Хорошо говорить - не менее важно, чем правдиво играть/П.Любимцев

Выпуск № 7-137/2011, Реплика

Геннадий Демин ставит проблему так, как ее отвыкли ставить. Между тем, по сути она такова, как он ее описывает. Ведь всякая хорошая драматургия является еще и хорошей литературой, поэтому то, что говорит он о звукописи, - очень хороший, тонкий и верный анализ. Любопытна и та часть, которая относится к переводам. Интересно ведь понять, как экспрессия Шекспира, английского текста возникает в хороших русских переводах. Люди, знающие староанглийский, утверждают, что переводы, даже хорошие, совершенно несопоставимы по экспрессии, мощи, силе, с тем, что заключено в оригинале.

Ясно, что, работая над хорошей драматургией, надо хорошо говорить, вслушиваться именно в звук. Виктор Гвоздицкий в своей книге пишет о работе над «Тремя сестрами»: на репетициях актеры бесконечно читали текст, и на каком-то этапе он понял, что очень важно именно услышать звук Чехова, услышать, как все складывается. Тогда актер начинает верно существовать. Сам спектакль был странный, но достойный - именно потому, что в нем было это медленное, постепенное вхождение в текст. Гвоздицкий мне рассказывал (и он пишет об этом), что Ефремов во время репетиций мало что говорил. Какие-то вещи говорил очень точные, но в основном они бесконечно вчитывались, входили в текст. И то, что в Чехове важен звук, - это довольно неожиданно, поскольку принято считать, что в Чехове он не так важен. Чехов вроде как такая естественная, живая, самая что ни на есть обыденная речь, без той нарядности, которой отличаются, скажем, тексты Островского, которые сами по себе удивительно красивы. Тоже, правда, существует суждение, что Островский не «открыл Замоскворечье», как принято считать, а придумал его: купцы не говорили так , как они говорят в его пьесах. Цветистый, образный, сочный язык у Островского в пьесах - изобретение драматурга, а вовсе не его наблюдение за реальной жизнью, более простой. Искусство ведь всегда жизнетворение, оно вбирает в себя реальную жизнь, не бывает просто адекватно ей. Но что такое может быть и в Чехове - это любопытная постановка вопроса. Я не говорю уже о Шекспире или о стихотворной драме.

Полагаю, что студентам-актерам это будет полезно в процессе репетиций, в работе над отрывками, над спектаклем - вряд ли это может быть оторвано от практики. Я сейчас репетирую отрывок из «Ивана Васильевича» Булгакова на 2-м курсе и говорю студентам, что речь булгаковских персонажей в большой мере отражает авторские представления о литературном языке. Т.е. он не растворяется в своих персонажах, он всегда присутствует сам. У него есть любимые словечки, любимые обороты, которые употребляют самые разные его герои. Поэтому для того, чтобы верно существовать в булгаковской комедии, надо читать Булгакова, надо вчитываться в его нарядность, приподнятость, в то, что это старорежимный человек с зализанным пробором и галстуком-бабочкой - и он это очень в себе хранит. И эстетика Булгакова сформировалась до его знакомства с Художественным театром, а русский провинциальный театр в Киеве - это совсем другая история, тоже высокая театральная культура, но другая.

В нашем институте проблемой зачастую является речь, у нас часто плохо говорят. Считается, что важно правдиво играть, это важнее всего, но хорошо говорить - не менее важно, особенно если, скажем, играешь Лермонтова или Шекспира, когда хорошо произнесенный текст - уже если не половина, то, во всяком случае, 30-40 процентов работы, если она получилась. А режиссеров звуковому анализу надо учить обязательно.