Альтернатива не нужна

Выпуск №3-113/2008, Портрет театра

Редко выпадает критику возможность посмотреть подряд сразу девять спектаклей в одном театре. Мое первое и, без преувеличения, счастливое знакомство с Норильским заполярным драматическим театром состоялось во время их гастролей в Красноярске.

Меня пригласили, и я пожертвовала оставшейся половиной отпуска, приберегаемой совсем для других целей. В сам Норильск, по слухам, добраться затруднительно, да и не всегда возможно. С Красноярском сообщение надежнее. Бог с ним, с отпуском! И в Красноярске не была, и Норильский театр никогда не видела. Да еще «заполярный» — так романтично! Сказать «не жалею» — не сказать ничего. По незабываемому выражению глубокоуважаемого Михаила Сергеевича Горбачева (по поводу одного спектакля МХАТа) это был «пир духа». А также «пир глаза». По поводу «глаза» — позже. Меня этот театр буквально пленил. Вот такое забытое слово очень точно выражает отношение.

Непосредственно в творчестве это стопроцентно «зрительский» театр в самом положительном смысле. Не на потребу, не в угоду, удерживая очень достойную планку, но и учитывая, что в городе театр один, и альтернативы у зрителя нет. Значит, учитывать надо все: и разность вкусов, и полярную ночь, когда нужна яркость и радость. Там холодно-холодно! Там полярная ночь, ребята! Там «Норильский никель»! Там дороги на костях проложены! Там месяцами не бывает физической связи с материком! И, конечно, именно там должен был расцвести такой цветочно-витаминный, такой сиренево-малиново-апельсиново-ландышевый театр. Он напомнил мне любимую «Маяковку» в гончаровские времена. Страстную, яркую, раскованную и рискованную. А какие люди удивительные! Директор — умная, сильная, а при этом еще и красивая молодая женщина Светлана Гергарт, прекрасно знает свое дело и, по выражению Михаила Рощина, несет его «не как крест на плечах, а как корону на голове»! Главный режиссер Анатолий Кошелев — кристально интеллигентный человек, тонкий, добрый. Может быть, недостаточно жесткий для такой должности, но не довольно ли жестокости в этом мире? Завлит Лада Шебеко сочетает в себе каким-то образом высокий профессионализм с отрешенностью от земного, кажется пришедшей из декаданса. Цеха работают как швейцарские часы, да только нет театра в Швейцарии.

А какая начитанная, дружная, погруженная в искусство труппа! Самый настоящий коллектив единомышленников, а не «террариум», как принято шутить. Мы как-то после спектакля сидели в номере с артистами, вдруг дамы встрепенулись, убежали и привели с собой молодую новенькую артистку, которую мне не предстояло увидеть. Так привели показать, познакомить. Мыслимое ли дело? Мы говорили с ними про все и без конца. Они смотрят канал «Культура» от корки до корки, про что-то, происходящее на других сценах знают больше меня. Они отличные артисты, а при этом еще и люди хорошие.

Художник Михаил Мокров. Такого наслаждения от декораций абсолютно всех его спектаклей не испытывала никогда. Безграничная фантазия, изобретательность, мастерство, безукоризненное чувство цвета, филигранное ощущение пространства и душевное понимание Театра. Его декорации даже не говорящие, они — поющие. Я знаю, он много работает и в других театрах, не пропустите спектакль в оформлении Мокрова.

Но пора переходить к спектаклям. Как всегда пойду по афише.

«Два вечера в веселом доме» в постановке Анатолия Кошелева — это даже не инсценировка, а пьеса Вячеслава Вербина по мотивам повести Куприна «Яма». «Пьеса по мотивам» снимает обязательства, развязывает руки. Жанр зрелища я бы определила как «жестокий романс». Темная сцена открыта. В глубине — белый гипюровый полог, как над альковом. Обрамление черного и лилового шелка мрачно и чувственно. Звучит женский напев. (Кстати, не сказала про заведующего музыкальной частью Андрея Федоськина. Тоже удивительный мастер. Все его оформления очень точно и «удобно» ложатся на спектакли, их иногда не замечаешь, но чувствуешь в настроении, а иногда потом весь день напеваешь.) Девушки в белом со свечами проходят и спускаются под сцену. Потом взойдет черный занавес и откроет кругом стоящие диваны под желтым шелковым абажуром. Высоко над сценой — икона с ликом мадонны. А на сцене — женщины, увы, не матери. Но все — дочери, рожденные, конечно, не для такой жизни. Самое интересное — это отношения между ними. Основная нагрузка лежит на Женьке (Ксения Шабалина). Она молодая, симпатичная, острая, а главное — мыслящая. Но драматург внес в судьбу героини дополнительный сюжетный поворот — среди посетителей появляется ее родной отец (Ванька-Встанька — Андрей Ксенюк), который в детстве продал ее следователю-насильнику. А насильник этот, представьте себе, отец того самого мальчика, которого Женька полюбила и не стала заражать сифилисом, как прочих негодяев мужиков. Когда всплывает эта сюжетная клюква, так и слышится: «В московском областном суду своими видел я глазами, судили девушку одну, она дитя была годами». Но я следила за артистами, слушала. Разговоров много — общих, диалогов, монологов. Все как будто хотят «дойти до самой сути», дойти постепенно до последней откровенности, ища в этом спасение. Прекрасно сделаны, как куплеты в романсе, доверительные отдельные сцены для характеристики всех персонажей. До слез трогает (сюжет и в книге пронзительный) свидание Соньки (Лариса Ребрий) с женихом (Роман Лесик), у которого нет денег купить хоть час близости с невестой. Они сидят, взявшись за руки, на этом шелковом бордельном диванчике, как гимназисты в парке. Слова говорят одно, а глаза — другое. И любовь их так же несомненна, глубока и достойна, как у Ромео с Джульеттой. Так называемые «барышни» все очень разные, про всех интересно. Именно интересно, а не жалко. Думаю, постановщик и хотел призвать зрителя поразмышлять вместе с ними, не просто выжать слезу, согласно жанру.

«Яма» привлекательна для театра еще и потому, что позволяет дать роли большому количеству актрис. Но здесь и мужчин занято не меньше. Сергею Ребрию, помимо основной роли Платонова, досталось еще три ощутимых сцены в ролях бакалейщика, актера и обер-кондуктора. Получается, что в целом положительный представитель мужского пола еще оборачивается тремя сторонами различных степеней безнравственности. В финале и его положительность тоже не выдерживает проверки и даже вызывает чувства тягостные, ибо грустно, что умный просвещенный человек проводит время в этой яме, ищет дружбы падшей женщины, но ничего не может предложить взамен, кроме разговоров.

Всех мужчин по-разному влечет сюда. Кого-то по прямому назначению, кого-то поговорить, кто-то жаждет собственного возвышения, кто-то искупления, кто-то настоящей любви. И несчастные слабые женщины дают им все искомое. Этим защитникам, этим героям. Поистине «нет добрее женщины, чем русская проститука». Опять душераздирающе-романсово решена смерть Женьки в финале. А остальные «барышни» будут по-прежнему нести свой крест под мудрым всепрощающим взглядом Богоматери.

«Пенелопа» Сомерсета Моэма, режиссура, сценография, музыкальное оформление те же.

Оформление негативное, в смысле черно-белое. А спектакль очень даже позитивный и стильный. Очень английский, по моему ощущению. Та самая, немого гравюрная, неимоверно притягательная Англия Моэма, Голсуорси, Шоу, Уайльда и даже телевизионного сериала «Чисто английское убийство». То самое время и место, где носят перчатки не для тепла и переодеваются к обеду. Неопасные страсти, ироничная изысканная речь. К Пенелопе (Людмила Каевицер) охладел муж. Она собирает семейный совет. Ее отец — изумительно узнаваемый персонаж-аристократ профессор Голайтли — неожиданно для всех оказывается большим специалистом по части семейных отношений. К его мудрым советам, как вернуть, а затем и сохранить любовь супруга, стоило бы прислушаться и сегодня. Валерий Оника замечательно сыграл английского аристократа прошлого века, именно с тем обаянием и шармом, какими мы их себе представляем. Прекрасно сделанная, легкая, поучительная комедия, где даже эпизодические роли Пациента (Александр Глушков) и миссис Уотсон (Алевтина Александрова) поставлены и сыграны с таким мастерством и изяществом, что запоминаются надолго и вызывают улыбку при воспоминании. Черно-белая сцена украшена черно-белыми силуэтами, жанровыми картинками, нарисованными люстрами с настоящими огоньками. Исключительной красоты костюмы хочется примерить на себя все сразу — и мужские и женские (непременно сошью на заказ черно-белый полосатый фрак, как у Дмитрия Кугача в роли Давенпорта!). В финале, когда все, разумеется, окончилось хорошо для всех, негатив сменил развеселый разноцветный лубочный задник, и Пенелопа переоделась во все разноцветное, и настроение было замечательное.

«Свои люди — сочтемся» А. Островского, постановочная группа та же. Покатый пандус, мебель, обитая разноцветным цветочным ситцем, огромные золотые двери, практически «врата». Ситец и золото — чем не символ купечества? Например, щетка, которой Тишка (Денис Гончаров) подметает пол, — золотая. Несусветный ералаш костюмов: пачки, корсеты, ситцевые валенки с золотыми оборками, треуголки, перья. Куклы-кролики, очевидно, символ «Плейбоя»? Под сценой происходит что-то таинственное — там мерцает свет, оттуда возникает Рисположенский (Сергей Ребрий), инфернальный с самого начала. Это совсем не бытовая комедия, это — гротеск, гипербола. Играют жестко, отрывисто, почти все — схематично. Истинные чувства и мотивы угадать трудно, да их и нет в привычном представлении. Раскрывшись, «врата» оказываются лавкой, откуда по услужливо расстеленному ковру спускается в алом халате Самосон Силыч Большов (Валерий Оника), весь еще соответствующий имени и фамилии. Он грандиозен, он — Мидас в этом золотом мире. Рождается золотоносная интрига. Отчего-то легкое чувство тревоги вызывает Рисположенский. Вроде юлит, как положено, жалуется и водочки выпить намеревается, да вот только не пьет. И рюмочку берет, и наливает, но не пьет! Сергей Ребрий (по моему мнению, один из лучших российских актеров на сегодняшний день) в любой роли приковывает к себе внимание. Нет, он пока не раскроет тайны, но она уже ощущается и тревожит. Забавно решена сцена, когда Тишка жалуется на свою горемычную жизнь. Он извлекает из-под сцены довольно крупную свинку-копилку и так нежно гладит и прижимает ее к груди, как нормальный мальчик любимого щенка. И трогательно и страшно, такой Гарпагончик растет всем на смену. В новом доме Лазаря уже решительно все золотое вплоть до одежды слуг и боулинга. В еще более невероятные костюмы облачены Липочка (Ксения Шабалина) и вконец обезумевшая мамаша (Нина Валенская). Все, финал? Но тут каким-то неуловимым змеиным движением Рисположенский выворачивает наизнанку поношенный черный фрак, фрак оказывается золотым, герой выпрямляется и распахивает кейс, набитый долларами. В спектакле этого нет, но у меня в ушах явственно звучат куплеты Мефистофеля в исполнении Шаляпина: «На земле весь род людской...» Ну, вы знаете. Впечатляет, надо сказать.

Наступил вечер отрады кассы и зрителя и несчастья критика. Наступил «Слишком женатый таксист» Рэя Куни в тяжеловесном переводе Михаила Мишина и постановке Андрея Максимова. Художник Михаил Мокров опять совершенно неподражаем. В сценографии очень изысканно доминируют красно-серые цвета, а также бесконечно изобретательные и разнообразные изображения котов и мышей. Даже костюмы смешат и трогают невероятно. Весьма корпусный мужчина Дмитрий Кугач (Стэнли Поуни) в тапочках-мышатах просто неотразим. Платье Мэри (Людмила Каевицер), затканное кошечками — просто верх изящества. Кроме художника эту драматургическую нелепицу и безвкусицу, конечно, спасают артисты. У Варвары Бабаянц (Барбара) природное чувство юмора, что было отмечено еще в «Пенелопе». Ей удается несколько приподнять уровень комического, заданного в пьесе никак не выше пояса. Великолепный Сергей Ребрий (Джон Смит) бросается на пошлость, как на амбразуру, и почти побеждает. Он придает своему герою — неразборчивому в связях таксисту — черты Бузыкина из «Осеннего марафона». Не сексуальный террорист, а слабовольный добрый мужик, запутавшийся в женщинах. Он не разоблачения боится, а боится сделать больно. Нельзя не отметить блестяще выдержанный всеми исполнителями ритм. Нельзя не признать, что зрители были совершенно счастливы, и даже приходила от них делегация с просьбой повторить спектакль за время гастролей. Что тут скажешь? Артисты и художник были безукоризненны в предлагаемых обстоятельствах.

Спектакль «А этот выпал из гнезда» по роману Кена Кизи (пьеса Дейла Вассермана) в постановке Александра Зыкова тронул меня чрезвычайно сильно. В душу запал, что называется. Подобных эмоций не вызвали фильм с Николсоном и московский спектакль с Абдуловым, хотя и были очень хороши. Зыков, Мокров, Федоськин и еще балетмейстер Николай Реутов создали безусловно настоящее произведение искусства. А Сергей Ребрий окончательно в моем понимании встал в ряд лучших современных артистов. Я благодарна ему и за открытие нового таланта, и за возвращение отчасти уже утраченного. В Сергее очень отчетливо мне видны черты Олега Борисова и Андрея Миронова одновременно. Борисовская пронзительная глубина и мироновская филигранная легкость. Клишированное выражение об артисте, которому «подвластны все жанры», абсолютно про него. Я наблюдала день за днем от Куприна через Островского, Куни, Кизи до Мольера и Шекспира, как неистощим на приемы, как изобретателен в красках, как темпераментен, как пластичен душой и телом этот артист. Я видела на диске, как он играет Лопахина — опять удача! Я полечу на один день в Норильск посмотреть премьеру — «Кабалу святош» — и уверена, что именно его Мольер наконец-то устроит меня, а скорее всего обрадует. Однако к спектаклю.

Поднимается стеклянная стена, и открыта бесконечная холодная светлая сцена. Даже пахнет больницей, персонал которой одет в белоснежное, а пациенты — в полосато-холщевое. Больница-тюрьма. Идет тусклая больничная жизнь до появления МакМэрфи (Ребрий). Свой, знакомый парень из соседнего подъезда, с ним вечно проблемы, такой неуемный. В клетчатой ковбойке, джинсах, «казаках» и бейсболке, с узнаваемой чуть приблатненной пластикой, врезается, как винт, сразу во все ситуации. Приносит веселую тревогу, суету, свободу. Сестра Рэтчед (Нина Валенская) в смешной медицинской шапочке с ушками, смахивающей на лыжную, тоненькая, спокойная, сначала кажется совсем не страшной. Кажется, она даже отвечает на заигрывания МакМэрфи, кажется он сразу покорил ее. Он наведет здесь свои порядки! Следуют подряд две изумительные музыкальные сцены. В конце первого акта пациенты, лишенные футбольного матча по телевизору, в виде протеста рассаживаются на авансцене лицом к зрителю и воображаемому экрану и «болеют», постепенно начиная притоптывать и хлопать в ладоши, все ритмичнее, все слаженней, все громче. Невероятно заразительно, и зал включается в эту музыку веселого протеста.

А второй акт начинается с игры в баскетбол. Это просто роскошный танец, великолепно поставленный и исполненный. Художник являет поистине чудеса выдумки и изобретательности. Очередной праздник для всех МакМэрфи замыслил на крыше. И вот она, настоящая покатая крыша и настоящее небо с луной. Вспомните, многие ли из вас бывали на крыше? Близится финал. Хоть он и известен, но так хочется надеяться на «вдруг». Как в детстве — может, на этот раз Чапай не утонет? Она все-таки победила его, эта стройненькая Рэтчед, и лично меня даже освобожденный Вождь не примирил с утратой такого родного, такого отличного парня. Я сознательно не поднимаюсь до более обобщенных и высоких размышлений. Мне больнее и ценнее горечь от гибели одного человека.

«Скупого» Мольера в переводе Булгакова поставил Александр Исаков. В этом театре, как видите, охотно приглашают разных режиссеров. На сцене вдалеке виднеется суфлерская будка, такая же, как перед нами — зеркально. Действие начинается с прелестной интермедии, когда полураздетая труппа получает распределение ролей на предстоящий спектакль, артисты общаются со зрителем. Черный бархат одежды сцены, трехуровневые кулисы постепенно расцветают голубым, серебряным, красным. По бокам решетки, которые в процессе очень забавно оказываются резиновыми. Меня, признаюсь, не очень увлекает Мольер, но именно эта постановка была красива, легка, без ухода в скоморошество. Кроме неизбежно прекрасного Гарпагона — Ребрия, очень ярко работала Нина Валенская в роли Фрозины. Она продемонстрировала в своем диапазоне отменное комическое дарование, музыкальность и женское обаяние. Очень понравилась молодежь: Рамиль Кагарманов — Клеант, Галина Савина — Элиза, Петр Новиков — Валер. Они играли прямо-таки неистово, чудесная юная энергетика буквально искрилась над сценой.

«Сладкоголосую птицу юности» Уильямса поставил Сергей Стеблюк с художником Игорем Капитановым. Уже избалованная к этому моменту сценографией Михаила Мокрова, я с трудом восприняла оформление. Что-то хай-тек грандиозное, многоэтажное, путаное, дорогое и неконкретное. Нина Валенская, конечно, хорошо сыграла Принцессу Космонополис, но остальные ее как-то не поддержали. Начиная с Павла Авдеева в роли Чанса. Молодой артист излишне хлопотлив и не по делу активен, а кроме того, уж простите, совершенно недостаточно хорош собой. Понятно, что с героями сегодня везде большая проблема, но обходятся же. В этом герое просто обязан быть какой-нибудь манок, если не красота. Обаяние ли юности, сексуальность, загадочность. Просто истеричный юнец малоинтересен. Впрочем, история сама по себе интересная, опять же норильский зритель увидел и Уильямса тоже.

«Укрощение строптивой» Шекспира в постановке Александра Зыкова с уже известной командой — опять пир и духа, и уха, и глаза. В итальянской Падуе более чем уместно звучание музыки Нино Рота из «8 ?» Феллини. Спектакль решен в эстетике карнавала, так же красив, весел и динамичен. Функционально разнообразны и неожиданны разноцветные конструкции по бокам сцены с лестницами, шестеренками, штурвалами. Радует внезапно опускающийся сверху красный дворец. А как прелестны и уморительны бутафорские лошадки! И что ни костюм, то отдельный шедевр художника. Великолепен балет слуг просцениума. Решительно солирует Р. Лесик (Гортензио), укрупнивший свою роль изобретательно и ярко. Петручио (С.Ребрий) и Катарина (Галина Савина) не просто стоят друг друга, а друг для друга созданы. Я думаю, что пьеса все же не про укрощение, а про настоящую любовь. Настоящая вечная шекспировская комедия.

«Собаки» («Прощай, овраг» К. Сергиенко и Л.и А. Чутко) в постановке Анатолия Кошелева с командой — притча. Кто-то смотрит сказку про животных, кто-то поднимается по философской лесенке. На небесно-голубой сцене стилизованная свалка, наверху висят какие-то страшноватые клубки, оказавшиеся гнездами. Бездомные собаки и кошки, очень разнообразно и пестро разодетые, собираются здесь. Разговаривают, отстаивают свои позиции, даже почитывают газеты. Наивные, как дети. Свободные, как дикари. К чему приводит очеловечивание животных? Людей и собак жалко совсем по-разному. Предстоящая история априори грустная. «Дно», что людское, что собачье, — место малоромантичное. Чтобы грусть была светлее, в финале в зал летят бабочки, ленты, шары. Спектакль хорош тем, что ставит вопросы, а не дает ответы. И эмоции вызывает нешуточные. А еще хорошо, что это классический семейный спектакль, одинаково интересный и маленьким детям, и подросткам, и родителям. И мне он был очень интересен. И мне было грустно еще и от предстоящего расставания. Но было и светло от того, что ехала сюда с интересом, а уезжаю с любовью, уважением и благодарностью. И очень жду новых встреч на фестивалях и гастролях. Не дождусь, так прилечу. Шесть часов лета — сущие пустяки, ради ваших новых спектаклей.

Фотогалерея