Зеркало поколения / "Тиль" (Учебный театр Театрального института им.Б.Щукина)

Выпуск №4-154, Премьеры Москвы

Хор молодых актеров на сцене Учебного театра Щукинского института звучит упрямо и страстно. В рассказе о средневековой Фландрии гибкие ребята и грациозные девушки, похоже, услышали свои, очень личные мотивы. И тогда «Тиль», легенда о герое, именуемом забавно и точно - Уленшпигель, Ваше Зеркало, из XVI столетия, когда он жил, из XIX, когда ее написал Шарль де Костер, даже из ХХ, в котором на ее основе создан музыкальный вариант Геннадия Гладкова и Юлия Кима, прорывается в самую что ни на есть актуальную, если не злободневную современность.

Казалось бы, нервные и взрывные ребята из осетинской студии так далеки от медлительных и основательных фламандцев. Надо обладать не только чутьем или педагогическим тактом, но и веселой дерзостью, чтобы взять для диплома многонаселенную пьесу, которая к тому же памятна для театралов столицы. Один художественный руководитель курса, Владимир Этуш, дал добро, другой - другая, Анна Дубровская, - выступила в качестве постановщика. Версия-2012 смотрится динамичной и к тому же обреченной на вырост.

Поскольку ее участники - ребята из двух родственных кавказских республик, три с лишним года назад стараниями тогдашнего министра культуры Южной Осетии Тамерлана Дзуцева принятые в именитый институт на правах отдельной студии. Принятые в то время, когда театр Цхинвала, единственный в республике, был разрушен. Так что отбор (из Москвы вылетала группа педагогов) и воспитание молодой компании актеров и режиссеров - трое студентов занимаются еще и на режиссерском факультете - тоже гуманитарная помощь, оказанная Россией.

Ценна явленная в «Тиле» азартная команда, что выступает единым целым не только в массовых эпизодах. По замыслу режиссера, все исполнители присутствуют на распахнутых подмостках (из фрагментов декорации главный - повозка, которая становится и помостом, и троном, и трактиром, и чем только не); у задника, не скрываясь от публики, меняют костюмы - некоторые играют по нескольку ролей. Прием опасный, взгляд зрителя всегда может устремиться на что-то более привлекательное, нежели рассчитывает режиссер. Однако те, кто не занят в конкретном эпизоде, умеют существовать словно втайне, не беря на себя внимание: если кто-то из публики и захочет отвлечься от основного действа, то почувствует себя неловко, будто подглядывает за работниками, уверенно поглощенными делом.

В полной мере прочувствовать завидную слаженность способны, наверное, только преподаватели, те, кто видел этих ребят три года назад, когда они составляли чрезвычайно разношерстную группу. Национальные студии даже из России поначалу резко выделяются в студенческой массе, только со временем различия не то, чтобы стираются, но обретают иное качество: особости среди равных. Усваивается столичный лоск, профессиональная непринужденность, но сохраняются черты иного этноса, другого воспитания. А у части к разности детства - горожане смешались с выходцами из классических аулов - добавилось еще и былое подданство страны, в которой отношение к русским не раз резко менялось.

Путь к спаянности был трудным - кто-то сошел с дистанции, кого-то подхватили из другого вуза. Да и теперь языковой акцент подчас внятен («Тиль» играется-поется на русском), что вселяет озабоченность за судьбу отдельно взятых артистов (неточность русской речи может послужить препятствием для съемок или - пути актера извилисты - в других труппах). Сходная тревога - за участь осетинского театра в целом. Неподъемной оказалась подготовка дипломных спектаклей на своем языке, однако развитие национального театра возможно только в связи с воцарением родной речи. Так что многие сложности только начинаются.

Залогом их преодоления - несколько добротных ролей в первом дипломном спектакле. Среди мужчин любимцем публики быстро становится роскошный Ламме Михаила Туаева, столь простодушный и обаятельный в своей любви к хрупкой Калликен - Изабелле Карсановой. Новобрачная, что считает грехом плотскую любовь, - тема опасная, молодежный зал откликается мгновенно, но артисты тщательно избегают и тени пошлости: на сцене смешно страдающий парень, который тягу к усладам плоти зарифмовал с блаженством брюха, зарифмовал неожиданно и вполне органично. Кряжист Клаас у Владимира Парастаева, спокойный, уверенный в себе и своем предназначении в мятущемся мире. Словно самой природой подготовленный к профессии угольщика: черный словно уголь и так же способный пылать - в любви к милой жене Сооткин (Инге Маргиевой) или на костре.

С первого же фрагмента, напряженной игры в карты, задан и главный противник - Рыбник. По Григорию Мамиеву, доносчик и предатель вовсе не злодей, даже не злобный завистник, а только человек практической складки, который умеет извлечь из любых условий свою пользу. Ему все в масть, все кстати. Если провозглашают указ, что автор доноса получит треть имущества обвиняемого - грех тем не воспользоваться, нельзя же идти против течения. Тем более не зазорно влюбить в себя сумасшедшую - она расскажет, где спрятаны деньги, которые не удалось получить за доносительство. Этот Рыбник до ужаса наивен, порой даже вызывает симпатию своим откровенным эгоизмом, - тип ныне более чем распространенный.

Противостояние Клааса и Рыбника, так задуманное и воплощенное, важно для сегодняшнего звучания спектакля. Ведь давний, ленкомовский «Тиль» был рожден в тоталитарном государстве, пусть уже ослабелом, но где борьба с официальной идеологией воспринималась залом на ура. В новом веке обстоятельства круто изменились, схватка с властью нередко означает всего лишь стремление оппозиционеров урвать свою долю. Почему и оккупант Филипп Испанский, вопреки романисту, у Дмитрия Тадтаева не жуток, но жалок: капризный клоун; его супруга Изабелла, сочным мазком данная Олесей Лоховой, вполне под стать не владеющему собой супругу - лицедейство вахтанговской школы проявлено в четком своем ракурсе. Ближайший сподвижник властительной четы, Инквизитор Алана Тигиева тоже вызывает не ужас и трепет, но язвительную усмешку - лакей, понимающий все про самовлюбленных хозяев. Как и глупый Профос, у Казбека Салбиева мстительный солдафон, понятный с первого взгляда, узнаваемый с первого жеста; протестный пафос не слишком занимает постановщика.

Зато так важна для Дубровской общность народной массы, в которой проглядывают лица разного социального статуса. Толпа, из которой словно лучом прожектора вырывается на мгновение та или иная колоритная фигура, предстает то классическим древнегреческим хором, то развеселым сбродом, как в сцене базара, то сборищем соглашателей, которые отважно требуют, чтобы их любимец Клаас был сожжен не на мучительном медленном, но на быстром огне. Будто многоликое, беспрестанно меняющееся и мимикрирующее существо; режиссер испытывает на прочность само понятие народа. Внезапно нагрянувшая демократия вовсе не означает лучшей участи, скорее даже напротив, уравнивает авангард с арьергардом.

Почему так притягательна для постановщика Неле - у Нины Кокоевой, в отличие от романной героини, девушки решительной, твердо знающей, чего она хочет в жизни и чего ей ждать от неверного (а другой ей и не нужен) возлюбленного. Столь непоседливого и так умеющего уговорить. Этому заглавному герою выпало невольное - нелегкое - сравнение с легендарным Николаем Караченцовым, представителем поколения 70-х. Заурбек Токаев столь же гибок и ловок (его выступление с сольным номером доказывает незаурядность дара - персонажа и артиста), так же нежен с матерью и не менее опытен в веселом доме. Но вот на роль героя - того самого, народного, о котором повествуют предсказатели и гадалки, он, похоже, не хотел бы претендовать. Ему вполне хватит теплого семейного очага (отец-то, помним, угольщик), милых девушек (Неле, ясное дело, лучшая, но первенство нуждается в постоянных проверках), окружения не то, чтобы надежных друзей, но отчаянных товарищей и собутыльников. Словом, парень если на что и рассчитывает, так на азарт и авантюру. Читай, артистическую карьеру. Но что же ему делать, если для безоблачного наслажденья жизнью мир еще не подготовлен, если окружающая действительность подталкивает к поступкам иного рода...

И гибель отца («успел-таки проститься!») становится рубежом, за которым поверяется закалка сына. Токаев повествует о судьбе начинающего артиста, о том, как беззаботное моцартианское начало сталкивается с жесткой реальностью.

Анна Дубровская рассказывает, что идея поставить «Тиля» возникла у нее давно, еще когда студийцы были первокурсниками, и именно благодаря Заурбеку. Очень хотелось обратиться к первоисточнику, самому роману с его панорамной широтой, включениями мистики и сатиры; однако, проведя долгие часы в библиотеке, перечитав все существующие инсценировки, она остановилась все же на варианте Горина, хотя в процессе работы пьесу и пришлось несколько перемонтировать.

Театральные события подтвердили жгучесть разговора об участи молодого актера: за несколько недель до премьеры «Тиля» состоялся басмаческий захват одного из столичных театров - под лозунгом переформатирования, приближения к запросам публики и прочей благородной болтовни. На щукинцах возмутительная история отозвалась особенно болезненно, поскольку целая группа выпускников прошлого года была принята в эту труппу, более того - их дипломный спектакль вошел в афишу удушенного театра. Действительность даже обогнала воображение создателей «Тиля».

Конечно, в новой «шутовской комедии» не без шероховатостей. Часть их выправляется прямо по ходу его бытования - уточняются детали, укрепляются связи между отдельными фрагментами, обретает мощь общая направленность. Однако что-то скорректировать крайне затруднительно, если вообще возможно. Для успеха музыкального представления, как известно, важны три составляющие: запоминающиеся мелодии (о том позаботился Гладков); энергичность массовых сцен, прежде всего танцевальных (с этим все в относительном порядке, благодаря хореографу-постановщику Ирине Филипповой); наконец - визуальные эффекты. В «Тиле» самая уязвимая позиция - спецкартинок, учебный театр не только Щукинского института не может похвастаться той аппаратурой, которая должна быть в современном театре.

Но главное даже не в технике. Проблема, которая встанет перед студентами уже очень скоро, выходит за рамки конкретной студии и касается не только отдельных ее представителей. Речь пойдет о национальных особенностях их родного театра. Редко какой народ может похвалиться тем, что на мировой сцене занимает собственную уникальную позицию. Если русский театр занял ее более века назад, с обретением национальной школы режиссуры (русская актерская школа была создана полувеком раньше), то многим другим приходится пробиваться и доныне. Пожалуй, из немногочисленных народов один только якутский сегодня сумел поставить в параллель родовое и мировое. Театру осетинскому - даже при поддержке сородичей из соседней северной республики - только предстоит этого добиться. Хотя среди награжденных «Золотой Маской» есть режиссер-осетин, но он не рвется помочь соотечественникам...

Хочется надеяться, что театральные боги будут благосклонны к новой поросли - может быть, им и выпадет честь вывести осетинский театр на глобальный уровень. А пока

Анна Дубровская рассчитывает, что за оставшееся время удастся показать «Тиля» как можно более широкой публике, посылать на всякого рода фестивали, чтобы дать молодым артистам шанс вкусить первый заслуженный успех не только у «своей», студенческо-столичной аудитории. «Это ведь не просто один из лучших курсов (так отзывается кафедра мастерства актера), но результат заключенного межправительственного договора. Поэтому мы вправе ожидать повышенного внимания к новой смене, как с нашей, так и с осетинской стороны, Тем более, что это первый, но далеко не последний их спектакль, к концу года будет выпущено еще два (в том числе чеховские водевили) и класс-концерт. Полагаю, яркой компании не стоит быстро расставаться - особенно учитывая, что еще не сказали своего слова молодые постановщики с этого курса».

А «Тиль» - доброе начало.

Фото Елены Бекиш

Фотогалерея