Остров везения / "Он в Аргентине" (МХТ им.А.Чехова)

Выпуск № 8-158 / 2013, Премьеры Москвы

Когда-то Константин Рудницкий написал о «музыке текста» произведений Петрушевской. Известный театровед увидел в молодом тогда авторе не только социально зоркого писателя, но и великолепного художника слова, чей приход обогатил великую русскую литературу.

С тех пор утекло много времени и событий, в том числе исторических. Казалось, с появлением иного государства драматург, ставший при жизни классиком, займет подобающее место на российской сцене. Не произошло. Ориентируясь на средний (очень средний даже по российским меркам) класс, публику потчуют по большей части невзыскательными комедиями или скандальными представлениями, выполняя остросоциальный заказ: хлеба и зрелищ.

Почему появление на сцене (пусть на небольшой Новой) Художественного театра в Камергерском недавней пьесы Петрушевской «Он в Аргентине» - глоток свежего воздуха? Воздуха, полного свежести и ароматов, воздуха, от которого кружится голова и кровь энергичней движется по жилам. При этом на подмостках нет ни бездарных «переосмыслений», ни всеохватного российского знамени, ни прочих эстрадно-цирковых трюков, с помощью которых под видом театра-ХХI зрителю подсовывается продукт даже не второй, а n-ной свежести. Напротив, здесь все скупо, тщательно отобрано, внимание отдается человеческой истории и тем, кто в ней участвует.

Сама фабула чрезвычайно проста: осень, сезон уже закончился, но с островной базы отдыха никак не хочет уезжать та, которая в пьесе названа «очень старой женщиной» с изысканным именем Диана. Мало того, она еще и не ест ничего, отказывается даже от пищи, что приготовила ей другая героиня, директор базы, «немолодая женщина» по имени Нина (в переводе, как известно, - госпожа, царица). Этой давно уже надо закрыть все на замки и уехать, семья ждет, а тут эта бывшая богиня, по профессии певица вздумала морить себя голодом. Не подумала, каково будет отвечать потом сестре-хозяйке за труп.

Постановщику Дмитрию Брусникину, в последние годы отдающего себя педагогической работе в Школе-студии МХАТ, пришлось трудно - против постановки словно ополчились какие-то мрачные силы. Начинали репетировать две выдающихся актрисы, но Ия Савина перешла в лучший мир незадолго до намеченной премьеры; ее напарница от продолжения работы отказалась. Новому составу довелось сыграть лишь несколько раз: Марина Голуб погибла в автокатастрофе. В дуэт с Розой Хайруллиной пришлось вводить иную участницу - Юлию Чебакову. Одолевая все беды (как и сами персонажи), спектакль вновь появился на афише.

За диалогом - живым, порой забавным, временами вызывающим щемящую жалость, возникают исковерканные судьбы не только действующих лиц и их близких, но всей страны и ее народа, над которым в очередной раз произвели преступный эксперимент. Личные несчастья - оказывается, женщины в прошлом были и соперницами - сплетаются с горестями едва не планетарного масштаба: это сыну Дианы пришлось бежать в Аргентину, чтобы спастись от преследований криминальных типов.

Две запечатленных Петрушевской ипостаси русской женщины: одна - «плоть, почти что ставшая духом», вторая - земная, что выстоит в самых жутких обстоятельствах. Обе как воплощение неистребимой женственности («Истребимой! В том-то и дело, что истребимой!» - восклицает Петрушевская в одном своем рассказе). Предельная конкретика обыденности: Нина закатывает бесконечное число банок с огурцами и прочими овощами, чтобы обеспечить свое прожорливое семейство, специально готовит, пытаясь насильно накормить неожиданную напарницу, - а та выплевывает «винегред». А за неприглядными подробностями (поданными режиссером и исполнительницами тактично и театрально) - не только историческая обстановка, но кардинальные вопросы бытия. Как поступить человеку, к старости выброшенному из круга семьи и близких, «что есть назначение женщины в этом мире», как говорится в другой пьесе того же автора.

Лучше единство быта и бытия пока удается Розе Хайруллиной, белой клоунессе, в каждом своем жесте, в каждой интонации, в обиженном и одновременно отпор дающем взгляде сразу и удивительно достоверной и филигранно театральной. Юлии Чебаковой больше свойственны ноты земные, тяготы конкретные, физически ощутимые - клоунесса рыжая. Но в финале постановщик дарит им общий танец («все люди свои, театральные») - торжеством преодоления, гимном торжествующего жизнелюбия. И деревянный причал с вытащенными по решению сценографа Алексея Порай-Кошица лодками оборачивается островным чистилищем, преддверием царства ослепительного света и зажигательного аргентинского танго. А гудки пароходов, проходящих мимо полузаброшенных строений, чудятся трубными звуками, призывающими на высший суд. На котором предстают многие - с живительным удивлением: перед глубинами человеческой душ, перед трепетом постижения этих глубин драматургом и (же впечатление зрителя) перед мастерством и ликованием победителей - актрис и режиссера сотоварищи.

Классик назвал театр местом, где толпа превращается в народ; в сегодняшнем раздробленном на модные бренды и тренды Художественном появился спектакль, на котором представители народа осознают свою силу.

Фото Екатерины ЦВЕТКОВОЙ

Фотогалерея