Новосибирск. Но с благадарностию - были...

Выпуск № 8-138/2011, В России

В Новосибирском академическом молодежном театре «Глобус» - премьера. «Дни Турбиных» М.Булгакова в постановке Елены Невежиной, с привлечением актеров из труппы другого новосибирского театра, «Красного факела». Елена Невежина ставит в Новосибирске уже третий спектакль. Два предыдущих, по Хармсу и бр. Пресняковым, - страннейший букет из чувств, земных и понятных, внешней ирреальной (хотя иногда и вполне осязаемой) силы и непредсказуемого финала. И вдруг - «Дни Турбиных». Спектакля ждали с нетерпением.

Мы же знаем: «все они красавцы, все они таланты, все они поэты». «Дни Турбиных» - целый ворох ассоциаций, общекультурных и личных. Конечно, и «Россия, которую мы потеряли», и «на войне только пушки в цене, а невесту другой успокоит»... Все это - известное, пропетое, оплаканное - есть в «Днях Турбиных», рассказанных Еленой Невежиной. Но есть и ледяной вихрь, вырвавшийся из раскрытого старого альбома с фотоснимками в тонах сепия. Хотя поначалу - не вихрь, а тишайший снегопад, откуда появляется с комьями снега на фуражке полковник Алексей Турбин (артист «Красного факела» Константин Колесник). Полковник идет домой...

Чего в спектакле нет, так это ставки Гетмана или штаба Германского командования, и тем более - петлюровцев. Есть дом. Вернее, одна обставленная в коричневом (тон сепия) комната слева приблизительно на половину сцены. И где-то в глубине, скрытая от наших глаз - есть прихожая. Туда, услышав старинный «поворотный» звонок, торопятся герои - встречать гостей, друзей или невесть кого: непонятного дылду с варежками на резинках, замотанного, как младенец. Он неловко топчется и торопливо бормочет какую-то ахинею про маму и телеграмму.

В «Турбиных...» есть несколько сцен, которые предвкушаешь. Как и эту - явление Лариосика. И вот наслаждаешься и ждешь, когда же у Елены и Алексея блеснет в глазах понимание. Наконец, переглядываются: «Так это наш кузен из Житомира!» Ура, Лариосик поселяется в доме на радость зрителям. Скажу, что здесь я ждала явления кузена с особым вниманием - артист Никита Сарычев, исполнитель роли Лариосика, всегда казался мне образцовым героем нашего времени. И нервность его, и пластика, энергия, и даже «недотепистость», которую Сарычев с удовольствием демонстрирует, если роль позволяет, - все сегодняшнее. Не скажу, что по остальным персонажам заметно, мол, у них полжизни были денщики. И понимаю, не было такой задачи у этого спектакля - соблюсти бытовую историческую правду. Но Сарычев, полагала я, - для «Дней Турбиных» гость из будущего. И с первых же минут поняла, что прекрасно со своими предположениями села в лужу.

Лариосик Сарычева - нелепый и трогательный ботаник и поэт, который явно очень скоро оставит свою неуклюжесть и превратится просто в поэта, умницу и даже мечту девушек. Он, собственно, уже в спектакле обретает все больше самоиронии и спокойного достоинства, не утрачивая при том чуткой и восторженной заботливости по отношению к Елене. Ее, как и положено, любят здесь все, хоть и каждый на свой лад. Даже Тальберг (Лаврентий Сорокин), суховатый, властный, чуть истеричный, единственный из всех углубленный только в самое себя, - даже он. Впрочем, это мы увидим только в последней сцене. Пока же Тальберг сбежал, и Елену опекают все наперебой. И воспрянувший от известия об отсутствии мужа, настойчивый влюбленный Шервинский (артист «Красного факела» Максим Битюков). И преданно влюбленный друг Витенька Мышлаевский, одна из лучших, по-моему, работ Артура Симоняна.

Его Виктор - это стихия. Симонян на сцене всегда - стихия, но здесь, зажатая в жесткие рамки образа, стиля, эпохи, его стремительная энергия обнимает собой всю сцену. И рыжую прекрасную Елену в первую очередь. Сокрушительным своим обаянием Симонян, конечно, наградил и Виктора. И позволял себе со вкусом и удовольствием это обаяние демонстрировать. Он виртуозно прятал по карманам бутылки, картинно (театрально!) отчитывал Лариосика за пролитую водку. Он горяч, хоть и отходчив, но не стойте у него на пути, снесет потоком. Веселая жажда жизни уживается в Мышлаевском с горечью и усталостью - достаточно послушать его речи в конце спектакля. Но главное достижение Симоняна - не в парадоксах характера Виктора. В рыцарской душе Мышлаевского, в чувстве чести и служения. Он настолько настоящий, что это свойство нет нужды доказывать. Мышлаевский появляется на сцене и в доме - и там воцаряется радость. Недаром именно Виктора избрал кумиром взрослеющий Лариосик.

Об их дуэте хочется говорить, смакуя подробности, но правильнее будет сказать вообще об актерском, нет, человеческом ансамбле в этом спектакле. В смысле - о любви и дружестве, о понимании с полуслова, о спорах, которые только скрепляют единение, - таковы мои зрительские впечатления от наблюдения за жизнью в доме с кремовыми шторами. Каждый здесь мог бы стать центральным героем. Но в единстве - их сила, и зритель ощущает ее, сидя в зале почти век спустя.

Штор, правда, на сцене мы не увидим. Зато увидим белую скатерть, что стелет на стол Елена, раскладывая по фарфоровым тарелкам что-то революционно-немудреное. Королеву играет свита. Актриса Анна Михайленко несет в спектакле этот нелегкий груз так, как могла бы, наверное, подлинная Елена - с душевной и физической грацией. Затянутая в коричневое платье в талию, с рыжими, естественно, волосами, убранными в пышную дамскую прическу, юная Елена (24 года по пьесе) поначалу кажется старше своих годов. Она чуть более картинно, чем, может быть, стоило для правдивости картины, переживает о пропавшем муже, во всем же остальном - с легкостью соответствует восхищенной фразе Мышлаевского - мол, что за женщина: и на фортепьяно играет, и самоварчик поставит в случае чего.

Так получается, что в этом спектакле я совершенно естественно нахожу объяснения для любых случайных или вдруг не удавшихся моментов, ибо в нем - жизнь, где, как мы понимаем, возможны любые несообразности. И я говорю себе: может быть, Елена просто не любит мужа, еще до его предательства не любит - отсюда и волнение о нем наполнено куда меньшей душевной энергией, чем забота о замерзшем Мышлаевском?

Елена - центр и стержень семьи и непростой офицерской компании, и главенство это достигается не командирскими, Боже упаси, замашками - но душевной подвижностью, искренностью, готовностью любить. Когда до вхождения в Киев Петлюры остается ночь, и мужчинам вот-вот идти, возможно, на смерть, Елена сокрушенно плачет: «посуда грязная, и все пьяные!..» Плачет над разрушением дома, вот в чем дело. А после, когда Алексей будет на авансцене произносить страшные слова о капитуляции перед строем юнкеров, позади них будет хорошо заметно, как Елена легко движется, убирая со стола и хлопоча по дому. Но юнкера разбегутся, Алексея убьют. И дом останется беззащитным.

Полковник Алексей Турбин (Константин Колесник) излучает внутреннюю силу. И не спрашивайте меня, как. Ну да, собранность, напружиненные движения, веская манера говорить. И еще есть что-то, чего нельзя просто актерски изобразить. Не знаю, у актера или у Алексея Турбина вдруг сел голос, когда он говорил о предательстве штаба и союзников. У кого-то из них, Константина Колесника или Алексея Турбина, не достало сил звучно рассказывать о позоре. Через несколько минут Турбин умрет на фоне ночного неба в проеме той же двери, откуда он появился в начале спектакля. Небо зальет зарево. Алексей упадет, почти распятый выстрелами, раскинув руки. Что ж, только так эти герои могли умирать, правда? А там, слева, в доме, Елена отчаянно выкрикнет обвинения оставшимся в живых. Да так, что сожмешься от силы и жестокости этих ее слов. Но она уже рухнет в обмороке. Конец первого действия.

Второе действие после контрастов первого, после канонады и смерти, после зарева и темноты, после спрессованности трагических событий кажется размеренным и благополучным. С поправками на Николку (Максим Гуралевич) на костылях. Впрочем, Николка по-прежнему светел и весел, он готов подхватить шутку, вообще готов к хорошему. Даже фразу: «Я, наверное, останусь калекой», - произносит между делом. Конечно, мужество. Но стоит посмотреть в его глаза, и увидишь - еще и молодость, актера и героя.

Во втором действии оставшиеся в живых мужчины не в форме - в новеньких бежевых костюмах (снова в тонах сепия). В комнате свет и елка. Рождество. И - бенефис Шервинского-Битюкова.

Я впервые увидела Шервинского, который совпал для меня с текстом абсолютно. Не герой, если сравнивать с Алексеем. И не так уж строг в вопросах морали. При случае вон и портсигар гетмана прихватил - и я впервые не засомневалась, что Шервинский это сделал. Влюблен, хвастлив, ходит победительно и слегка вприпрыжку, словно чуть отрываясь от земли. Театрально держит паузу и - любуется собой! Шикарным жестом откидывает фалды фрака, присаживаясь на стул (он единственный из мужчин не в бежевом - что ж, он уже актер оперы и вот-вот станет женихом). Однако наедине с Еленой - сникает, словно сдувается, и оказывается милым, влюбленным и даже честным. Он счастлив, и у Елены светятся глаза и смягчается лицо. «Мы отдохнем...»?

Явление Тальберга-Сорокина омрачает передышку ненадолго. Он не сразу держит удар, он не верит и умоляет, он кладет голову Елене на плечо и что-то бормочем о любви.... Из «негодяя, бросившего жену и забывшего о долге» - Тальберга первого действия, - он превращается в страдающего человека. Его жаль. Но вот Тальберг становится чуть агрессивнее, и Елена зовет на помощь верного рыцаря Мышлаевского. С прошлым покончено.

Остается понять, что же впереди. Господа офицеры Мышлаевский и Студзинский (Павел Харин) спорят о белых и красных, и, почти заглушая их голоса, за сценой звучит романс «Гори, гори, моя звезда». Харин словно вырезал своего героя на камне, никаких штрихов, один контур. Лаконично, сдержанно, убедительно, без аффектации, свойственной здесь всем остальным. Последние произнесенные Студзинским слова «кому пролог, а кому эпилог» совпадают по звучанию со строчкой «Другой не будет никогда!». Герои впервые за спектакль всматриваются в зал. И уходят в темноту, вновь превращаясь в фигуры на старой фотографии. Из проема справа появляется Алексей. По сцене маршируют юнкера.

На программке к спектаклю - два текста известной песни «Смело мы в бой пойдем!». Слова отличаются самую малость. На красном фоне - «за власть советов», на белом фоне - «за Русь святую». И все же для меня «Дни Турбиных» в «Глобусе» - в первую очередь не о красных и белых. Не о трагедии переворота, войны, не о расколе. Он о спасении, которое не извне, а внутри. «Не говори с тоской, их нет. Но с благодарностию - были».

Фото Владимира Дубровского

Фотогалерея