Санкт-Петербург. С легкостью в мыслях необыкновенной

Выпуск № 7-137/2011, В России

Без «Летучей мыши» в хорошем театре оперетты афиша выглядит неполноценной. Питерская музкомедия, буквально, кстати, поражающая россыпью редких названий, восполнила, наконец, этот пробел. Режиссером пригласили венгра Миклоша Габора Кереньи, уже знакомого нашей публике по ряду постановок, а музыкальную часть подготовил и блистательно продирижировал премьерными спектаклями Главный Приглашенный, австриец Питер Гут. И нужно сказать, темпераменты австрийца и венгра здесь сработали адекватно.

За основу театр выбрал оригинальную версию либретто А.Мельяка и Л.Галеви. Ею теперь увлекаются в России, предав забвению знаменитую собаку Эмму из текста Н.Эрдмана и М.Вольпина. Но Кереньи использовал венгерский вариант основной версии, так что чистота эксперимента несколько нарушена. Впрочем, на то она и оперетта с ее драматургической подвижностью и «легкостью в мыслях необыкновенной». Однако все хорошо в пределах здравого действенного смысла и вкуса, о чем речь пойдет ниже.

Самое привлекательное в питерском спектакле - его эпикурейский дух. Упоительная интонация жизнелюбия заложена в произведение самим Иоганном Штраусом с истинно венской, бьющей через край мелодической щедростью. Но, как ни странно, это музыкальное эпикурейство редко улавливается постановщиками, создающими спектакли о чем угодно, только не о поэзии наслаждения жизнью. Кереньи и Гут услышали в «Летучей мыши» именно это - музыкальный образ Вены, погруженной в наслаждение весельем, флиртом, легкой авантюрой. И придали спектаклю эпиграф-пантомиму на фоне увертюры: некий немолодой, бойкий старожил Вены, ожившая бронзовая статуя Иоганна Штрауса со скрипкой, развеселая компания прохожих и слетающая с колосников маскарадная летучая мышь задают тон азартного приключения, перетекающего непосредственно в действие первого акта.

Наверное, для постановщиков важны были не столько сюжет, интрига, сколько жажда праздника и абсолютная раскованность, в атмосфере которой живут герои. Ее в спектакле не сбивает даже некоторая умозрительность сценографии, слишком уж в лоб, в стиле рекламы гипермаркета демонстрирующей приметы сытого бытия - супербутыли, рюмки, ложки и вилки. Но зато - практически никаких душных театральных тряпок, все легко и прозрачно.

К логике развития интриги претензий нет, она изложена вполне внятно. Однако первая половина бала, где граф Орловский переодевается пожилой дамой, явно растянута. В принципе, этого травестийного хода вообще могло не быть, он мало что прибавляет, скорее даже тормозит действие. Это к вопросу о венгерской редакции и здравом смысле. К тому же из партии Адели исчезли знаменитые куплеты про «капусту, картошку», однако появился вальс «Весенние голоса», чужеродный в предложенной ситуации. Он - вовсе не один из вставных номеров концерта на балу Орловского, как это принято во многих европейских постановках. Здесь шлягер Штрауса вплетен в интригу, но как-то уж слишком искусственно. Да и актрисы - Адели поют его не с тем блеском, ради которого можно не заметить натяжки.

И все-таки главное украшение спектакля - солисты. Венгерская редакция выводит роль бывшей балерины Иды, сестры Адели, по значимости на равный с главной героиней уровень. Венгры очень ценят настоящих каскадных актрис, в Будапештском театре есть настоящие звезды этого амплуа, и потому блистательный талант Ольги Лозовой использован режиссером, что называется, на полную катушку. Конечно, у Иды, в отличие от Розалинды, нет ни знаменитого чардаша, ни чувственно-лукавой сцены с часами, ни красивейших ансамблей первого акта. Зато у Лозовой есть такое послушное, полное неудержимого куража тело, такая актерская отвага в сочетании с цирковой точностью исполнения каждого пластического пассажа, что роль превращается из проходной в очень значительную составную спектакля. В Иде Ольги Лозовой есть даже определенный драматизм: она отчаянно, очертя голову, летит завоевывать место под солнцем, однако понятно, что никогда его в этой благополучной Вене не завоюет.

Перед Идой-Лозовой слегка пасуют даже ее партнеры - Иван Корытов и Владимир Ярош в эксцентрической роли князя Орловского, хотя их пластические дуэты с Лозовой безупречны.

Некоторую грустинку режиссер вносит в содержание спектакля с помощью Александра Байрона в роли Фалька. Тонкий, обаятельный актер начинает роль со сладострастного предвкушения грядущей мести, которую он «сконструировал». Уверенный в победе, Фальк развивает свою линию и на балу. Интрига закручена, ее действующие лица выпущены на сцену, все идет как по маслу, но Фальк постепенно сникает. Флирт с Розалиндой разрушен Орловским, с которым «венгерская графиня» исчезает в кулуарах, Айзенштайн веселится напропалую, даже лишившись своих волшебных часов, Адель делает карьеру, правда, с директором тюрьмы, а не театра. А Фальк остается одиноким на этом пиршестве веселья. Одиноким и в меру грустным, ровно настолько, чтобы слегка защемило женские сердца в зрительном зале...

А «венгерская графиня» - ну, здесь обе исполнительницы на уровне настоящих героинь. Карина Чепурнова чертовски хороша и чувственна, Катажина Мацкевич элегантна и аристократична. Пение Мацкевич - в лучших традициях исполнения «Летучей мыши» европейскими оперными театрами, когда примадонны одаривают оперетту полновесными голосами.

У обеих по-настоящему красиво, характерно-ритмично, свободно, темпераментно звучит знаменитый чардаш Розалинды. Редкий, нужно сказать, случай. Этот номер - камень преткновения для певиц, и кроме сдержанного «такой-то удалось справиться с трудностями чардаша» ничего, обычно, не скажешь.

Обе Розалинды прекрасно взаимодействуют с партнерами, Альфредом и Айзенштайном. Озабоченный больше собой, чем Розалиндой, типичный тенор по профессии и мироощущению, герой Сергея Гранквиста спешит самоутвердиться: успеть все пропеть и все выпить. Прекрасная Розалинда для него - лишь повод для повышения самооценки. Он очень забавен - большой, красивый, влюбленный в себя и... нелепый. Альфреду Станислава Леонтьева самоутверждаться не требуется - кусочки знаменитых арий вылетают из него сами собой, а Розалинда желанна не менее, чем верхнее «до», что само по себе даму уже изрядно волнует.

С Айзенштайном совсем другие отношения. Избалованный, он живет в спектакле своей, отдельной от Розалинды жизнью, а ей совсем не хочется терять ни его, ни поклонников. Поэтому умненькая дама играет с мужем по его правилам: легко, нежно и не слишком серьезно, давая волю гневу лишь иногда, да и то в качестве острой приправы к очередному приключению.

В принципе, Айзенштайн и Розалинда в постановке Кереньи очень похожи характерами: они артистичны, капризно-претенциозны и полны желания непременно получить от жизни все самое приятное. Оба Айзенштайна в разных составах легко удерживают зрительское внимание и великолепно чувствуют заданный темпоритм роли. Александр Трофимов более раскован в проявлении чувств и чувственности, Олег Корж держит своего героя в более строгих рамках буржуазной пристойности, но только до тех пор, пока не выпито достаточно шампанского.

В «Летучей мыши» Кереньи-Гута немало смешного, достаточно и перчика, но в ней абсолютно отсутствует издевка или насмешка над кем-либо или чем-либо. Здесь жизнь приветствуется во всех ее проявлениях, здесь нет положительных и отрицательных героев. Люди, населяющие сцену, привлекают прежде всего тем, что любят и ценят каждую минуту земного существования. Они, все по-разному, обаятельны, темпераментны и жизнелюбивы.

Теория бесконфликтности? Отнюдь. Персонажи спектакля самозабвенно играют роли, которые выбрали для себя, виртуозно выпутываются из ситуаций, которые сами же создали, несутся в вихре легкого обмана. И приостанавливаются лишь на короткие минуты осознания, что - и это пройдет... в момент, когда звучит дивный мотив хора «ду и ду», когда на сцене каждый ищет свою пару по цветку в руках, когда оплывают большие рождественские свечи, и душа каждого человека-персонажа откликается на каждую ноту неповторимо прекрасной партитуры Штрауса.

Фото предоставлены Санкт-Петербургским театром музыкальной комедии

Фотогалерея