После Пушкина / "Маленькие трагедии" ("Сатирикон")

Выпуск №8-148/2012, Премьеры Москвы

После Пушкина / "Маленькие трагедии" ("Сатирикон")

На программке «Сатирикона» название «Маленькие трагедии Пушкина» словно выцвело. В знак подлинности представления: именно первый поэт России и непременно пожухлый текст - мол, с момента создания шедевров прошло более полутора веков, теперь знаменитый цикл воспринимают (и играют) иначе.

По спектаклю понять не только композицию целиком, но и строение каждой из трагедий трудно: они порезаны кусками и перемешаны с демонстративной небрежностью. Если кто-то из зрителей поэта не читал (а таких в зале все больше), то сообразить, о чем идет речь, например, в «Скупом рыцаре», тяжело. Альбер во время гневного монолога внезапно теряет голос и лишь шевелит губами, артикулируя слова, которые озвучивает Иван. Это еще объяснимо: дескать, простыл - денег нет на теплую одежду. Но когда с подвижного помоста спрыгивает другой дуэт (на ходу надевая вязаную шапочку и повязку на глаз) и раздаются те же реплики, сюжет становится загадочней: никак скупость отцов повсеместна и у всех молодых жизнь невыносима?

Режиссер-постановщик Виктор Рыжаков и его Ко (в программке постановочная команда дана списком - как в памятной миниатюре Аркадия Райкина о пошившей пиджак бригаде) полагают «Маленькие трагедии» вошедшими в гены россиян: указаний, из какой пьесы явлены персонажи, залу не дано. Но даже искушенный театрал растеряется, увидев взамен одной Доны Анны полдюжины. Раздваивается Лаура, дублируется Мэри... А если действующее лицо удается опознать по репликам, то оно выглядит - в сопоставлении со своим тезкой у автора - неизмеримо стандартнее. Герцога из «Скупого рыцаря» вряд ли кто из зрителей запомнит, и даже Дон Гуан «Каменного гостя» оказался заурядным ходоком. Как отдельные фигуры, так и истории в целом сильно потускнели: осколки реплик, обрезки фраз, обломки фрагментов - увечной видится жизнь режиссеру.

Рыжаков вроде бы ставит диагноз современному обществу, которому не дотянуться до поэта (помните звонкое: Пушкин - русский человек, каким он явится лет через двести). Параллельно в спектакль встроен сюжет Мастер-ученики: представление начинается с выхода худрука, долгого его стояния, пока в другой части сцены группируются прочие исполнители. Красивые, статные, динамичные, ритмичные воспитанники Константина Райкина внешне много выигрышней педагога, но и по отдельности (когда тот - Соломон, а бывший студент - Альбер; когда тот - Моцарт, а напарник - чувствительный и успешный Сальери), и в массе уступают своему наставнику.

Логика замысла привела к мизерабельному результату. Последовательное разрушение ценностей захватило все: принцип построения зрелища, постановочные приемы, пребывание актеров на сцене. Примитив мысли возведен в бесконечную степень. Сказалась приверженность постановщика новой драме, но что подходяще для текстов Вырыпаева, в случае Пушкина выглядит неуместно неумным. Стеб нынешнего автора о десяти заповедях достаточно разложить на два голоса, а текст маньяка-убийцы дать стильной деве - но в предельно концентрированных сценах поэта трюки не проходят. Скрежещущее ощущение пустоты артистов (равно как и линейности режиссерской задумки) нарастает, вынуждая постановщика нагнетать внешние эффекты.

Режиссер дивно изобретателен в гэгах, хохмах, приколах, взятых у «Даешь молодежь» или Comedy Club. Соскучиться глазу нельзя ни на минуту: когда устают от акробатики актеры, в ход пускают видеопроекцию (за стаями птиц плывут высотки мегаполиса), белая роза в руках персонажа оборачивается черной (как в пошловатом романсе), концертные одеяния оттеняют обнаженность тел, помост преобразуется в пиршественный стол (заимствований много, они не случайны). Беспрерывна настырность звуковой партитуры: хоры сменяют соло, песни Мэри и Лауры заглушаются иными мелодиями. Радиомикрофоны уродуют лица. Агрессивный фон вынуждает артистов форсировать голоса, переходя на монотонный и невразумительный крик. В мега-супер-гала-дробном представлении пушкинскому тексту остается функция то ли связок, то ли заставок.

Так постановщик жаждет добиться впечатления прекрасной картины, ныне неразличимой за напластованиями грязи. И попадает в им же поставленную ловушку.

По Рыжакову, сегодня высокая трагедия невозможна. Ему следовало бы самому доказать тезис: наряду со сниженным, «опущенным» Пушкиным дать хоть намеком масштаб его героев. Что чрезвычайно трудно: нужны крупные актеры. Но, пусть в одиночестве, такой актер есть - сам Райкин. Увы, он тоже попал в костемолку: по фрагментам можно представить актерский диапазон (от Барона до Моцарта), но осколки никак не складываются - не могут сложиться - в целое: они от разных характеров. Что их объединяет - остается лишь гадать. Не дырявая же майка, которую стирает в медном тазу Барон, и не маска, которую однажды надевает артист - в напоминание о великом основателе «Сатирикона». У Райкина-старшего за мгновенно явленными и безошибочно узнаваемыми типами стояла общая мысль. У младшего в этом спектакле оторванные от контекста островки не образуют континента, даже архипелага.

Режиссер подтасовывает. В современности (кто спорит?) немало явлений скверных, а то и тошнотворных. Но бесстрастно констатировать - а то и сладострастно смаковать - означает расширять зараженное пространство. Такова ориентация постановщика?

А виноват - как по старому анекдоту - автор. Обращение актеров и режиссера со строчками так вольно, что нарастает подозрение: а в принципе-то они понимают связь между стихом и жанром? Даже поклонники могут на «Маленьких трагедиях» в даре поэта усомниться; а непосвященным ясно: очевидный спам.

Похоже, к тому и стремились Рыжаков с командой.

Нечаянно лучшее в постановке - «Сцена из "Фауста"»: пока толпа исполнителей лакействует вокруг стола, по экрану плывет божественный текст. Неподвластный времени и спекуляциям.

P.S. Досаднейшая ошибка - посвятить премьеру юбилею Аркадия Райкина.

 

Фото Михаила Гутермана

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.