Без волшебства, без вдохновенья.../"Любовный напиток", Мариинский театр

Выпуск № 8-138/2011, Премьеры Санкт-Петербурга

Практика переноса постановок с одной сцены на другую - явление совершенно естественное для театрального процесса. Из факта, что зритель получает second hand, никто секрета не делает. Более того, перемещенный спектакль на другой сцене вполне может заиграть новыми красками. Но это в том случае, когда передан дух его, а не буква. Если сценический текст - только «порядок движений», как выражаются балетные, спектакль никогда не будет интересным.

Так и случилось с «Любовным напитком» режиссера Лорана Пелли и сценографа Шанталь Тома, перенесенным в Мариинский театр из Парижской оперы. Когда этим занимается сам постановщик, он обязательно сделает поправку на иных певцов-актеров, на иную публику, даже на иную страну. Да просто придумает для других исполнителей что-то новое и вдохнет в спектакль жизнь.

С шедевром Доницетти в Петербурге этого не произошло. Сценическую версию Пелли перенес к нам режиссер Кристиан Рэт, и результат его труда выглядит довольно формальным.

Целый век - в полном смысле слова! - не было любимого названия в афише Мариинского. А когда появилось, рядом стояло еще одно более чем заметное имя - Анны Нетребко в ее коронной партии-роли Адины.

Что же увидел-услышал зритель, попав на премьерное представление? Неплохо придуманный и тщательно разработанный спектакль, в котором напрочь отсутствует авторское дыхание - живой импульс, определяющий, о чем постановка, как и к чему идет каждый персонаж.

Эстетика - почти колхозная: огромные пирамиды из связок сена в 1-м и 3-м актах, амбар, он же бар-траттория (вполне могла быть надпись «сельпо» или «столовая»), грузовик-фура, лихо раскладывающийся в магазинчик Дулькамаре, трактор и т.д. Да и парни с девушками вполне сошли бы за советских колхозников - и то спасибо, никаких розмариновых пейзан. Но во всем довольно сложном раскладе мизансцен и массовых построений по-настоящему живая только одна душа - Анны Нетребко, а все представление в целом мертво уже на третьей премьере, так и не набрав эмоциональных оборотов. И не потому, что все вокруг плохо играют. Играют старательно, хотя часто «мимо лузы». Но главное - плохо звучат, а значит, не доносят интонационного смысла. Все, что дальше третьего плана - глухая зона. Но ведь в оригинале спектакль ставился не на маленькую сцену, и наверняка с учетом вокальной специфики. Что же, нашим певцам нужны другие мизансцены? Возможно. Хотя симптом это тревожный.

В этой постановке режиссер явно провоцирует актрису-Адину бесстрашно демонстрировать подростковую резкость и угловатость. Озорной гадкий утенок появляется белой лебедью только в сцене несостоявшейся свадьбы с воякой Белькоре и затем очень быстро возвращается к своему обличью девчонки-оторвы в тяжелых ботинках со шнуровкой, в бесформенном коротком пестреньком платьице. Так, по версии постановщика, Адине комфортней, такой ее любит Неморино, и такую себя она отдает любимому парню.

Но надо быть Анной Нетребко, чтобы в этом весьма невыгодном обличии покорить публику женственностью, эксцентричностью и первоклассным вокалом во всех положениях, прыжках и беготне по крутым уступам пирамиды из сена.

Правда, у оперных звезд антиэстетика вошла в моду довольно давно: Натали Дессей подчас предстает на сцене без грима и без малейшего желания скрыть природные недостатки внешности. А грубая обувь и неопределенного кроя одежда - главный атрибут множества современных европейских постановок. Что, нужно сказать, отбирает у оперы изрядную долю ее романтического очарования.

Вот и здесь: все очень приземленно и обыденно, но ради чего - один бог, то бишь, режиссер знает. На этом фоне даже дивные мелодии Доницетти тускнеют, а романс Неморино звучит просто удачным вставным номером. Тут Сергей Скороходов заслуженно срывает аплодисменты, ибо публика без помех воспринимает «на рампе» любимую поэму о любви, млея от красоты мелодии и вполне пристойного пения (этот фрагмент, видимо, хорошо «впет» исполнителем в отличие от всей партии). Хотя остается непонятным, как герой Скороходова добрался, наконец, до таких высот - ничто, кроме либретто, не предвещало...

Что касается дивных мелодий Доницетти, то им в этой постановке сильно не повезло. Особенно в ансамблях. Практически ни один из них не был спет стройно. Расходиться с оркестром постоянно умудрялись и солисты в одиночку, и целый хор. Дирижер Лучано ди Мартино, кажется, даже не пытался услышать, в каком же темпе поют на сцене. Маэстро гнул свое, общая неряшливость то и дело переходила дозволенные границы. Это в Мариинском-то театре...

Кто виноват? А какое, собственно, до этого дело зрителю-слушателю? Он, между прочим, пришел в прославленные стены на премьеру с участием звезды. Что, благодарить бога, что звезда все-таки умудрялась совпасть с дирижером? Да, делала она это виртуозно, с легкостью и шармом. Но «Любовный напиток» - это не моноопера, и одной первоклассной актрисой-певицей здесь не обойдешься, даже если это Анна Нетребко.

Побранившись в адрес родного Мариинского, невольно вспомнила летнее впечатление: судьба занесла в Ригу на оперный фестиваль, и в один из вечеров давали «Любовный напиток».

Ни Анны Нетребко, ни знаменитого мариинского оркестра там не было. Но воспоминание о спектакле до сих пор вызывает легкую улыбку удовольствия.

Все происходит на макаронной фабрике, в старом просторном цеху времен увлечения модерном: кирпичная кладка, большие ворота в арьере, открывающийся стеклянный купол, ажурная лестница. Время действия - излюбленные нынче 50-е годы. Не случайно излюбленные: еще не старина, но уже не современность, красивые силуэты женских костюмов, нежный налет ретро. Рижане изящно играют и со временем, и с сюжетом: Адина и Джаннета - маленькие начальницы, наблюдающие за производством с высоты легкой площадки, где, наверное, расположена контора. А внизу в ритм музыки движутся руки, перемещаются куски теста, разлетаются по коробкам готовые спагетти. Казалось бы - куда уж приземленнее! Но с какой прелестной ироничностью изображен трудовой макаронный процесс! И хоровая масса при деле - никакой натяжки, бодрая мелодия сопровождает бодрый, хорошо организованный труд. Только Неморино топчется не в такт, не зная, куда пристроить свое изнывающее от неразделенной любви тело и душу. По ходу действия его мытарства заставляют обаятельного паренька буквально лезть на стену - актер легко взлетает по скобам вверх, к цеховому куполу.

Через этот самый открытый купол в цех на парашюте опускается любовный десант - Белькоре, а за ним в ворота проникает эскадрилья бравых пилотов (в самолетиках, надетых на артистов хора через голову). Эскадрилья лихо флиртует с работницами, а Белькоре - с Адиной.

А потом появляется элегантный бродяга Дулькамара на раскладной, как в цирке, повозке. Продает он не только любовный напиток, но и омолаживающее зелье - на глазах тучные матроны, сбросив халаты, превращаются в стройных игривых красоток, а оборзевшие от снадобья старички трусят за ними.

Замкнутая коробка на сцене на протяжении спектакля практически не изменяется и должна бы надоесть, но почему-то не надоедает. Во-первых, все выполнено красиво, с отменным вкусом, во-вторых, фабричные столы легко перемещаются по планшету на колесиках, трансформируются и выстраиваются в самые разные композиции, а в-третьих, отлично работает шутливая смысловая связка: итальянская музыка - макароны. И как-то у рижан все ладно и естественно, и ансамбли zusammen, и молодая звездочка Инга Шлюбовска - Адина великолепно вписывается в общий актерский ансамбль. Хотя, повторю, нет здесь ни роскошного мариинского оркестра, ни чрезвычайно громких имен.

Фото Натальи Разиной

Фотогалерея