Вся наша маленькая жизнь / Московская театральная премия "Гвоздь сезона"

Выпуск № 7-147/2012, Событие

Вся наша маленькая жизнь / Московская театральная премия "Гвоздь сезона"

В Театральном центре «На Страстном» 5 марта двое азартных остроумцев вручали хрустальные «Гвозди» минувшего сезона. А в ста метрах от него, на Пушкинской, ревел митинг, участники коего самозабвенно декларировали, какая Россия нам нужна. Театр жизни и жизнь театра переплетены гораздо прочнее, чем кажется на первый взгляд. Независимо от того, на каких подмостках разворачивается действо, актеру важнее всего отыскать и сыграть именно свою роль. За все сделанное и несделанное в этой жизни человек непременно держит ответ. Мысль эта, разными средствами и способами выраженная, стала общей для спектаклей-лауреатов.

Столь же длинная, сколь и несценичная пьеса Ибсена и одна из самых коротких, уступающая, кажется, только «Макбету», пьес Шекспира, два романа - нобелевского лауреата Башевиса-Зингера и обладательницы русского «Букера» Елены Чижовой и вариация на тему повести Достоевского. Как это сравнивать, по каким критериям оценивать, какую шкалу для измерения потрясений сердечных избрать?

Внешняя логика рассуждений чрезвычайно проста: выбраны спектакли, не просто представлявшие для их создателей заманчивую творческую задачу (напомним, «Гвоздь сезона» получает весь коллектив, работавший над постановкой, а не отдельные лица, каким бы значительным ни был их вклад в общее дело), но вызывающие наибольший эмоциональный отклик у публики. Подчеркнем, публики не разучившейся думать, задаваться вопросами, не имеющими однозначных ответов, не утратившей способность выслушивать нелицеприятную правду о себе.

Логика же внутренняя, судя по всему, оказалась гораздо замысловатей. Не зря же десятую, юбилейную церемонию Константин Богомолов и Сергей Епишев (авторы и ведущие вечера) начали буквально «из-под» земли, которой на сцене, превратившейся в отнюдь не идиллическое кладбище, было более, чем достаточно. Такая себе контрольно-следовая полоса, пограничье между тем и этим светом, на котором, по большому счету, существует не только многострадальный отечественный театр, но и все мы, оптом и в розницу, каждый со своею (или в своей?) маленькой жизнью. На полосе этой можно шутить, что ведущие и делали с видимым удовольствием (глядя на них хотелось верить, что утраченное, казалось навсегда, искусство лихого театрального капустника медленно, но верно возвращается из небытия). Можно от души смеяться, что с не меньшим удовольствием делали гости (на эту церемонию действительно приходят не ради протокола, а ради вот этого глотка беспримесного веселья). На ней, на полосе этой, можно даже жить не совсем уж беспросветно. Но пограничье на то и пограничье, что заставляет даже самых завзятых оптимистов и безбожников время от времени задумываться о том, что по силам человеку успеть сделать на этом свете и какую участь он приуготавливает себе на том.

Все пять спектаклей-лауреатов экзистенциальны в своей основе. Каждый рассказывает о том, как удалось или не удалось человеку состояться в тех обстоятельствах, которые предложила ему жизнь (глупо было бы называть ее безжалостной, к кому и когда бывала она по-настоящему ласкова?).

Три старушки-блокадницы - Евдокия (Тамара Дегтярева), очкастая интеллигентка Ариадна (Таисия Михолап) и улыбчивая, сладкоголосая Гликерия (Людмила Крылова), пережившие войну, но и в мирное время ничего, кроме убогой коммуналки, не «заслужившие», потерявшие всех, кто был близок и дорог, могли бы просто доживать свой век как придется, в хворях, немощах и обозленности. А они согревают своим теплом непутевую деревенскую девчонку и ее незаконнорожденную дочь (обеих с блеском играет Алена Бабенко), и скромное счастье, разделенное на всех, становится только больше. Спектакль «Время женщин» по роману Елены Чижовой (театр «Современник»), жанр которого молодой режиссер Егор Перегудов обозначил как «наивный рассказ», можно было бы упрекнуть в непродуктивной ностальгии по давно минувшим, да к тому же еще и несколько приукрашенным временам. Но сколько вокруг большинства из нас людей, которым хуже, гораздо хуже, чем нам...

Второй «гвоздевой» спектакль «Современника» - «Враги. История любви», поставленный Евгением Арье по роману Исаака Башевиса-Зингера, настроен на тот же камертон: одних испытания ломают бесповоротно, другим дают силы жить и поддерживать жизнь в других. Герман Бродер (Сергей Юшкевич) схоронился от войны и от лагерей с их газовыми камерами в стоге сена, где с риском для жизни прятала его бывшая служанка Ядвига (Алена Бабенко), да так из него по сути и не вылез, хоть живет теперь не в Польше, а в благополучной Америке. Ядвиге хватает сил и на любовь, и на бытовую рутину, и на то, чтобы родить ребенка от любимого человека. Любовнице Германа Маше (Чулпан Хаматова), не простившей жизнь за ниспосланные испытания, хватает сил не жить. А первой жене Бродера - Тамаре (этой работе Евгении Симоновой и эпитета должного не подберешь), прошедшей через все ужасы концлагеря, потерявшей там детей (их с Бродером детей!), удается не просто превозмочь собственную боль, но понять, простить и принять то, что человеку вроде и не по силам. Умерший при жизни Бродер исчезает в никуда, зная, что Ядзя ждет ребенка. А Тамара остается жить и за него, и за себя, да еще и беря на буксир Ядвигу с новорожденной Машей. Оставшиеся в жизни обретают то, что счастьем назвать язык не повернется, но по сути им и является.

«Записки из подполья» о том, о чем все у Ф.М.: зачем живет человек на земле. И Константин Райкин, вместо традиционной оптимистично-насмешливой юбиляции устроивший себе и зрителям «Вечер с Достоевским» (театр «Сатирикон», режиссер Валерий Фокин), жалеть никого не намерен. Господину Подпольному счастья не видать, как своих ушей: «Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым». Тут бы зрителю и расслабиться: мол, я-то как раз честный (добрый, не лишенный некоторого героизма - нужное подчеркнуть), да не тут-то было: «Ведь я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины, да еще трусость свою принимали за благоразумие, и тем утешались, обманывая сами себя. Так что я, пожалуй, еще «живее» вас выхожу». И выходит зритель с этим вердиктом из театра в свою маленькую жизнь, понимая, что обжалованию он, вердикт то есть, не подлежит.

И Просперо мог бы, пожалуй, стать счастливым, если бы иначе распорядился собственной жизнью. Было ли это в замысле у Роберта Стуруа, обратившегося в театре «Et Cetera» к не часто появляющейся на российских подмостках «Буре» или ноту эту привнес Александр Калягин, не принципиально. Глубина внутреннего разлома, испытанного Просперо, такова, что уже никакая мудрость, никакая благодать, сошедшая с небес, не в состоянии соединить расколовшиеся половинки его души. Если вдуматься, низвергнутый герцог сам повинен в том, что с ним произошло. Брат, отправляя его в изгнание, разрешил взять фолианты, что он «превыше герцогства ценил». Но если книги тебе дороже государства, вверенного твоим заботам, то какой из тебя правитель? Брат, конечно, негодяй и предатель, но и Просперо тоже не без греха. Постигать магию на уединенном острове гораздо сподручнее, нежели в столице, налагающей на тебя массу государственных обязанностей. Нет-нет да и проступает в интонациях уставшего жить волшебника сознание собственной правоты: зачем тратить жизнь на управление одним государством, катастрофа неизбежна, если нельзя постичь законы управления миром в целом. И тогда весь режиссерский замысел рушится: перед Просперо открываются не горние выси, а мрачная бездна, а вместо мудрости приходит немощная старость. А став свидетелем этой трагической метаморфозы Калибан (Владимир Скворцов) издает победный вой: «Остров - мой!» Первобытный хаос одерживает победу над гармонией. Послание получено, но зрителя оставляют с ним один на один.

Главный «Гвоздь сезона» достался ленкомовскому «Пер Гюнту». И вполне закономерно - Пер (Антон Шагин), выведенный на сцену Марком Захаровым, столь же далек от ибсеновского персонажа, сколь близок молодым, сидящим в зале. Спектакль этот для тех, кому «до...», а не тех, кому «после...».

Ну какой спрос с парня, рожденного в безвременье? Нравственных принципов его «конструкция» не предусматривает. Бунтовать против мира, ниспровергать авторитеты, прокладывать себе путь сквозь бури и грозы нет особого желания, зато есть желание отведать хоть по кусочку от каждого из блюд, что может выставить ему жизнь. Он вроде и ищет себя, но с легкостью мимикрирует под окружение: с деревенскими парнями он свой, как и с троллями лесными, как и с бедуинами в Сахаре, да и под клиента дома скорби закосить не прочь. Сверхчеловеческие возможности ему и ни к чему вовсе. И без любви он всю жизнь обходился прекрасно. Для Сольвейг любовь - призвание, самоосуществление. А вот находит ли Пер в ней свое предназначение - большой вопрос. Таких Перов сейчас 99 на 100, а может и 999 на 1000. Только в пропорциях ли дело...

Можно называть нынешнюю жизнь безгеройной. Можно упрекать театр в том, что он никак не отыщет его, того самого, «делать жизнь с кого». А можно попытаться принять негероические времена эти такими, какие они есть (мы ведь их не выбирали!) и прожить в них свою отдельно взятую маленькую жизнь, чтобы «не было мучительно больно, за бесцельно прожитые годы».

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.