Пушкина стал моноспектакль питерского актера Сергея Барковского «История села Горюхина» на Малой сцене. В фестивальной афише он не впервые, премьера состоялась на IX фестивале в 2002 году, и с тех пор актер освоился в созданном им вместе с режиссером Андреем Андреевым пространстве игры как у себя дома.

Поразительное актерское мастерство! Мгновенный и непредсказуемый переход исполнителя - а вместе с ним и зрителя - от веселья к драме, от иронии к нечаянной слезе, от мелкой, едва заметной детали к глубоким обобщениям о свойствах народной судьбы, будто история Горюхина, сочинением которой захвачен герой, и есть история России - горькая, близкая, несчастная, понятная до последней черточки - от державного орла до детского вздоха. Количество деталей огромно, и все говорящие: куклы, игрушки, картинки, портреты и портретики, четвертинка с водчонкой, стопка и маринованный грибок... Двустворчатый шкаф в центре, в который можно войти и не выйти, в котором, как и в нашем многогрешном богоспасаемом Отечестве, есть все, и за это его можно даже поцеловать! Вот только не посадить бы при этом занозу («Ах, занозка!»). И все это обилие деталей вместе с актером поет, кружится, веселит, заставляет хохотать и печалиться.

На редкость радостно смотрится этот спектакль, способный не просто увлечь зрителя, но буквально влюбить в себя. Жанр определен - весьма, впрочем, условно - как «презентация рукописи Ивана Петровича Белкина». Остается констатировать, что презентация прошла успешно. Но - чего и кому? Да нас же самих самим себе - «зрачками в душу» - и презентовали, такими, какие мы есть.

Не только Пушкин

Одним из центральных событий фестиваля должен был стать шекспировский «Гамлет» в постановке Владимира Рецептера на сцене созданного им театра «Пушкинская школа». Была и традиционная «артподготовка» - лабораторное выступление доктора филологии, главного научного сотрудника «Пушкинского Дома» Сергея Фомичева «Слова, слова, слова...» о шекспировском происхождении некоторых мотивов последнего, «каменноостровского» цикла Поэта.

Мы знаем учеников Рецептера с «младых ногтей», с той поры, как он набрал свой пушкинский курс в СПбГАТИ. Но уже видели их вполне зрелые актерские работы в поставленных питерскими режиссерами великолепных спектаклях «Прости, душа...», «Женитьба». Они уже нам дороги и интересны как творческие личности, мы знаем их по именам - Денис Волков, Павел Хазов, Марина Канаева, Денис Французов... «На сцене - никаких «новаций», скандальных откровений, уличной лексики и видеоэкранов. Только классический текст, вечные ценности», - сообщается в аннотации к спектаклю. Но ни верность автору, ни мера условности, в которой существуют актеры, не отменяют полноты проживания. А вот ее-то во многих (слишком многих!) моментах и не хватало ученикам Рецептера. Смотрел и в который уже раз задавался риторическим вопросом: почему молодые, но уже творчески себя заявившие актеры в спектаклях своего мастера снова выглядят как театральные школяры, чья внутренняя неустроенность и некомфортность - прежде всего по причине «не пристегнутости» к действию - передается и мне, зрителю.

На Псковском фестивале всегда звучат стихи Пушкина и не только. На этот раз здесь царствовала Татьяна Доронина. Заполненный псковичами зал встретил ее любовью. Казалось, псковский зритель, в первую очередь старшее его поколение, хотел отблагодарить свою любимицу и за «Еще раз про любовь», и за «Старшую сестру», и за «Три тополя на Плющихе» - за всех ее героинь.

Отозвалась любовью и она: «Спасибо вам, спасибо всем, кто в очень трудное время, когда совсем мало читают, почти не пишут стихов и совсем забыли о литературных вечерах, устраивают этот фестиваль, и этот наш мхатовский малыми силами литературный вечер».

Поначалу Татьяна Васильевна предоставила сцену одному из ведущих актеров своего театра, народному артисту России Валентину Клементьеву. В его программе - мастерски прочитанные пушкинские стихи, большей частью хрестоматийные, и письма, в основном жене («женке», как называл ее Поэт), отправленные из Михайловского.

И вот зал вновь встречает Татьяну Доронину. Она читает из Цветаевой, потом Есенина. Скоро становится ясно, что читается, по сути, поэтический дневник, личный «золотой фонд». Есть стихи, которые, входя в жизнь, составляют ее неотъемлемую часть, без которых не мыслишь ни себя как личность, ни сам русский язык, ни саму жизнь во всей ее полноте. Давно я не слышал такой тишины в нашем зале. Она читала, вслушивалась, вдумывалась в строки, посвященные Блоку, Ахматовой, Мандельштаму, Завадскому («Вы столь забывчивы, сколь незабвенны!..») - то лирически беспомощна, то обретая силу и мощь водопада. Редкий дар - актерский и человеческий!

Утром этого дня она побывала в театре, прошла в зрительный зал, поднялась на сцену. Восхитившись залом, посочувствовала его состоянию. И вечером, прощаясь со зрителями, заговорила о нем: «Ваш театр - здание и зал - замечательны! Он идеален для работы в очень тонкой реалистичной достоверности. Я уверена, что здесь существуют самые высокие традиции. Так хочется, чтобы этот театр в вашем городе отремонтировали, как следует. (Бурные долгие аплодисменты.) Чтобы позаботились о том, что составляет суть театра, - о труппе, актерах, режиссерах, постановочной части. Чтобы самое ценное, самое важное, живая человеческая душа билась, оставалась здесь, была живой и отзывалась на все - так, как сегодня вы отзывались на стихи великих поэтов. Чтобы не утратить непреходящую ценность традиции, потому что без театра не может быть подлинно культурного города, потому что без него не будет понятия Псков».

Эти слова поддержки дорогого стоят. Здание псковского театра накануне большого ремонта-реконструкции, о необходимости которого говорят уже лет двадцать. Летом труппа переедет в гарнизонный Дом офицеров. Мало кто верит, но все надеются если не на обещанный год, то хотя бы на два. Как и на то, что прозвучат еще в этом зале позывные Пушкинского фестиваля - уже в обновленном Народном Доме им. Пушкина в Пскове.

 

Фото предоставлены автором

Фотогалерея