Санкт-Петербург

Выпуск №5-115/2009, В России

В конце осени в Александринском театре состоялась премьера спектакля Андрея Могучего по пьесе Максима Исаева «Садоводы». Постановка является совместным проектом Александринки, Формального театра и Русского инженерного театра АХЕ.

До премьеры было известно так мало, что слухи и предположения по городу ходили самые разные. В общем-то, известно было лишь то, что один из «ахешек», Максим Исаев мучительно пишет очередную пьесу (мучительно, потому как каждую репетицию он ее, опять-таки по слухам, переписывал практически от первой до последней буквы, а очередную, потому как до «Садоводов» была пьеса «Солесомбра», поставленная в Театре сатиры на Васильевском). Работает с текстом режиссер-постановщик Александринского театра Андрей Могучий, наш всероссийский апологет авангардистского театра, органично прижившийся в недрах театра императорского. А среди задействованных артистов значатся знакомые всем (по предыдущим экспериментам Могучего) лица: Александр Машанов, Николай Мартон, Ольга Муравицкая, Вадим Волков. Художник будущей постановки — тот же Максим Исаев.

Исполнители ролей при допремьерных расспросах, о чем же будет их спектакль, в прямом смысле слова теряли дар речи и ссылались на некие контракты о неразглашении некоей тайны. Одним словом, начало было многообещающим и интригующим. Наконец, всех ожидающих пригласили под крышу Александринского театра, в репетиционный закуток размером приблизительно в 40-50 посадочных мест.

Первым делом на квадратный деревянный помост, который в настоящем спектакле и будет игровой площадкой, выскочил человек в красном колпачке и с длинноносой маской на лице. Сделав ловкое движение рукой, он извлек из недр помоста (обнаружив тем самым, что вся эта площадка изрезана разного размера и формы отверстиями) деревянный стул. Оседлал его, оказавшись к зрителям спиной и начал кому-то надиктовывать сумбурный текст, каждое слово выписывая в воздухе своим длинным носом. Его послание «озвучивают», шевеля пальцами по клавиатуре открытых перед ними ноутбуков, слуги просцениума, или, как они обозначены в программке спектакля, «мульчировщики», сидящие по углам помещения (за пределами помоста).

Далее из помоста извлекается шкаф, «многоуважаемый шкаф» — обращаются к нему герои, внутри которого наклеены фотообои с каким-то узнаваемым петербуржским видом. Из него появляется элегантный господин в смокинге и цилиндре (сразу вспоминается «Петербург» Могучего) — Николай Мартон, представляющийся Семеном.

Следом за ним на помосте оказывается вызывающего вида дамочка Варя (Ольга Муравицкая). С черными-черными волосами, схваченными шелковым платком, в комбинации и ажурных чулочках на поясе, такая Одри Хепберн в стиле pin-up. И невнятного вида мужичонка. На вид — среднестатистический советский инженер, в стоптанных ботинках, куртке на резинке и с затравленным выражением лица (Вадим Волков). Фамилия у него (хоть он и выдает ее за благородную немецкую) соответствующе «затурканная» — Внук. Самым задиристым и боевым оказывается персонаж в красном колпачке (Александр Машанов) — Ермолай. Представившись и познакомившись, эта разношерстная компания начинает коммуницировать. Или, по крайней мере, пробовать наладить отношения друг с другом. Тема взаимодействия — сады и огороды. Как ухаживать, чем удобрять, нужен ли препарат «лутрасил» для увеличения урожая или достаточно обойтись по старинке навозом и так далее. Болтая о том о сем в пределах огородной тематики, герои вступают в разного рода человеческие взаимоотношения. Рождаются симпатии и антипатии, кто-то с кем-то заигрывает, кокетничает, дискутирует чуть не до сердечного приступа. И одновременно есть во всех действиях этих персонажей что-то настораживающее. «Инженер» навязчиво твердит, что он — немец, настоящий породистый немец. Роковая Варя чересчур настойчиво и нарочито оголяет ножки перед стариком Семеном, который, в свою очередь, не в меру прыток для своих годов. Диалоги, которые заставили бы понервничать даже Эжена Ионеско своей абсурдностью, постепенно проявляют какую-то обманку во всем происходящем и одновременно обнажают то, ради чего Могучий так старательно и долго закручивал пружину.

Оказывается (когда время, отведенное на спектакль, перевалило за добрую половину), что действие разворачивается в интернет-форуме для садоводов-любителей (так вот почему перед каждым появлением нового персонажа звучала музыка из «Спортлото» — совершенно не ясно, что выплюнет интернет-пространство на этот раз!). Попав сюда, чтобы якобы уточнить, чем лучше удобрять свои дачные яблони (или неоднократно упоминающийся вишневый сад), люди не просто встречают здесь единомышленников. Они получают возможность стать теми, кем они никогда не станут. У всех них есть причины скрывать свое истинное лицо. Семену на самом деле 21 год, но он очень хочет поскорее подрасти. Готическая соблазнительница оказывается глухонемой женщиной средних лет. А самый задиристый и бодренький Епиходов — глубоким пенсионером.

Тот самый «многоуважаемый шкаф», утверждение Внука, что он в профиль на Чехова похож, сетования на то, что нынче вишню готовить не умеют, да сами имена героев, в конце концов, — все эти отсылки к классику, одним словом, на самом деле никакой даже не постмодернизм. Могучего и Исаева интересует другое: они скорее играют пространством. Не только физическим, «по-ахешному» сноровисто переоборудуя одни предметы в другие, из дачного умывальника сцеживая чай, а пианино превращая в рукомойник, сколько временным. В начале ХХ века люди не могли договориться, не слышали друг друга, беспечно прогуливали последние деньги, покупая леденцы. И вот прошло 100 лет, появились различные коммуникационные возможности (мобильная связь, интернет etc) — но люди так и продолжают быть порознь, каждый за себя. Только теперь у них появилась возможность создавать свои миры и существовать в них. Правда, реальность все равно рвется наружу. И потому Исаев каждому своему герою дает по лирическому монологу. Когда маски, вернее, компьютерные ники, сброшены, и можно говорить от первого лица. Совершая прыжок из прошлого в будущее, Могучий отчаянно пытается собрать ту самую пресловутую цепь времен, которая распалась и никак не хочется собираться. Современье требует нового языка. Жизнеподобие и бытописание режиссера Андрея Могучего итак никогда не интересовало. В этой же работе его стремление к театральности достигло если не совершенства, то своего пика.

Территорией театра признано самое главное орудие контемпорари — интернет. Не жизнь-театр, а интернет — театр. Даже не так. Потеряна грань между жизнью, театром и интернет-пространством. Стерта. Главный вопрос современности — вопрос самоидентификации. Кто я — человек в этом мире? Зачем сюда пришел и куда уйду? Из шутки, из сюрреалистических диалогов вырос этот вопрос. И в этом месте Могучий шутить перестает.

Он с полной серьезностью и уверенностью в своей правоте ставит знак равенства между быть и не быть.

Двери, плотно сомкнутые все время действия на заднем плане, отворяются, обнаруживая божественно совершенное пространство россиевского зрительного зала Александринского театра, которое уже не в первый раз и не первым режиссером используется как то самое зазеркалье, или земля обетованная. Именно туда, в театральное поднебесье, уйдут компьютерные садоводы.

И с удивлением обнаруживаешь, что Могучий перестал быть бунтовщиком и эстетическим мятежником. Его авангард в XXI веке превратился в классику.

Фото Валентина Красикова

Фотогалерея