Пляски безумства в театре "Модернъ"

Выпуск №2-152/2012, Премьеры Москвы

Пляски безумства в театре "Модернъ"

В середине сезона Московский театр «Модернъ» представил две совершенно разные премьеры, схожие, пожалуй, только щедрым использованием выразительной пластики танца. Сценическая перспектива новых спектаклей теперь становится достаточно ясной: об одном говорят и больше, и восторженней, о другом - и меньше, и сдержанней.

Первый из них - «Любовь в двух действиях» (режиссер и автор пьесы - Андрей Максимов) - предназначен романтически настроенной публике, жаждущей, наконец, разглядеть за рамками будничной серости и бытовой неустроенности нечто значимое и ценное. Это стремление нынешнего зрителя сопереживать, сочувствовать происходящему на сцене так близко - почти в нашей жизни, - и является тем основанием, которое, по убеждению художественного руководителя театра Светланы Враговой, делает этот спектакль «кассовым». Хотя не только это. Незаурядный, в действительности, сюжет густо насыщает наивно-безрассудной всепрощающей любовью непривычная для театральной сцены актриса Любовь Толкалина, глубоко по-своему прочувствовавшая эту роль. С другими замечательными артистами, Юрием Беляевым, Сергеем Пинегиным и Юлией Латышевой, режиссер составил отличный актерский монолит, вытягивающий спектакль на более высокий эмоциональный уровень, чем сама пьеса.

Другое дело - нацеленный на интеллектуального, ищущего зрителя спектакль «Пляски» режиссера Владимира Агеева, отважно взявшегося за сложный, «непопсовый» материал - пьесу Августа Стриндберга «Пляска смерти».

Первичный литературный текст существенно сокращен и переосмыслен автором постановки. К сожалению, говорить приходится скорее об упрощении замысла, чем переакцентировке. Пьеса Стриндберга, представляющая собой, на первый взгляд, ряд бытовых сцен, вроде бы раскрывающих сложные взаимоотношения двух супругов, разворачивает в своей глубине сложную и довольно пессимистическую мысль о жизни как дьявольском танце, неизменно увенчанном смертью. Однако, переработанный текст, с добавлениями из «Играем Стриндберга» Фридриха Дюрренматта, в постановке оказывается лишенным сложной контрастности и переменчивости, создающей в пьесе то самое ощущение дьявольской необузданной пляски, танцующего адского пламени, с его мучительной непредсказуемостью и недоказанностью. Вертикально, в глубину, выстроенный Стриндбергом конфликт переведен Агеевым в горизонтальную плоскость семейного катаклизма, претенциозно расширенного до общечеловеческих масштабов. Такой угол зрения режиссера читается на всех пластах постановки. И эта цельность замысла творца танцдрамы все же приносит должные плоды.

В декорациях, представляющих собой обугленные, геометрически беспорядочные глыбы, создающие ощущение тяжеловесности мира и в то же время его неустойчивости и готовности рухнуть в любую минуту, не достает динамики света. Эффектно поставленный танец сопровождается «тлением», в то время как накал страстей предполагает всполохи адского пламени. Недостает контрастности и в роли Ирины Гриневой, вероятно, на «отлично» справившейся с поставленной режиссером задачей. Напряженная, истеричная, озлобленная вечной войной с супругом Элис - единственная плоскость, в которой разворачивается этот характер на протяжении всей постановки. А где же дьявольская игра - эта сложная стриндберговская игра, вынуждающая зрителя мучаться от непредсказуемости происходящего, от представшего хаоса мироздания? Где абсолютное смирение героини в страдании, ее невинность, ее мученическая святость, в одно мгновение преломляющиеся в бешенном «танце» мести, ненависти и смерти? Органичность создаваемого настроения подчас нарушается отдельными сценами, должными скрывать за комизмом и нелепостью глубинный трагизм и всю ту же внезапность творящегося: Алексей Багдасаров, увлекаясь эффектной игрой, теряет ее содержание, зато получает непременный отклик публики, на что, судя по всему, и работал режиссер. Не вполне отчетливо интерпретирован Агеевым образ Курта (Александр Усов). Он - якобы «чистильщик», который должен принять решение о дальнейшей судьбе Брака, «а может и всего человечества». Не велика ли заявленная роль верховного судьи для божка, потерявшего свое место в этом действе, и в конце концов изгнанного из ада?

Но, пожалуй, наибольшая неудача переработанного материала - «хеппи энд», нивелирующий весь смысл представления. Примирение супругов дает надежду, но надежду на что? На бесконечное продолжение этого безумства? Наивысший трагизм созданного Стриндбергом мироздания заключен именно в том, что эта дьявольская пляска, это мучение под названием жизнь - не приносит плодов и наград, а неизменно венчается смертью. Безусловно, режиссер имеет право на интерпретацию. Но тем и опасна работа с классическими текстами: перерабатывая и интерпретируя их - автор спектакля вернее всего проиграет.

Потому Андрей Максимов, начертавший свой спектакль на чистом листе, вновь и вновь соберет большой зал «Модерна», а зрелище Владимира Агеева, заслуживающее, на мой взгляд, гораздо большего внимания, пожалуй, долго еще будет вызревать и по крупицам собирать своего зрителя. Тем не менее, союз этого режиссера с театром «Модернъ», заключенный еще спектаклем «Саломея», весьма перспективен: художественный руководитель Светлана Врагова проповедует не только философию и стиль порубежной эпохи, но и присущий ей синтетизм искусств - музыки, пластики, света, поэтических вкраплений. Постановка Агеева, жанр которой обозначен как танцдрама, оказалась в русле заданной стратегии театра. Отличный сработанный актерский состав (И.Гринева, А.Багдасаров, А.Усов), облегченная сценическая редакция пьесы, компенсация отсутствия видимого действия напряженной игрой и пластикой танца - все-таки позволили режиссеру создать полуторачасовое зрелище, воспринимаемое на одном дыхании.

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.