Актерская биржа / "Лес" (Театр им. Ленсовета)

Выпуск №9-149/2012, Премьеры Санкт-Петербурга

Традиционные сетования на невнимание к молодым режиссерам сегодня в Петербурге вряд ли актуальны. На афише чуть ли не каждый месяц - новое имя. Взять хотя бы Театр им. Ленсовета. Все премьеры принадлежат молодым режиссерам. Самая последняя - «Лес» А.Н.Островского в постановке Кирилла Вытоптова. Едва закончив РАТИ, он успел поработать в «Современнике», и вот теперь из «южной» столицы экспортирован в северную.

Чем должны заниматься молодые? Конечно, удивлять. С чего начинается «Лес» в Театре Ленсовета? С музыки зловещего Командора из «Дон Жуана». Вместо покойника выходит прекрасное существо с кудрями до плеч, в сиреневом шелковом костюме (Ольга Муравицкая). С загадочной полуулыбкой Джоконды рассказывает про барина и барыню. Никогда не догадаетесь, что это слуга Карп, объединенный с мерзковатой старухой Улитой.

По условиям игры, которые поймешь не вдруг, каждый герой расплывчат, актер многократно меняет маски. И сценическая фигура не совпадает с привычным представлением о персонаже Островского. Та же Улита-Карп. Неужели это Улита говорит о любви с Аркашкой Счастливцевым? Нет, роковая женщина-красавица! Пошленькая интрижка от бабьей тоски превращается в страсть-предательство. И, прощаясь, они раз пять бросаются друг другу в объятья. Впрочем, не в Улите дело. Уж на что проста Аксюша (Маргарита Иванова), и она, выслушивая оскорбительные поучения Гурмыжской, неожиданно издаст великолепный львиный рык, а потом завесит лицо длинными, непроницаемыми волосами.

В течение одной сцены можно поменять пол, возраст и национальность. Особенно этим отличается Гурмыжская (Лариса Луппиан). В эпизоде с гостями-помещиками Гурмыжская переходит от манер девочки с голубыми глазами к пластике полупарализованной старухи, начинает говорить с грузинским акцентом. Пожалуй, только два туповатых молодых человека (Петр и Буланов) не меняют маски. Они ближе к животным, дикарям. Не случайно после признания Гурмыжской Алексей Торковер (Буланов) застывает в позе ящерки. Петр - медведист. Бурелом. Креслами швыряется.

Разумеется, все это выражено пластически. Речь не идет о танцах как отдельных номерах. Перед нами, скорее, намек на танец, отдельные танцевальные движения. Балетные, из цыганочки, русского, танца с лентами, чарльстона. Но пластика - не только в полутанце. Скажем, восьмибратовская вспышка негодования разыгрывается в духе театра Кабуки. Стилизованному буйству Сергея Кушакова (в белом пиджачке и розовых брюках) аккомпанируют громкие удары об пол палками.

Без палок, шестов минуты действия не проходит. Все это дерево составляет лес. А лес, подобно Бирнамскому в «Макбете», «пошел» на человека. Виртуозно манипулируют с тремя шестами (соснами) Аксюша и Петр (Сергей Перегудов), изображая томление плоти и души. Палка становится то коромыслом на плечах мающегося от безделия Буланова, то дрекольем в руках Петра, защищающего тятиньку, то супер-сигарой, то гигантской спичкой. В свою очередь, натуральные пять сигарет, веером зажатые в зубах Буланова, напоминают старинный, многоствольный пулемет. Режиссер любит игру масштабами. Так шкатулочка с деньгами Гурмыжской превращается в трехметровый подпол-сокровищницу, а полуразорившаяся помещица, соответственно, в Скупого рыцаря.

Не скажу: «Вытоптов - второй Някрошюс», - однако метафор в его постановке много. Самая броская - костер «Жанны д'Арк», на который восходит Гурмыжская, жертвуя собой (брак с Булановым), ради порядка в имении и помощи ближним. Тут тебе и корчи мучительно сгораемой, и вопли героической жертвы. Буланов, стараясь привязать богатенькую барыню к себе, старательно привязывает ее к шесту, фиксируя изысканную позу.

Пластика, танцы, метафоры. «А где же слова Островского?» - спросит меня педант. Есть и слова. Само собой, с сокращениями, прибавлением реплик из «Чайки», «Вишневого сада», «На дне», «Бесприданницы». Эпизод Гурмыжской с Аксюшей наслаивается на эпизод Гурмыжской с Улитой. А ведь одна не должна слышать то, что говорят другой. Режиссер шалит со временем и пространством. Несчастливцев по-трофимовски советует Восьмибратову «не размахивать руками», а Счастливцев требует «новых форм», как бы превращаясь в Треплева. Иногда во втором акте кажется: текста слишком много, он не переварен. В первом - его больше раскрашивают, интонируют, пробуют на зуб.

Смешно ожидать, будто Островский интересует Театр сам по себе. Скорее, Театр интересует сам себя. Любуется собой. Как в смысле режиссерской фантазии, так и в смысле актерского мастерства. Подергивая, поглаживая текст классика, Вытоптов строит собственный сюжет, из жизни актеров. Если нам и показывают усадьбу «Пеньки», то это актерская биржа. Актеры играют 24 часа в сутки и для поддержания формы балуются Островским.

В закулисной круговерти подталкивает, отталкивает, стимулирует «куплю-продажу» Карп-Улита. Что-то вроде менеджера-интригана с задавленными романтическими комплексами. Иногда кажется: Улита в исполнении Ольги Муравицкой похожа на Олега Баяна из «Клопа», иногда - на Виолу из «Двенадцатой ночи». В спектакле каждые 15 минут звучит тема возмездия из «Дон Жуана». Кому возмездие? Разве только в том смысле, что творческие люди обречены гореть в геенне огненной Искусства.

Антураж актерской биржи объясняет и фантазийность костюмов. Одежда-то из подбора, из театральных закромов. Уж что нашлось. Вот для Несчастливцева отыскали тюбетейку.

Несчастливцев - арт-директор, ему позарез нужен отличный актер в труппу, с драматическим темпераментом. Несчастливцев-«вербовщик» склонен обольщаться, в людях разбирается плохо. То его заинтриговали мнимые несчастья Буланова, то восхитила вспышка обиды у Восьмибратова. А уж попытка Аксюши утопиться и вовсе привела в экстаз. В знак приобщения к своей труппе, он быстро прилепляет к щеке соискателя черную слезинку. Потом, когда претендент его разочаровывает, снимает.

Вся эта игра мила, пока в финале избранницей не оказывается Гурмыжская. Именно ее Несчастливцев берет третьей в компанию с Аркашкой. Если бы речь шла о спектакле по Островскому, такой афронт был бы немыслим. Но так как Гурмыжская - участница актерской биржи, то почему бы и нет. Правда, нам все равно мешает упоминание о девушке с чистой душой и настойчивые поиски Несчастливцевым «актера» школы переживания. А Гурмыжская-Луппиан - явно актриса школы представления. Так поставлено. Так и у Островского. Гурмыжская откровенно и со вкусом лицедействует. Один из критиков заметил: «Гурмыжская - лучшая роль актрисы за 40 лет сценической жизни». Вероятно, если иметь в виду разнообразие красок. Подобного, действительно, еще не было. Интонационное, пластическое богатство. Тут тебе и сильфида, и вампирша, и девочка начальных классов, и певица спиричуэлс.

Но, скажем, Жорж (другая замечательная роль Луппиан) из «Фредерика...» даст Гурмыжской фору в плане человечности. И в рамках нового спектакля искренность Аксюши-Ивановой или даже строгость интонаций Улиты-Муравицкой более симпатичны. На моментах простоты немного отдыхаешь от сгустков ядреной театральности. Почему вдруг Несчастливцева пленила шоуменка Гурмыжская? Кто ж его разберет? Может, позвал за собой эффектную дамочку-притворщицу себе на пагубу? И в этом драма? Лет десять назад Игорь Ларин поставил в «Особняке» «Лес» тоже про тотальную театральность. И Несчастливцев брал с собой, запустив в театральную котомку, персонажей пьесы. В чем-то это перекликается с замыслом Вытоптова. Однако у Ларина он брал с собой всех оптом. Здесь одну Гурмыжскую.

Несчастливцев - главный «перевертыш» Вытоптова. Ну, что в этой «сосульке» от громоподобного трагика Несчастливцева? Ан нет. Приглашение Дмитрия Лысенкова из Александринки в альма-матер сознательно, концептуально. Никакой Несчастливцев не трагик, он только тщится им выглядеть, вставая на ходули. Однако и Гурмыжская под конец на них встанет. Несчастливцев - прихотливая, многосоставная маска, построенная, главным образом, на чередовании ерничанья и печали. Лысенков играет драму недовоплощенности. В Несчастливцеве нет яростности Гамлета или брехтовского Гэли Гэя. Здесь он мягче, значительнее, ближе к Сарафанову из «Старшего сына», которого играл еще в студенчестве. Несчастливцев пытается прикинуться самоуверенным, но неудачно. Вытоптов подчеркивает контраст между тем, каким Несчастливцев хотел бы быть (великан на ходулях, однажды и с оленьими рогами), и тем, каким себя чаще ощущает. Лысенков появляется впервые в роли уродливого карлика (на корточках) Милонова, беспомощного, с грязной челкой, целиком закрывающей лицо.

Самоуверенность досталась Аркашке, его и назвать-то так фамильярно неловко. Аркашка-Бим, в отличие от Бома-Несчастливцева, еще и химерический пончик Бодаев, нахальный и ядовитый. Туловище Бодаева огромно, метра два в ширину. На животе держит тарелку. Позже Аркашка бросит красный костюм-толщинку в костер для Гурмыжской. Также поступит и Несчастливцев. Только от кукольного костюмчика Милонова огонь не слишком раскочегарится. В известном смысле, Счастливцев и Несчастливцев поменялись местами. Аркашка выглядит человеком из общества, вальяжен. Никакой жалкости, загнанности, как было у большинства исполнителей роли. У этого Счастливцева нет ни грана наивности. Он человек бывалый. Можно поверить, что раньше играл любовников. Впрочем, вполне уместно и его предложение занять место кассира.

Режиссерские перевертыши увлекают опытного театрального зрителя, повидавшего лес «Лесов». Спектакль вызвал ажиотаж в городе. Спору нет, молодой режиссер талантлив. И труппа показала, каким потенциалом ее наградили былые руководители-педагоги: И.Владимиров, В.Пази, ныне живущий Ю.Бутусов. Запас прочности у Театра им. Ленсовета изрядный. И, кажется, нет такой задачи, которую не могли бы выполнить актеры, как бы она ни была затейлива. То, что из премьер 2011-2012 гг. - «Лес» - наиболее удачна, тоже несомненно. При этом вы не отыщете в новинке «историю» или, упаси Боже, эмоциональность. «Лес», как и подавляющее большинство современных постановок, - спектакль «головной». Вычленить из него сюжет не просто. Нам предложен эксперимент, полезный для актеров, чтоб не застоялись. Спектакль состоит из множества этюдов, проб. Можно играть по-кабукиански, а можно стричь Буланова вилкой и ножом в стиле крамеровских «Фарсов». Можно попробовать встречу Счастливцева и Несчастливцева так, а можно по-другому. В первом акте режиссерская фантазия несколько избыточна. Во втором - больше разговаривают, а это уж ни в какие ворота не лезет. Игра в двойников, финал, невпопадный Моцарт вызывают сомнение. С логикой не все в порядке. Однако я готов поздравить Театр с премьерой. Актеры-то на своей «бирже» получили хорошие подарки.

Фото Михаила Павловского

Фотогалерея