Санкт-Петербург

Выпуск №4 - 114/2008, В России

Более или менее вразумительных премьер, с четким понимаем режиссера зачем, о чем и для кого ставится спектакль, в петербургском Театре на Литейном не было уже ах как давно. Пара невнятных и малоинтересных премьер — таков итог прошлого сезона. Но недавно здесь состоялась премьера спектакля Олега Куликова, которая определенно поправит положение дел.

Режиссер Олег Куликов ничем особо не примечателен на театральном небосклоне города на Неве. Так, спокойный постановщик, без эксцессов. Сделал спектакль «Белая ночь» по Достоевскому в Молодежном театре, «Шинель» по Гоголю в Театре на Литейном и еще несколько постановок, отличительная черта которых — их меланхоличность и «красивость». Они спокойны, как дыхание спящего человека. В них нет места громким эмоциям. Если тоска — то лирическая. Если смех — то сквозь слезы. Или даже скорее печальная улыбка. Обычно они не вызывают очевидного восторга, но и резкого неприятия.

И вот в Театре на Литейном Куликов поставил «Жизнь в театре» по пьесе американского киносценариста и драматурга Дэвида Мэмета. Его имя в титрах картины — гарант интеллектуальной головоломки вкупе с непредсказуемым развитием сюжета. Мировую известность Мэмету принесли сценарии к фильмам «Плутовство», «Неприкасаемые», «Мы не ангелы», «Ронин», «Почтальон всегда звонит дважды» и другим. Кроме того, на протяжении нескольких лет Мэмет был художественным руководителем известного чикагского театра Гудмена. И помимо сценариев, его всегда увлекала драматургия. Мэмет — автор ряда пьес для театра, за одну из которых — «Гленгэрри Глен Росс» — был удостоен Пулитцеровской премии. Так что, тема взаимоотношений актера с театром, изнанка театральной жизни, о чем идет речь в пьесе «Жизнь в театре», знакома Мэмету не понаслышке.

На главную роль Куликов пригласил Сергея Дрейдена, обеспечив себя козырем еще задолго до начала игры. Но, как известно, даже джокер — не гарант выигрыша.

Сценограф Анна Лаврова, постоянный соучастник постановок Олега Куликова, основательно поработала с пространством, преобразовав в игровую площадку коридор, ведущий от входа в театр к зрительскому фойе. Зрители, сдав пальто в гардероб и направившись к залу, остаются перед его закрытыми дверьми. Их рассаживают в небольшом (человек на 70-80, не более) амфитеатре, сооруженном прямо в фойе. Зрительному залу суждено в этом спектакле стать игровой площадкой. В распахнутую среднюю дверь будут уходить персонажи. Изнутри, из недр темного зрительного зала они будут вести свои разговоры, в отражение этой двери, как в зеркало, они будут наносить грим на свои лица и аплодисменты восторженной публики прозвучат оттуда же, издалека, из-за плотно сомкнувшихся дверей зрительного зала Театра на Литейном.

Пианист, притаившийся в темноте кулуаров, подает аккорды Рахманинова. Загорается мягкий боковой свет бра. По галерее актерских портретов, развешенных по стенам, прыгают зайчики световых бликов. И, кажется, вот-вот чье-нибудь лицо возьмет, да и подмигнет лукаво. Куликов создает завораживающую атмосферу и затевает игру: зрителям немного приоткрывается волнующая тайна закулисья. Мало ведь кто знает, о чем говорят актеры, находясь за сценой в момент, когда они не должны находиться на ней, куда и зачем они идут после спектакля, чем они живут, помимо искусства, и т.д.

Сюжет пьесы Мэмета, переведенный Галиной Коваленко специально для Театра на Литейном, лаконичен и прост. Два актера, заслуженный, маститый, много повидавший (Сергей Дрейден)... и молодой (Евгений Чмеренко), сбивающийся с мысли, заикающийся и заискивающий перед старшим товарищем и партнером по сцене, поставлены друг перед другом как перед сложившимся фактом. Они не испытывают поначалу большого желания общаться, но они — партнеры по сцене. Мало-помалу, обсуждая роли, реплики, работу в театре и личную жизнь, они находят точки соприкосновения. Пренебрежительно относясь до поры до времени к возрасту, молодчик-дебютант вдруг понимает, что старость — это великий опыт. И берет от своего партнера все, срывая финальные овации спектакля. Театр — это работа, борьба, целая жизнь. Все переплетается в пьесе, спектакле и голове старика актера. Будто не живет он, а видит сон. О жизни в театре, которому он отдал все свои годы и... бесконечно от него устал.

И легко можно было бы скатиться в «бытовуху» (пьеса к этому вполне располагает), к тому, что за кулисами актеры, как и все обычные люди, сплетничают, обсуждают будущее отцовство, любови, цели... если бы не актер Сергей Дрейден. Тонкий, изумительно органичный актер. Главный трагик современного Петербурга. Чуть больше 10 лет назад Григорий Дитятковский ставил спектакль «Мрамор» по Бродскому, который игрался в тесном, узком, низкопотолочном пространстве арт-галереи «Борей». В нем партнером Сергея Дрейдена был Николай Лавров. И ситуация в той постановке была схожая: два совершенно разных человека, запертые навсегда (!) в очень замкнутом пространстве. Постепенно оба героя даже смирялись с тем, что ад — это другие. Другие, точнее, другой — сосед по тюремной камере, становился единственным живым существом, которое оставалось второму лицезреть до конца своих дней. Вынужденные быть вместе, как неделимые сиамские уродцы, они все равно стремились в разные стороны. Сложно придумать более мощный дуэт, чем Дрейден-Лавров. И те, кто его помнит, конечно же, отнесутся к нынешнему напарнику Дрейдена — молодому актеру Евгению Чмеренко — с сочувствием. Олег Куликов, словно смиряясь с тем, что Николая Лаврова заменить некем (и это на самом деле так), целиком и полностью отдает спектакль на откуп Сергею Дрейдену. И актер, со свойственной ему деликатностью, не перенапрягая голосовых связок, без разрывов аорты, оттолкнувшись от темы взаимодействия поколений, вечного конфликта отца и детей, очень внятно, с упорством самолета, выходящего на взлетную полосу, вывернет на то, что, быть может, театр — это последний оплот коммуникации. Если врать, наигрывать в театре — во что тогда вообще можно верить? Лицедейское искусство в его представлении сродни вере — только в него можно верить, только на него уповать. Поступательно, шаг за шагом, Дрейден выстраивает свою роль, отвесив молодому поколению звонкий щелчок по лбу своим блестящим мастер-классом.

И режиссеру, вероятно, больше наблюдавшему процесс, чем перечащему ему (что верно) — благодаря блистательному мастерству актера удалось провести хорошую партию.

Отыграны все роли. «Театр закрывается!» — сообщает нам, зрителям, Роберт-Дрейден. Поворачивается и уходит в стеклянные входные двери Театра на Литейном, за которыми (они были как бы задником воображаемой сцены) на протяжении всего действия была видна другая жизнь: ездили машины, гуляли дети, дворники подметали двор. Слышится шум плещущих волн, словно стремящихся смыть скорее все приметы сегодняшнего дня. Вдоль коридора театра «проплывает», ведомая веревкой, флотилия бумажных кораблей. И совершенно очевидным становится, что жизнь — это чудо. Но оно — мгновение. А потом — занавес.