Чеховская головоломка от Йонаса Вайткуса/"Чайка", Театр-фестиваль "Балтийский дом"

Выпуск № 8-138/2011, Премьеры Санкт-Петербурга

Августовские читки и самые первые репетиции пьесы А.П.Чехова «Чайка» под руководством режиссера, художественного руководитель Русского театра Литвы Йонаса Вайткуса вызвали немалый интерес со стороны прессы и телевидения к предстоящему спектаклю в театре Балтийский дом. Премьера была назначена на декабрь, но в итоге состоялась 25 января, открыв тем самым юбилейный год театра.

Йонас Вайткус собрал интересный актерский состав. Во-первых, из Литвы он пригласил знаменитых и горячо любимых в России Регимантаса Адомайтиса (Дорн) и Юозаса Будрайтиса (Сорин). Во-вторых, в постановке участвуют известные актеры самого театра: Леонид Алимов (Тригорин), Наталья Индейкина (Аркадина), Роман Громадский (Шамраев), Регина Лялейките (Полина Андреевна). В-третьих, роли Треплева и Нины достались молодым актерам: Антон Багров (второй состав - Виталий Григорьев) исполнил роль молодого писателя, а на роль Заречной была приглашена студентка Академии театрального искусства Дария Михайлова. Кажется, что выбор столь разных актеров, обладающих разным сценическим опытом, принадлежащих к разным поколениям, - смелый и одновременно оправданный режиссерский ход. Раздумья Треплева о новых формах актуализируются уже с самого начала.

Нередко литовский театр называют театром символистским. Попытавшись отрешиться от этого представления, невольно убеждаешься в его верности, как только начинаешь рассматривать театральное пространство «Чайки». Потрясающий и глубокомысленный художник, правая рука Йонаса Вайткуса, Йонас Арчикаускас оформил спектакль абсолютно сюрреалистически. Чтобы понять характер персонажа, надо обострить его, без обострения не обошлось и в оформлении пространства. На первый взгляд, абсурдные элементы декораций (лошадиная голова, возвышающаяся на колонне, гигантская колода карт, выстроенная «домиком», и т.д.) объединяются в общие противоречивые сочетания отдельных натуралистических образов. Как известно, сюрреализм формировался под непосредственным влиянием развивающегося психоанализа, вот и разрозненные части декораций, будто ассоциации или символы, разбросанные по сцене, постепенно складываются в единое художественное театральное полотно, подтверждая психологическую и логическую обоснованность своего присутствия. Вайткус и Арчикаускас заставляют зрителя напряженно размышлять, сопоставляя и постоянно анализируя: любое недопонимание детали спектакля препятствует созданию целостного восприятия. Другими словами, режиссер выстраивает настоящую театральную головоломку, которую зрителю приходится разгадывать на протяжении всего спектакля.

Актерам пришлось существовать действительно в непростом пространстве. На авансцене огромный белоснежный деревянный стол с возвышающейся фигурой посредине (она накрыта черным капюшоном, напоминающим те, что надевают на голову приговоренным к казни). Как окажется впоследствии, это не что иное, как чучело чайки. Помещая накрытую восковую фигуру прямо перед зрителями, Вайткус как бы с самого начала предсказывает финал. По бокам сцены расставлены колонны, на одних возвышаются пустые рюмки, на других - лошадиная нога, голова, немало места занимает уже упомянутый карточный домик. Лошади, которых постоянно просят подать, поблизости... В карты играют в одной из финальных сцен пьесы, а также на картах гадают: во время разговора Треплева с Сориным Константин держит в руках карты. Любит или не любит его Нина? Последняя карта - не любит. Эта сцена как бы дополняет гадание Нины на горошинах, когда девушка, в свою очередь, решает, идти ли ей в актрисы. Символично, что выстроенный домик из карт, «сказавших свое слово», не может быть прочным. Это подтвердится дальнейшими событиями.

На стене располагается покосившийся образ ангела - скульптурная фигура, рядом с которой длинная цепь, раскручивающаяся до противоположной кулисы - это напоминает о собаке, освободить которую так бесполезно молит Сорин. Большую часть сцены занимает белая лодка и возвышение, наверху которого находится белое фортепиано, а поблизости, внизу, - ванна. Во главе лодки сидит огромная собака, словно сторож и капитан, охраняя тех, кто в ней плывет. Два вытянутых стержня располагаются в центре всей этой композиции, словно скалы, возвышающиеся у озера. И, наконец, наверху - «глаза дьявола»: удлиненная металлическая конструкция, нижняя часть которой представляет собой выразительно нарисованные женские губы. Как и чучело чайки, выставленное на авансцену, «глаза дьявола», сначала использованные для показа пьесы Треплева, затем так и останутся наверху, постоянно наблюдая за происходящим, определяя все ту же предсказуемую обреченность действия.

Желание художников спектакля создать ощущение, что все действие происходит на берегу озера, становится наиболее ясным, когда включается видеопроектор: круг сцены начинает медленно поворачиваться, а видеозапись водной поверхности озера, травы, купающегося человека, лодки, прибывающего теплохода проецируются на все пространство сцены. И в эти мгновения кажется, что бесконечная мелодия жизни чеховских героев от того столь безвременна, что непосредственно связана с водной стихией, символом вечности самой жизни.

Герои спектакля Вайткуса окружены водой и камнем - скалами, даже лестница - из камня. Они балансируют на грани реального и условного. На этой антитезе построен весь спектакль. Актеры, существующие в некоторых сценах по законам театра абсурда, в других психологически проникают в самое сердце роли, поражая зрителя глубиной реальной жизни персонажа. Аркадина, поглощенная собственными нарциссическими страхами и мечтами, разговаривает дома, как на сцене, постоянно декламируя. Комизм и характерность Натальи Индейкиной удивительно сочетаются с драматизмом. Ее наряды - эстрадные костюмы артистки кабаре, ее жизнь - постоянный театр. Оттого весь уклад существования в ее имении построен исключительно по театральному образцу. И трудно отличить домашнего повара в нелепом колпаке и рубашонке без рукавов, выдавливающего морковный сок хозяйке, от клоуна, а работника Якова (Александр Муравицкий) в белом переднике, без штанов, но в сапогах и с бутафорской бородой - от артиста оригинального жанра.

Белые фигурки мужчин и женщин, застывшие в реверансах и театральных вычурных позах с вскинутыми вверх зонтиками, украшают занавес. Это черно-белое полотно не то с изображением марионеток, не то людей - фон происходящего на сцене, и Йонас Вайткус вместе с художником одевают актеров в подобные же костюмы. Одна из главных деталей наряда, которая бросается в глаза, - перья. Символ убитой чайки на своих костюмах носят все, кто так или иначе причастен к искусству: Аркадина, Нина, Тригорин и Треплев. Оба писателя в финале спектакля появляются в абсолютно одинаковых белых пальто, украшенных голубоватым перьевым воротником. Принадлежность к искусству - постоянное мучение, окрашенное принесенными жертвами, загубленными мечтами, неудовлетворенными и сомнительными надеждами. И главное - невозможностью избрать для себя иной путь. Здесь ничто не проходит бесследно, все имеет свой смысл и свое предназначение, а театральная вычурность - лишь средство сокрытия душевных ран и нерешенных конфликтов. Пожалуй, доктор Дорн в исполнении Адомайтиса воплощает в спектакле определенную квинтэссенцию общего настроения, атмосферы, царящей в доме Аркадиной. Он постоянно отшучивается и играет, оставаясь циничным сторонним наблюдателем и одновременно сочувствующим участником. Зачастую его издевательские ужимки и гримаски, приседания и распевание песен превращаются в своего рода шутовство. А образ шута, как известно, многолик.

Вайткус вводит образ молодого Дорна, разодетого в пестрое пальто, украшенное мехом, в просвечивающем цилиндре и с красными очками на глазах (Виталий Григорьев). Образ, к сожалению, остается не до конца проясненным: почему Вайткус выводит на сцену именно молодого Дорна? Молодой Дорн - символ стороннего наблюдателя, постоянно находящегося в доме, одним своим присутствием предсказывающий исход чеховской комедии. И все же неясным остаются реакции и отношения молодого Дорна к происходящему на сцене. Фигура молодого Дорна ассоциируется скорее с образом дьявола с красными глазами, постоянно пребывающего на сцене с самого начала пьесы и до ее финала.

Сорин Будрайтиса - очень трогательный персонаж, вызывает искреннее сочувствие. Сорин оказывается не просто слабовольным или слабохарактерным человеком, он сохраняет детскую искренность, доброту. Именно Сорин помогает Треплеву во время его показа, зачитывая текст пьесы. Столь сильно поддерживающий своего племянника, он, возможно, видит в нем себя, когда-то страстно верившего в искусство и в возможность изменений жизни. В отличие от Дорна, Сорин принимает все и всех. Кажется, его удел - всепрощение и всепринятие. Сильно развитое в нем чувство сострадания, конечно, обострено чувством собственной беспомощности и незначительности, страхом перед сестрой. Честно признаваясь, что он всего лишь «человек, который хотел», Сорин становится в один ряд с другими героями пьесы, хоронящими свою жизнь. Символично, что он умирает от сердечного приступа, и, умерший, остается на сцене, являясь «свидетелем» встречи Нины и Константина в финале.

Интересна режиссерская интерпретация образа чайки: это не бутафорская птица, а настоящая девушка в образе чайки (гимнастка Кристина Христова). Ее-то и приносит Нине Константин Треплев. Убитая чайка, падая и поднимаясь, постоянно скользит по сцене, повисая то на руках Заречной, то Треплева, ловя в свои сети Тригорина. Она же появится и в финале: режиссер поместит ее на самом первом плане, на авансцене, рядом с ее же собственным чучелом, восковой женской фигурой. Замысел действительно интересен, логичен и очень выразителен. Исполнительница этого образа одета в ярко-красный перьевой наряд, столь короткий, что оставляет ее тело почти не прикрытым. Естественное зрительское внимание, которое берет на себя гимнастка, в некоторых сценах служит определенным камнем преткновения. Параллельность и многоплановость действия, характерная для режиссера, отчасти перегружается гимнастическими номерами на первом плане. Из-за этого, к большому сожалению, практически теряется монолог Тригорина, исповедующегося перед восторженной Ниной, мечтающей о творческом будущем. Параллельность действий перегружает зрительное восприятие: Нина и Тригорин плывут в лодке, Костя Треплев прячется за лестницей, отделяющей его от возлюбленной, «чайка»-Христова играет с гимнастической воздушной ленточкой, и при всем этом театральное пространство дополняется видеорядом.

Пылающая в начале спектакля восторгом и восхищением, Нина Заречная (Д.Михайлова) к финалу превращается в полусумасшедшую «чайку», кричащую не своим голосом, на манер убитой птицы. Треплев (А.Багров), разрываемый любовью и ревностью к матери, любовью и ревностью к Нине, страдает от своей несостоятельности. Он пишет, становится писателем, завоевывая, по словам Тригорина, немало поклонников. В финале же рвет свои рукописи, не признавая своего писательского труда, сухого и пошлого, без любви Нины Заречной. Режиссер тонко работает с переходами в монологах главных героев, постоянно удерживая напряжение, не давая превратиться встрече Заречной и Треплева в финале спектакля в истерику. Остается не совсем прочувствованным время, которое прошло, события, которые случились и отразились на жизни обоих главных героев. Порой актерам удается четко попасть в самое сердце образа и услышать партнера, но во многом они пока еще существуют будто в параллельных пространствах, где каждый знает лишь свой текст. В любом случае нельзя не прочувствовать заразительности молодого актерского куража, искренних глубоких стараний.

Тригорину демонстрируют давний заказ, о котором он ничего не может вспомнить, - чучело чайки. Наконец, с нее снимают черный капюшон, и зрителю открывается лицо восковой девушки, типичное для магазинного манекена, лишенное всякого индивидуального выражения. Ее волосы растрепаны, грудь обнажена. Заречная и «чайка» тащат белый гроб застрелившегося Кости Треплева, а на авансцене неподвижное обезличенное чучело - женский образ, лишенный жизни. Почти в вагнеровском духе звучит финальная музыка, круг сцены начинает свое движение, и мы видим молодого Дорна в безумии выбрасывающего в воздух исписанные листы бумаги.

Фото предоставлены Театром-фестивалем «Балтийский дом»

Фотогалерея