Знакомство с театральной Голландией

Выпуск № 10-140/2011, Мастерская

В Ярославском театре им. Ф.Волкова 25 апреля прошел вечер современной голландской драматургии. Тексты пьес сначала читались в Москве, в Школе драматического искусства, при участии волковцев. А потом были поставлены в Ярославле.

Познания российского театрального сообщества в области современной европейской драматургии в последнее время расширились благодаря изданию сборников, проведению читок в рамках различных фестивалей. Однако, если внимательно посмотреть на драматургическую карту Европы, станет очевидно, что, в основном, можно говорить о драматургии немецкой и польской. Имена Роланда Шиммельпфеннига, Мариуса фон Майенбурга, Дороты Масловской, действительно, на слуху. Популярна английская драматургия, Британский совет занимается ее продвижением. Наряду с этим на карте есть ряд белых пятен - о театральном процессе там мы мало что знаем.

Голландская драматургия до сегодняшнего дня оставалась для российского театрала территорией неизведанного. Совместный проект Театра им. Ф.Волкова и посольства Королевства Нидерландов в России положил начало освоению этой территории.

В Театре им. Ф.Волкова прошли читки современных голландских пьес. Эти тексты, принадлежащие современным авторам, были написаны в 90-е и 2000-е годы, но переведены на русский только сейчас. Все три пьесы, представленные на читках, имеют сценическую историю, востребованы и отмечены в профессиональной среде.

Пьесы Лот Векеманс «Их сестра» и «Яд» - психологические драмы, исследующие состояние современного человека. Героиня первой пьесы - персонаж античной мифологии, Исмена, дочь Эдипа, сестра Антигоны. В культурной памяти человечества Исмена осталась служебным персонажем, функцией, существующей лишь для контраста с героической Антигоной. Пьеса Лот Векеманс - это оправдание Исмены, она дает право голоса традиционно бессловесной, безропотной героине. Пропуская античный миф через опыт психологической, подробной драмы двадцатого века, драматург показывает девочку, главным желанием и целью которой было сохранить свою жизнь в мире катастроф. Исмена в пьесе Лот Векеманс - это человек современного мира, пережившего войны, экологические катастрофы, революции. Мира, в котором понятие героического приобрело новое качество. Не Антигона, совершающая бессмысленный подвиг во имя принципа и гибнущая укором в расцвете сил, но Исмена, выжившая, незаметная, ставшая опорой одряхлевшему, сломавшемуся под грузом вины Креонту, становится символом мужества в сегодняшних реалиях. Лот Векеманс утверждает право человека на негеройство. Она пишет о том, что не поступок, но отказ от поступка, отказ делать выбор сегодня, в мире манипуляции, в мире профанированной морали, может быть, единственная возможность сохранить человеческое достоинство. Исмена отказывается делать выбор, предначертанный ей судьбой, предназначенный самим рождением в этой семье. Ее отказ обрек ее на забвение, на многовековое прозябание между жизнью и смертью - драматург помещает свою героиню в выморочное пространство, где время остановилось, где нет жизни - только навязчивые мухи и вой близко рыщущих псов. Экзистенциальный ад Исмены режиссер Сергей Карпов увидел как одиночную палату психиатрической клиники (сразу вспомнилась культовая пьеса «нулевых» «Психоз 4.48» Сары Кейн). Стул, музыкальная игрушка, воспроизводящая один и тот же примитивный мотив, санитары в белых халатах, огромное окно - все, что есть у Исмены. И аудитория зрителей, собеседников. Актриса Анна Ткачева играет эту жажду высказаться своей героини, жажду оправдаться, усталость от молчания. Она обращается к зрителям напрямую, переходя от заискивающей к агрессивной, нападающей интонации. В финале она предпринимает попытку вырваться из этой застывшей бесконечности, вскакивая на подоконник. Но только распластывается по окну, как муха; санитары, взяв ее под раскинутые руки, несут обратно, усаживают на стул. Крест человеческого тела, тонкой фигурки, красноречиво говорит о мученичестве героини, но подобный визуальный прием, так же, как и решение поместить героиню в психушку, кажется слишком иллюстративным, слишком буквальным.

Отправной точкой сюжета пьесы «Яд» того же автора снова становится смерть - правда, смерть не героя, а внесценического персонажа. Действие происходит в ритуальном зале кладбища, где встречаются бывшие муж и жена. Сколько-то лет назад они потеряли сына, после этого расстались. Теперь у каждого своя жизнь, но прошлое не отпускает - слишком много осталось недоговоренного, непережитого. Название пьесы двусмысленно: яд - это химикаты, которыми заражено кладбище, - такую легенду выдумывает жена, чтобы организовать эту встречу. Но яд - это и трагедия прошлого, бесцеремонно губящая, отравляющая настоящее. Вся пьеса - это диалог, мучительный, медленный, сложно выстроенный. Пьеса предельно психологизирована, бессобытийна, в центре внимания только душевные переживания, попытки найти давно утраченное взаимопонимание, ответить на вопросы, которые мешают жить. Можно ли жить после трагедии, наслаждаться жизнью после смерти ребенка, не будет ли жизнь дальше самообманом - круг вопросов, которыми задается автор. Один из героев - муж - не смог жить по-прежнему, оставив жену в самый канун Нового года. Сбежав от прошлого, он обрел будущее - новую женщину, новую семью. Абстрактность подобных жизненных схем преодолена в пьесе правдоподобной конкретикой, абсурдность которой не вызывает сомнений: герой рассказывает о том, что к жизни его вернуло занятие пением. Случайно услышанный низкий мужской голос вдруг изменил что-то внутри, в восприятии окружающего, и занятия в хоре стали спасением и очищением. В ответ на этот рассказ героиня смеется - это, и правда, кажется таким нелепым, но именно так и бывает. Жизнь предлагает какие-то выходы и возможности, абсурдные по своей обыденности и ничтожности, но именно из них складывается судьба. В пьесе Лот Векеманс нет дешевого оптимизма и утверждения, что «жизнь продолжается несмотря ни на что». Да, продолжается, и это не так просто и легко - в рассказе мужа (и в интонации актера Владимира Майзингера в читке) нет радости новой жизни, есть смирение - жизнь дана, надо жить, семейная жизнь естественна для человека, но все равно в каждом мальчишке, гуляющем с отцом, он видит своего навсегда десятилетнего Якоба, и так будет всегда. В пьесе это самое главное - признание сложности жизни, ее нелогичности, ее нелинейности: прошлое, и настоящее, и будущее - они не друг за другом, они всегда вместе.

«Яд» принадлежит тому типу театра, в котором, помимо эстетического, есть и психотерапевтический эффект - погружение в болезненные темы, их переживание и переосмысление. Людям, которые мучаются неразрешимой проблемой, они помогают отпустить что-то в себе, прийти к новому этапу взаимоотношений со своей жизнью.

Болезненность затронутой темы, смерть маленького человека (а в пьесе есть тяжелые подробности последних дней, переживаний родителей у постели умирающего) - тема всегда для искусства опасная - зритель будет испытывать боль независимо от степени талантливости автора. В общем-то, запрещенный прием. Будто почувствовав эту опасность, режиссер Николай Шрайбер представил свою читку как репетицию: с перерывами на перекур, со звонками мобильных, с парнем под простыней на скамейке, изображающим кладбищенский антураж. Актеры, читающие текст по бумажкам, в перерывах отрывали глаза от листа, выходя из образов, но продолжали говорить тот же текст от себя, размывая границы между театром и жизнью.

Эта тема - тема границы между театром и жизнью - стала ведущей в третьей пьесе - «Тихая серость зимнего дня в Остенде» Карста Ваудстры. Странное, длинное название взято из письма известного бельгийского художника Джеймса Энсора, да и жанр пьесы определен как «энсориада». Трудно точно сказать, что имел в виду автор, но Энсор был художником, прожившим долгую жизнь, захватившим конец XIX и всю первую половину XX века. От импрессионизма он перешел к символизму, предвосхитив развитие изобразительного искусства: его считают предтечей сюрреализма, фантастики в живописи. Пьеса Карста Ваудстры явно в родстве с этим смешением стилей, в ее парадоксальной структуре линия психологической, бытовой драмы причудливым образом переплетена с игровым театром, с наслаждением театральностью. Действие происходит в 1905 году на вилле в курортном местечке Остенде - об этом мы узнаем из заголовков первой и последней сцен, все остальные сцены - это фрагменты домашних спектаклей. Сцены так и называются: «Гамлет», «Мариво», «Британик» и т.д.

Ваудстра выбрал непростой путь - рассказывая историю семьи, он вписывает ее в природу театрального представления: законы жизни и законы театра вступают во взаимодействие, и вот уже сложно понять - правда это или фантазия художника. Мельхиор, непризнанный, неудавшийся режиссер, предлагает призраку своего умершего младшего брата Николааса сыграть в пьесе - сцена обладает счастливой возможностью изменить биографию, обмануть судьбу. Мрачная тайна семьи - двух братьев и сестры, - замешанная на фрейдистских комплексах, так и не будет явлена во всей своей ясности. Драматург приведет ее к трагической развязке, так и оставив зрителя в сомнении - был ли это спектакль или жизнь победила искусство. Болезненно-психологическая история в пьесе преображена как искусство, радость игры, в ней много смешного и пародийного - персонажи постоянно играют в театр разных стран и эпох, собирая все штампы и нелепости обывательских представлений.

Пьеса ставит непростые и интересные задачи перед режиссером, перед актерами - им приходится играть персонажей, играющих какие-то постоянно меняющиеся роли. То надевать, то снимать маску, то вновь надевать другую. Читка Владимира Майзингера, очевидно продуманная, отрепетированная, - эскиз спектакля, с мизансценами, с разработанными ролями, с актерами, которым явно интересно в этой рискованной драматургии.

Пьесы, представленные на читках, дают представление о голландской драматургии. Встраивая ее в современной контекст, можно заметить ее родство с драматургией немецкой, например, с популярным в Европе и пока мало известным в России Бото Штраусом. В отличие от польской драматургии, голландская менее социальна, ее социальность запрятана в философскую абстракцию, в психологические глубины внутренней жизни человека. Исторический, эпический контекст, рефлексия на тему прошлого, свойственная полякам, здесь не просматривается; возможно, причина в истории, в культурных традициях страны.

Читка - жанр, закрепленный драматургическими фестивалями, в репертуарных театрах мало распространен. Опыт Ярославского театра им. Ф.Волкова, до голландского проекта осуществившего читки польских пьес, подтвердил перспективность формата: читки - не только знакомство с новыми пьесами, это дополнительная практика, возможность самореализации молодых режиссеров и актеров, обычно не соприкасающихся с новыми текстами на большой сцене.

Фотогалерея