Чебоксары. Как Дон Жуан так и не нашел свой идеал

Выпуск №9-149/2012, В России

Трагедия А.Пушкина «Каменный гость» начинается: «...Дождемся ночи здесь. Ах, наконец, достигли мы ворот Мадрида! Скоро я полечу по улицам знакомым, усы плащом закрыв, а брови шляпой. Как думаешь? Узнать меня нельзя?..» Перед нами Дон Жуан и Лепорелло. Точнее, пока это обычные молодые люди, быть может, студенты, которым случайно попалась под руку занятная пьеса, и теперь они читают ее по ролям. Актеры дурачатся, буквально покатываясь со смеху при произнесении каждой реплики, и, кажется, совсем не задумываются о серьезности предстоящего действа. Возникает ощущение, будто они собираются рассказать нашей зрительской компании анекдот, а не печальную историю о безумной страсти и неизбежном наказании. Вернее, актеры словно и сами ничего не знают о том, что им предстоит играть.

Как можно так ставить одну из наиболее пронзительных трагедий Пушкина? Загадка. Самое интересное, что все будет потом - и мрак, и боль, и осознание. Но потом. А пока только ненавязчивое начало, сделанное в духе импровизации. Зрители сидят по краям сцены, а в центре, как на небольшой арене, разыгрывается спектакль «Дон Жуан - жертва страсти безнадежной». Таким возник пушкинский «Каменный гость» на сцене Чувашского государственного академического драматического театра им. К.Иванова. То, что режиссер спектакля - В.Яковлев, говорит о многом. Его творения всегда поражают особой трепетностью, какой-то щемящей задумчивостью, обилием многоточий, горячим дыханием драматургической ткани. Классика под рукой мастера начинает звучать по-новому. Достаточно вспомнить такие его постановки, как «Дом Бернарды Альбы» Ф.Г.Лорки, «Морозное дыхание метели» по мотивам рассказов И.Бунина, «Моцарт и Сальери» А.Пушкина. «Дон Жуан» не стал исключением.

Яковлев избегает пафоса и якобы говорит со зрителем на повседневном, доступном языке. Ни помпезных фанфар, ни парадного лоска, ни массивных декораций и костюмов. Вместо этого - небольшое пространство сцены с несколькими фонарями, туалетным столиком, алыми, загадочно задвинутыми шторами и крестообразной конструкцией, напоминающей то дворовые качели, то надгробие, то набор стульев.

Изначально отсутствует грандиозная установка: «Посмотрите, мы ставим великого Пушкина!» Вместо нее читается: «Пушкин? Разве не про нас?» В этом заключается, пожалуй, главная прелесть спектакля. Режиссер делает все, чтобы мы не заостряли внимание на возвышенности пушкинского слога, а проникли в суть трагедии как можно более естественно. Монах (Г.Большаков) тайком потягивает горькую из заветной бутылочки, которую прячет под рясой с видом «все свое ношу с собой». Из нее прихлебывают и Дон Жуан с Лепорелло - а почему бы и нет, если хороший человек угощает? В молоденьких монахинях нет ни грамма подобающего целомудрия. Они беззаботно хихикают, перешептываясь между собой и очевидно обсуждая Лепорелло (А.Петров), который не прочь приударить за каждой. Таким образом Яковлев избегает фальшивой напыщенности, часто присущей постановкам классики, и превращает спектакль в естественный поток жизненных зарисовок.

Однако, все это только «якобы». Или, можно сказать, что все это лишь верхний пласт, оболочка, под которой спрятан подлинный режиссерский замысел. И чем больше веселятся и шутят герои, тем острее воспринимается назревающая трагедия. Иными словами, постановщик будто играет с огнем - опасно, но интригующе. Ведь в спектакле есть и «нижний» пласт, построенный на отношениях Дон Жуана с женщинами. На пути испанца встречаются Лаура, Дона Анна и даже Инеза. Уже говорилось о предельной простоте, с которой режиссер общается со зрителем. Она становится его главным оружием и при трактовке образа главного героя.

Вообразите, о Дон Жуане издавна ходят легенды. Говорят, он - беспощадный растлитель женских сердец, ловелас, влюбивший в себя и обесчестивший не одну даму. Говорят, не было такой женщины, которая не покорилась бы его мужской воле. Говорят, он совершил убийство супруга Доны Анны, а его даже не мучает совесть - вот до какой степени он самоуверен и жесток. Но Яковлев переворачивает наше представление о знаменитом испанце. Что мы имеем из вышеперечисленного? Перед нами не страстный герой-любовник, не авантюрист, не хладнокровный убийца. С образа героя снят налет легендарности, словно Дон Жуан - обычный человек, переживающий, как каждый из нас.

В.Карпов играет мягкость, ранимость, даже некоторую наивность, схожую с наивностью ребенка, свято верящего в то, что мир чист и полон доброты. Глядя на его Дон Жуана, мы даже не задумываемся о том, что этот человек мог совершить убийство. Герой посвящает свою жизнь не разгулу и обольщению женщин, а поиску идеала. Достаточно вспомнить, как он искренне разочарован при виде Лауры (Н.Зубкова) в объятиях Дон Карлоса (А.Димитриев). Герой с таким нетерпением мчался на встречу с возлюбленной, собрал для нее роскошный букет роз, и вот теперь он стоит, замерев на пороге комнаты, не сводя пристального взгляда с любовников и проклиная себя. Он точно знает, что видит эту женщину в последний раз, больше никогда не придет к ней и не простит предательства.

Так есть ли он, желанный идеал? Можно ли найти сочетание безупречной внешней и внутренней красоты в одном человеке? В одной женщине, раз уж на то пошло? Быть может, Дона Анна? Она в исполнении А.Кудряшовой появляется перед нами безмолвной вдовой в черном платье, облегающем тонкую талию и расклешенном книзу, с покорно опущенной головой, укрытой траурным платком, с длинной шеей, огромными выразительными глазами, смиренно смотрящая под ноги и боящаяся кинуть малейший взгляд в сторону. Шаг ее легкий, летящий, как будто она все время спешит куда-то. Именно такой ее впервые видит Дон Жуан. Он пленен скорее не красотой, а кротостью, озаряющей ее облик и достойной кротости Божьей матери.

Однако Дона Анна не такая уж «бедная овечка», и в последующих сценах мы узнаем о ней много интересного. Первое, что ее выдает, - вожделение, с которым она смотрит на Дон Жуана. Вожделение изголодавшейся по мужской ласке женщины читается в каждой детали - в пожирающем взгляде, волнении. Героиня не может совладать со своим телом, исходящим мелкой дрожью. Она не знает, куда девать руки, то заламывая их, то сцепляя пальцы, она беспокойно оглядывается по сторонам. Явно видит в Дон Жуане мужчину, который мог бы стать ее любовником. Но вокруг полно посторонних, и мало ли что могут подумать. Вот если бы он пришел к ней в дом, где никто не сможет им помешать. И героиня решается на риск. Встречи хотели оба, с той только разницей, что Дон Жуану показалось, будто Дона Анна и есть женщина, которую он так долго искал...

Героиня готовится к появлению Дон Жуана со свойственной женщине обстоятельностью. Она крутится перед зеркалом, припудривая лицо, подкрашивая губы и распыляя нежный аромат духов. Короткое вечернее платье подчеркивает изящность фигуры. Плечи оголены, а шею украшает ниточка жемчуга. Торопливая походка сменяется грациозным шагом. Из мрачной затворницы Дона Анна превращается в соблазнительную кокетку. Ей хочется понравиться мужчине, которого она уже считает своим. Со смерти мужа у нее не было никого, и вот, наконец, возник он.

С появлением Дон Жуана героиня начинает вести себя подобно пантере, пытающейся заманить в свои лапы простодушную жертву. Здесь уже нет места прежнему смирению. Дескать, «эх, была - не была!» Все равно никто не увидит, не узнает, не помешает и, главное, не осудит.

Что же это? Снова обман? Неужели идеала не существует? Или если существует, то точно не на нашей земле, а в ином мире. Дон Жуану приходится отправиться туда, ведь здесь он так и не нашел свой идеал...

Фото предоставлены театром

Фотогалерея