Мифология "Парада"/ XVIII театральный фестиваль "Рождественский парад"

Выпуск №8-148/2012, Фестивали

Мифология "Парада"/ XVIII театральный фестиваль "Рождественский парад"

В Санкт-Петербурге прошел XVIII театральный фестиваль «Рождественский парад».

Этот питерский фестиваль по традиции проходит во второй половине декабря. Как шутливо заметила Елена Горфункель, председатель жюри, название его может привести в недоумение: ну почему «Рождественский парад»? Если близость Рождества - то скорее католического, если и «парад» - то где же «фейерверки», та помпезность, которой организаторы как раз избегают? Но название это стало таким привычным и обрело свои смыслы, что представить себе другое невозможно.

«Рождественский парад» - фестиваль негосударственных театров, объединяющий различные студии, лаборатории и даже частные проекты. Этот форум, открывший и поддержавший за годы своего существования немало будущих звезд (среди них А.Могучий и Ю.Бутусов, В.Крамер и Г.Дитятковский), сегодня стойко сохраняет форму подробного и открытого обсуждения каждого спектакля членами жюри. В жюри входят известные театроведы, их совсем молодые коллеги, а также практики театра. Так, народная артистка России, одна из старейших актрис Александринки Галина Карелина, чья творческая жизнь давно связана с фестивалем, в этом году была объявлена его президентом.

XVIII «Парад» прошел без Олега Мендельсона, скоропостижно скончавшегося в мае, создателя и худрука театра «За Черной речкой». Олег Юрьевич состоял в фестивальном жюри не один год и для всех оставался воплощением интеллигентности и преданности своему делу.

В большинстве случаев у коллективов-участников скромный бюджет, отсутствие громкой рекламы, люди работают на энтузиазме. И как зритель ждешь от спектаклей «Парада» самобытности, открытости эксперименту или просто трепетного отношения к театру, когда рождение спектакля обусловлено личной заинтересованностью, а не «планами и заказами». Поскольку «негосударственный театр» - понятие в эстетическом смысле размытое, форум представляет совершенно разные спектакли: как «традиционные» драматические, так и балансирующие между разными формами театра (театр пластики, перформанс, визуальное искусство); как для широкой аудитории всех возрастов, так и элитарные, рассчитанные на узкий зрительский круг.

Несмотря на разнообразие сценического языка, можно обозначить тенденцию: в основе спектаклей часто лежит мифологический, фольклорный, эпический материал, подразумевающий обращение к архаичным формам искусства, к «детству» культуры. Все это, конечно, условно и вряд ли зависит от воли организаторов. Но можно предположить, почему так получается. Сама форма свободного, не зависящего от государственных дотаций театра допускает эксперимент, обновление сценического языка таким искусством, которое многим большим театрам просто невыгодно. А сегодня обновление языка часто реализуется как раз в архаике, в «хорошо забытом старом». И потом, постоянными участниками «Парада» становятся коллективы, относящие себя к авангарду. А ему свойственно обращение к основам, пра-культуре, авангардисты пользуются принципами примитивизма, фольклора, ритуала, иконописи. Элементы этого видны в работах театров «Lusores», «Театральная лаборатория под руководством Вадима Максимова», «Жуки» и др.

И в этот раз отдельную линию составили спектакли, сюжетная основа которых связана с мифологией. Открылся фестиваль постановкой, которая, предполагалось, станет ключевой: это моноспектакль Оксаны Мысиной «Театр Медеи» (Клим) режиссера Владимира Берзина («Школа драматического искусства», Москва). Были две «Антигоны»: режиссеров Евгения Чистоклетова (донецкий Камерный театр «Жуки») и Евгения Сазонова (Театр Юношеского Творчества). Ряд трагических героинь продолжила «Офелия - волновая форма (питерский театр звукопластики «Shakin'manas»). И, например, главный персонаж спектакля Александра Савчука «Зангези (доски судьбы)» театра «Lusores» также - трагический герой в пространстве мифа.

Проблематичность «Театра Медеи» - в противоречии между пьесой и ее исполнением. Текст дает актрисе возможность резких переходов от одного образа и состояния к другому (вообще пьеса рассчитана на двух актрис, но вариант с одной оправдан, ведь Клима в принципе интересует монологическое высказывание героини с внутренним конфликтом). Героиня - актриса некоего плохого театра, закомплексованная неудачница, мечтающая сыграть Медею. Действие предполагает прорыв к трагедии, когда персонаж в самом деле осознает себя Медеей, внучкой Солнца, дерзающей с высоты небожителей судить о смертных. Для Клима трагедия - бесплотна, абстрактна и не требует психологических мотиваций. Она магическим образом соткана из музыки слов. То, что это близко и режиссеру В.Берзину, ученику Анатолия Васильева, видно хотя бы по рисунку роли - с его вычерченной и остраненной пластикой, металлической манерой речи.

Но изумительная О.Мысина все же актриса иной эстетики. Скажем, ее Катерина Ивановна тоже была трагическим персонажем, но - что важно - персонажем Достоевского, когда оправданы психологическая вязь, характерность, даже бытовые черточки (пусть и в сочетании с игровым началом). Вот и здесь текст для актрисы - не абстрактная «музыка слов», а почва для создания конкретного и вполне земного характера. Подсознательные выплески Мысина оправдывает законами жизнеподобия. Исполнение ее густо, зримо и «телесно», а жесты-иероглифы, остраненная речь и попытка играть энергиями пока выглядят чужеродно.

У молодого театра «Lusores», любимца «Парада», ситуация кардинально иная. Там нет приглашенных со стороны, и кажется, что все артисты в плане эстетики одной группы крови. В основу спектакля легли сверхповести Хлебникова «Зангези» и «Сестры-молнии». Организация пространства и структура действия напоминают о греческом театре. Конструкция - этакий сектор амфитеатра - делит пространство на верх и низ: мир горний и мир человеческий. Зангези (Александр Кошкидько) выступает как протагонист; сестры-молнии, стоящие на возвышении три девушки в черном, - как хор; и есть еще герой в исполнении режиссера, которого назовем антагонистом.

Сестры-молнии - воплощение высшей сферы. В самом начале они издают непонятные, но прекрасные звуки, которые оформляются в мелодию, этакое космическое воркование. Сестры сверху наблюдают за Зангези: как человек обретает свой облик, как звук, прорезавшийся в его устах, становится словом, а слова связываются в фразы. Звук в этом спектакле - как основа, импульс действия, так что на наших глазах происходит не только становление человека, но и «рождение трагедии из духа музыки». Потоки слов, извергаемых сестрами и Зангези, различаются: лексический «запас» сестер ограничен природой, они говорят «гром», «дождь», «небо». Текст протагониста - с признаками цивилизации: упоминаются Рюриковичи и Романовы, «железный обод телеги», дворцы и города.

Логика сюжета - в общении между двумя измерениями, а герой Савчука выступает в качестве проводника. В одном эпизоде сестры передают Зангези доски - «скрижали», зарождающие в дольнем мире культуру (после этого герой еще более «очеловечивается»). Это словно огонь, переданный Прометеем людям. Сестры-молнии смотрят со своей вершины вниз с некоторой болью: они способны передать человеку высшее знание, но им недоступны его чувства и деяния.

Сценический путь Зангези - как будто концентрат тех путей-дорог, которыми идут трагические герои. Косноязычное существо, поднявшись с четверенек, обретя человеческий облик, вышагивает куда-то вперед, навстречу препятствиям, будто стремясь к истине. Здесь даже предполагается катарсис - в исступленном монологе (не только вербальном, но и телесном), после чего герой гибнет, и его худое тело мученически распластывается на крохотном «просцениуме».

Ориентация на античность есть и в донецком спектакле «Антигона. Модель 2011». Это второй приезд коллектива «Жуки» на фестиваль, и по двум спектаклям можно говорить о специфике театра, поиске своего стиля (недаром жюри придумало для «Жуков» номинацию: «За создание модели современного театра»). В прошлом году на «Парад» привозили моноспектакль «Метаморфозы» по рассказам Зощенко, весьма смелый: советская сатира была поставлена в духе каких-то древних действ, когда актер выступал едва ли не шаманом, проводящим ритуал. В этот раз - «Антигона» Софокла, поставленная тем же Е.Чистоклетовым и разыгранная на двоих (играют сам режиссер и Ольга Чистоклетова). Замысел схож: поставить историю средствами «живого театра»: действие здесь и сейчас «озвучивается» различными предметами; ритм задается голосами и движениями артистов; визуальный образ спектакля создают стихии, огонь и земля, а также маска - как первооснова театра.

Функции актеров строго разделены. Чистоклетов играет Креонта, а его партнерша - множество персонажей (она и Антигона, и Стражник, и Тиресий, и как будто хор). Он - центральная фигура, что подчеркнуто его гордой статуарностью; она же - пластически вычерчивает круги вокруг Креонта, как бы становясь вспомогательной силой для развития сюжета. Костюм актрисы отсылает к греческой архаике, а герой одет по-современному: пиджак, брюки, галстук. Актриса эмоциональна, а он по-резонерски рассудочен: ему словно дано взглянуть на древний сюжет с позиции нас, людей XXI века. В спектакле немало уязвимых сторон, в том числе «зависающий» темпоритм и утомительная монотонность, но он вызвал интерес. Здесь не спеша пытаются ответить на вечные вопросы - своеобычным и неадаптированным для масс языком.

По понятной причине в «Антигоне» Театра юношеского творчества режиссер Евгений Сазонов, напротив, стремился адаптировать сюжет, приближая его к реалиям подростков. Поэтому и выбран был Ануй, чья драматургия - с ее простодушным гуманизмом и четкостью смыслов - как будто создана для юношеского театра. В работе с ребятами ощущается стремление режиссера дать им «попробовать» миф через личный опыт: возможно, это опыт общения со сверстниками или воспоминания о детстве. Наверное, в период комнатных репетиций такие моменты звучали еще трогательнее, но при переходе на сцену режиссер устремился к «большому стилю» с оглядкой на античность. Отсюда разреженное пространство, условные туники, колонна и урна, персонажи с функцией хора. В общем, текст и актерская игра здесь больше тянутся к камерности, задушевности и почти этюдному освоению мифа; сценография же - к некоей «Древней Греции». Но чуткая работа Сазонова-педагога делает это противоречие вполне допустимым.

Схожая проблема в спектакле Учебного театра на Моховой «Кысь» по роману Т.Толстой (режиссер Михаил Ильин). Вначале он игрался в камерном пространстве, и видевшие оба варианта говорят, что при переносе на большую сцену размылись смыслы и цельность актерских образов. Но студенты класса Юрия Красовского играют с таким азартом и отдачей, что компенсируют это. Постановка по роману «Кысь» и ее участники получили диплом «За освоение современной литературы».

Мифологическую панораму (уже в смысле мифологии театральной) продолжил спектакль «Офелия - волновая форма питерского театра «Shakin'manas» (в переводе - «танцующий разум»). Идея этого проекта смела. В последнее время кажется, что режиссеры, опасаясь множить штампы, избегают тех сцен мировой драмы, что стали культурным мифом. Как, например, «Быть иль не быть» или сумасшествие Офелии. Большее внимание забирает «постмодернистский» сверхсюжет поверх шекспировской канвы, а хрестоматийные сцены либо подвергаются жесткой иронии, либо микшируются (как в «Гамлете» В.Фокина или О.Коршуноваса). А создатели этой «Офелии» как бы растянули момент сумасшествия (или гибели?) героини на весь «спектакль». Спектаклем это можно назвать условно. Сложно сказать, это что: бессюжетное зрелище, звуко-пластическая импровизация, сценическая инсталляция? Конечно, сцена, на которой это игралось на фестивале, не подходила: хотелось какого-то клубного пространства (а не «сцена - рампа - зрительный зал»). Чтобы захотел - повернулся вокруг своей оси - понаблюдать за потолком, на который проецируются световые фигуры, захотел - опять обратил взор на сцену.

Фигуры на потолке - «волновые формы» - красивые зеленые-синие-лиловые круги: как будто кто-то погружается в пучину. Пространство сцены тоже охватывается зелеными лучами, становясь ирреальным. А дальше можно гадать. Например, это Офелия идет ко дну, а все, что мы видим, - ее видения, образы, пришедшие в момент смерти. Актриса МДТ Елена Калинина исполняет на длинном помосте странные витиеватые танцы «модерн», иногда появляясь с бутафорией и в причудливых костюмах. Это действо озвучивается пением вживую и чтением различных текстов, среди которых и «Офелия» Рембо в оригинале; причем слово произносится размыто: как бы тонет в просторах вод. Задумавшись о параллелях в искусстве, можно вспомнить про театр символистов, световой театр, перформансы... «Офелия» стала на «Параде» особым явлением, которое сложно сопоставить с другими спектаклями.

На спектакль Юлии Паниной «Почти рай» в театре «Особняк» (Санкт-Петербург) можно посмотреть в ракурсе библейской образности. Взяв за основу пьесу австрийца Х.Бергера и дополнив ее другими текстами, Панина вместе с артистами Наталией Эсхи и Кириллом Утешевым, по сути, создали свою пьесу. Он и Она, отправившись отдыхать, попадают в аварию. Можно предположить, что все действие спектакля (до финального столкновения обоих с ослепительным светом) - нахождение героев между мирами, на пути в «рай». Персонажи выясняют отношения, то проявляют нежность, то, передохнув, вновь вступают в спор. За бесконечным конфликтом между героями режиссеру удается высветить их неизбывную тягу друг к другу. Их отношения показываются в разных ракурсах: от кокетливых заигрываний под считалочку «Вышел зайчик погулять» - через агрессивно-страстный танец - к проявлению истинной нежности. Спектакль «разношерстен» по стилистике, в плане и актерской игры, и текстов. Многократное повторение слова «жопа» здесь сочетается с напевным чтением «Песни песней»: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!». Герои здесь, показанные разной оптикой, кажутся обобщенными Мужчиной и Женщиной. В одной из сцен Он протягивает Ей яблоко: ироничный возврат Адамом запретного плода?

Все эти спектакли только наметили «мифологическую» линию фестиваля. Были и постановки, которые не получается отнести к ней, пусть даже пьеса и предполагает это. Среди них постановки откровенно развлекательные, с оттенком антрепризы и бенефиса, рассчитанные на самого широкого зрителя. Но это еще раз показывает, что «Рождественский парад» - фестиваль жанрово разнообразный, и то, что он не отбирает участников по тематике или принципам режиссуры, исходя из строгой концепции, позволяет каждому зрителю видеть собственный сверхсюжет.

Фото предоставлены организаторами фестиваля «Рождественский парад»

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.