Театральные вечера на берегу Вилюя / VII Республиканский театральный фестиваль "Сата-2011"

Выпуск № 2-142/2011, Фестивали

Когда-то, в еще не забытые времена, театральная жизнь не замирала и летом. Местные коллективы отправлялись на гастроли, а на афишных тумбах появлялись репертуары театров из других городов и областей. Лето в Якутии в этом году стало бы порой полного межсезонного затишья, если бы не VII Республиканский театральный фестиваль «Сата-2011», проходивший в Нюрбе с 4 по 7 июля.

Возможно, выбор столь необычных сроков проведения фестиваля был продиктован желанием хозяев достойно отметить две славных юбилейных даты - 70-летие Нюрбинского 2-го колхозного театра и 45-летие Нюрбинского государственного передвижного драматического театра.

Молодые и малые

Обычно нюрбинский фестиваль проходит в начале весны и собирает не одну сотню гостей, среди которых всегда есть один-два театральных критика из Москвы, привлеченные не столько таежной экзотикой, сколько репутацией худрука Нюрбинского театра Юрия Макарова, режиссера со своим особым видением мира и абсолютно оригинальным воплощением этого видения на сцене.

На этот раз состав участников по вполне понятным причинам оказался более скромным: большинство актеров уже ушли в отпуска, да и дорога до Нюрбы летом - еще то приключение! «Сата-2011» оказался по преимуществу молодежным, а изюминкой его программы стало преобладание малых сценических форм.

И то, и другое обстоятельство нисколько не умаляют ни значимости самого события, ни художественной ценности показанных спектаклей. Я бы даже сказал, что некая камерность в сочетании с изначально присущей нюрбинскому театральному слету демократичностью пошла на пользу молодым актерам и режиссерам - у них появилась прекрасная возможность показать зрителям и собратьям по театральному цеху результаты своих замыслов и экспериментов. Немногочисленным театральным критикам тоже выпал редкий шанс увидеть работы, которые если вдруг и попадают в программу республиканского фестиваля «Желанный берег», то как-то теряются на фоне масштабных постановок маститых режиссеров.

Как члену жюри обоих фестивалей, мне, наверное, не подобает их сравнивать, но как человека, не чуждого литературных пристрастий, так и тянет на эпитеты: «Желанный берег» - мраморный, бронзовый, не лишенный известного пафоса, «Сата» - деревянный, травный, наивный и простодушный. Если что их и объединяет, так это эпический дух и тяга к этническим корням.

Сказать, что «Сата - 2011» был только «площадкой молодняка», значило бы погрешить против истины. Необходимую степень маститости обеспечивало участие двух заслуженных деятелей искусств Республики Саха (Якутия) Александра Титигирова и Юрия Макарова, а также присутствие аксакала якутской национальной драматургии Иннокентия Аксентьевича Дмитриева, чья пьеса «Последнее счастье Манчаары» в постановке молодого Динислама Тутаева открывала программу.

Бунтарь на покое

Иннокентий Дмитриев с завидным постоянством радует земляков плодами своего творчества - на прошлом «Сата» главным событием стала постановка Юрия Макарова по его пьесе «Ньурбакан». Новая работа рассказывает о заключительном этапе жизни легендарного якутского разбойника Василия Манчаары. Известно, что последние одиннадцать лет он провел на нюрбинской земле, где снискал уважение жителей, нашел любовь, обрел семейный очаг и вечный покой. Спектакль получился масштабным не по количеству задействованных актеров и сценографических средств (здесь как раз все было скромно и лаконично), а благодаря образу главного героя. Градус накала и степень нервного напряжения, которыми с первых минут заряжает зал исполнитель роли Манчаары Фрументий Сафронов, заставляли вибрировать глубинные струны души. Совсем не зная якутского языка, вылавливая отдельные знакомые слова, я каким-то неведомым образом понимал смысл его страстных монологов. Актер с длинными белыми, как снег, и легкими, как облака, волосами, похожий на плененного волхва, казалось, переносит нас не в век XIX, когда жил его герой, а во времена древние, языческие. Это, к слову, об эпическом духе и тяге к корням.

Очень характерна сцена беседы Манчаары с православным епископом, в образе которого автор пьесы вывел митрополита Иннокентия Вениаминова, хотя вряд ли такая историческая встреча имела место в реальности. Два старца, находящиеся на разных культурных, духовных и социальных полюсах, святитель-миссионер и душегуб-разбойник, тем не менее, друг друга поняли, поскольку говорили о вечных ценностях - свободе и покаянии.

Если смотреть на «Последнее счастье Манчаары» как на бенефисный спектакль, поставленный специально для Фрументия Петровича, ветерана нюрбинской сцены, отметившего в дни фестиваля свое 70-летие, то что-то лучшее, пожалуй, трудно себе представить. В номинации «Лучшая мужская роль» Фрументий Сафронов победил, что называется, за явным преимуществом.

Однако если судить по гамбургскому счету, огрехов и недоработок в спектакле хватает. Сам драматургический материал поставил перед режиссером довольно трудную задачу - в пьесе огромное количество длиннющих монологов главного героя, и в то время, как он их произносит, остальные актеры замирают в нелепых позах, как манекены в витрине или восковые куклы в музее мадам Тюссо. В современном театре такие мизансцены выглядят беспомощно и нелепо.

Хотя в целом спектакль довольно динамичный и зрелищный, в нем умело чередуются драматические, детективно-приключенческие, лирические и комические сцены. Казачки-тюремщики, похожие на бесов в аду, мучают престарелого узника, самозваный Манчаары грабит богача в доме его тайной жены и сам становится жертвой облеченного властью убийцы, юный романтик с революционными идеями в голове приходит к ушедшему на покой разбойнику брать уроки мастерства, сам Манчаары встречает на покосе юную Матрену и, бросив грабли, превращается в галантного кавалера с манерами испанского идальго... Эпизоды удачно перебиваются топотом и ржанием коней. Легенда становится бытом, а бытовая история превращается в миф. Пожалуй, в этом и состоит главное достоинство спектакля, кроется секрет его зрелищной притягательности.

А то обстоятельство, что зрители в Нюрбинском театре вынуждены ютиться на допотопных фанерных стульях с откидными сидениями, как во второразрядных кинотеатрах советских времен, добавляло действию дополнительную достоверность. В мягком кресле какого-нибудь столичного академического театра все воспринималось бы, наверное, иначе.

Режиссер удачно использует в спектакле незаурядные вокальные данные Фрументия Сафронова. Если монологи Манчары - речи бунтаря, то его песни сродни плачам, они добавляют в спектакль лирическую ноту и, как брехтовские зонги, помогают раскрывать образ.

По идее, именно динамика образа Манчаары должна была бы стать самой интересной темой спектакля. В первом акте перед нами бунтарь, не признающий ни божьих, ни людских законов. В финале - тихая смерть праведника, обретшего мир и покой. Путь этот удачно проиллюстрирован сценографическими средствами - на шестах последовательно появляются предметы-символы. Сначала мы видим только якутский меч батас - орудие разбойника, который нависает над ним, как Дамоклов меч. Потом появляются птицы: сокол - символ свободы и утка - символ собственного хозяйства, своего аласа. И, наконец, деревянный кубок - чорон, символизирующий свадьбу и народный праздник ысыах - обретение семьи и людского уважения.

Но, к сожалению, я так и не получил ответа на главный вопрос: был ли этот путь духовным перерождением и покаянием или вынужденным компромиссом уставшего от борьбы с обществом и государством старика, стал ли герой в результате смиренным или просто смирным? Впрочем, Василий Манчаары для народа саха - давно уже не столько историческая личность, сколько легенда, а к легенде подобный вопрос вряд ли применим, уместным его делает только попытка авторов спектакля эту легенду очеловечить.

Даешь молодежь!

Работающий в Мирнинском театре молодой режиссер Алексей Амбросьев, недавний выпускник АГИИК, ученик Андрея Борисова, обратил свой взор на раннюю пьесу Семена Ермолаева «Туманное утро на дороге», что вполне понятно и оправдано - по теме и формату она идеально подходит для молодежного театра. Двое - юноша и девушка - встречаются утром на дороге, где вынуждены провести некоторое время вместе в ожидании попутной машины. Ехать им нужно в разные стороны: ему - в город, ей - в деревню, а может, наоборот, - принципиального значения направление не имеет. Об этом недвусмысленно напоминает огромный дорожный знак, висящий над сценой: надпись NEVER и три восьмерки, превращенные в тройной знак бесконечности. «Never» в переводе с английского - «никогда», а для жителей Якутска «Невер» - знаковое место, пункт, где единственная сухопутная трасса, ведущая из Якутии на материк, выходит на транссибирскую магистраль. Этой синей табличкой (удачная находка художника Саха театра Михаила Егорова) собственно и ограничивается сценография.

А дальше все в руках актеров и режиссера, поскольку в пьесе у Ермолаева подтекст едва ли не важнее текста. А произносить слова и играть подтекст - это два разные задачи, вторая куда сложнее. Молодые актеры Саха театра Ирина Михайлова и Дмитрий Алексеев не слишком преуспели в ее решении. Зритель увидел лишь то, что лежит на поверхности: как герои сначала врут друг другу, приукрашивая себя и свою жизнь, потом исповедуются в грехах и ошибках. Вопрос, почему они это делают и зачем, так и остается открытым. Ведь не потому же, в самом деле, что им просто больше нечем заняться! И уж совсем непонятен в этом контексте финал, когда юноша вдруг оскопляет себя позаимствованными у девушки ножницами. До таких пределов самобичевания и усмирения плоти даже отец Сергий у Льва Николаевича Толстого не доходил. По всей видимости, с точки зрения молодого режиссера - это сильный ход. Возможно, но сильный ход нужно долго готовить, в любом случае, он должен быть психологически оправданным.

Алексей Макаров, в одиночестве представлявший на фестивале Нерюнгринский театр актера и куклы, сложных психологических задач перед собою не ставил, его спектакль «Звезда» был кукольным и предназначался для детской аудитории, хотя взрослые смотрели разыгранную в ролях евангельскую историю Рождества Христова с не меньшим интересом. Обаятельный актер со сразу располагающим к себе лицом, очень естественно умеющий говорить на разные голоса, мог бы запросто открыть новый для Якутии жанр - «человек-театр» и разъезжать со своим волшебным сундучком по городам и весям республики.

Государственный театр юного зрителя РС(Я) привез на фестиваль уже знакомый спектакль «Это я - Эдит Пиаф» по пьесе-монологу Нины Мазур. Исполнительница главной роли Изабелла Егорова, номинант «Желанного берега», была тогда очень близка к успеху, но диплом фестиваля за лучшую актерскую работу достался ее коллеге по театру Анне Ивановой за роль Медеи. На этот раз судьба и жюри оказались более благосклонными, и французский «воробышек» принес ей в клюве приз в номинации «Лучшая женская роль». Лауреатом фестиваля за лучшую режиссерскую работу стал постановщик спектакля Александр Титигиров, выжавший максимум возможного из драматургического материала и превративший текст из монолога, в котором Эдит Пиаф повествует о себе, в диалог между темной и светлой сторонами великой певицы и страдающей женщины.

Запах свежей травы

Как и ожидалось, главным событием фестиваля стал спектакль Юрия Макарова «Буура Дохсун» по мотивам одноименного олонхо Эрилика Эристина.

Спектакль Макарова начинается еще при закрытом занавесе и непогашенном свете, он начинается с запаха свежей травы. Наверное, только в Нюрбинском театре возможен подобный режиссерский прием и сценографическое решение - за час до начала представления привезти с ближайшего луга свежескошенную траву и застелить ею всю сцену. И действительно, где же еще должен разворачиваться сюжет былинного эпоса? Для чего ему какие-то искусственные построения?

Но Макаров не был бы Макаровым, если бы ограничился формированием среды для известных былинных персонажей и вполне предсказуемого хода событий. Первый раз напрямую обратившись к олонхо, он сразу постарался сломать каноны, чтобы из обломков тут же соорудить новые. Традиционная для якутского эпоса схема мироустройства: в Верхнием мире обитают боги, Срединный мир заселяют люди, а в Нижнем, как и положено, всякая нечисть - аббасы, у Мкарова обретает новые краски. И вот уже Срединный мир не совсем посредине, а явно где-то пониже. Да и само появление режиссера на сцене в самом начале спектакля в образе мастера-кузнеца, окруженного свитой богов Верхнего мира, свидетельствует о том же. Повинуясь ударам его молота, и люди, и духи начинают причудливый танец, двигаясь, словно марионетки.

Есть в этом что-то от Просперо в шекспировской «Буре». Еще один намек в этом направлении - костюм вестника Сорук Боллура явно из эпохи Возрождения. Второстепенные для традиционного олонхо персонажи - Сорук Боллур (Олег Конощук) и ведунья Симэхсин (Александра Кривогорницына) - в спектакле Макарова отнюдь не комментаторы событий, а едва ли не основные действующие лица и, вне всяких сомнений, - главное украшение спектакля. Призы за лучшие роли второго плана достались им вполне заслуженно.

О том, удался или нет фестиваль, все судят по-разному. Организаторы - по тому, остались ли довольны спонсоры, участники и зрители. Участники - по тому, как их принимали и чем наградили. Зрители - по впечатлениям от спектаклей. А критики - по открытиям.

Для меня открытием фестиваля «Сата-2011» стал актер Нюрбинского театра Олег Конощук. Он работает в театре уже 11 лет, и я наверняка видел его на прошлом фестивале или в спектаклях нюрбинцев во время их нечастых приездов в Якутск, но не запомнил, а тут запал на него как-то сразу. И в спектакле «Последнее счастье Манчаары», где он сыграл две роли, пусть маленькие, но значимые и запоминающиеся. Роль Первого казака - не статиста, как следует из программки, а законченного садиста, готового издеваться над беззащитным и убить за деньги, и диаметрально противоположную роль Уйбаак Уолаа, юного якутского Робин Гуда, этакого революционного романтика, жаждущего отнять и поделить, который приходит к Манчаары брать мастер-класс.

В спектакле-олонхо Олегу представилась возможность раскрыть свой комедийный талант и продемонстрировать великолепную пластику. Зритель в течение пяти минут (что страшно долго для театрального темпоритма) завороженно следит затем, как актер собирает из довольно увесистых деталей священное дерево Аал Лук Маас, превращая обычную работу монтировщика декораций в священнодействие, причем с явно пародийным подтекстом. Такова очередная задумка режиссера Макарова, направленная на слом хрестоматийных рамок. Как только дерево было готово, из-под земли полезли аббасы, поэтому Сорук Боллур его быстренько разобрал от греха подальше.

Фантазия художника Марии Ивановой, сотворившей костюмы для «детей подземелья», заслуживает особой похвалы. Равно как и подбор музыкального сопровождения. За него отвечал Борис Габышев, который использовал для этой цели произведения классиков якутского рока - групп «Чолбон» и «Айтал».

Фабулу спектакля «Буура Дохсун», как и большинство сюжетов олонхо, составляет сказка о красавице, похищенной нечистью и освобожденной славным богатырем, которому она, оказывается, вовсе не нужна, поскольку у него роман с лесной богатыршей. К этой знакомой истории режиссер Макаров, сохраняя принятые шаблоны, добавляет свои неожиданные краски. Олонхосут, он же отец красавицы (Борис Борисов), выглядит несколько глуповатым. Его жена (Валентина Николаева), наоборот, умной и ироничной, знающей все наперед. Дочка Ёкейдян Куо (Майя Иванова) - просто красивая кукла. Главный аббас Есёх Дюксюля (Артур Евсеев) чем-то напоминает пса-рыцаря из знаменитого фильма про Александра Невского. Главный герой Буура Дохсун боотур (Дмитрий Слепцов) в блеске доспехов ему проигрывает, и вообще не такой красивый, но в итоге, как и положено, побеждает. Куда труднее дается ему победа над богатыршей Кыыс Ньургун (Венера Никитина). Их борьба, постепенно переходящая в любовную игру, подана режиссером оригинально и эротично.

В итоге должен признаться, что это самый жизнерадостный и жизнеутверждающий спектакль Юрия Макарова из всех, мною виденных.

Фото автора

Фотогалерея