В пасть тьмы / 19-й Фестиваль "Золотая Маска"

Выпуск №9-159/2013, Фестивали

За что бы и как ни ругали «Золотую Маску» (она и впрямь любит скандалы), она, несомненно, крупный поставщик провинциальных спектаклей в столицу. Когда кровеносную систему гастролей не хотят восстанавливать (для необъятной России это губительно), когда на отчет в столицу способны приехать считанные труппы, - прочие фестивали (в Москве идущие практически в режиме нон-стоп) не показывают столько работ из глубинки. Даже самый примечательный из смотров, «Островский в Доме Островского» (что теперь станет с этим Домом?) демонстрирует - полно и представительно - лишь одну, может быть - важнейшую для русского театра, но все ж не исчерпывающую составляющую. Театр Наций, пригревший труппы малых городов, предпочитает привозить лишь победителей (и на том спасибо). Другие либо слабосильны, либо иной ориентации. Из обильных в столице подобных форумов ни один не может даже приблизиться к статистике «Маски». Так что фестиваль-премия остается самым представительным/ой: если не тенденции периферии (здесь велико влияние отборщиков, их вкуса, мягко говоря: несовершенного), то актерские имена и лица точно увидишь.

Поэтому громкие (порой - крикливые) премьеры Москвы утомительно, но приятно чередовать с провинциальным искусством. Попасть на представления удается не всегда - не из-за переполненных залов, мест на масочных представлениях обычно хватает, но по причине напряженности столичной жизни. Судить же по буклету «Маски» сложно (об этих текстах разговор будет), так что подчас чувствуешь себя как во тьме. Выбираешь почти наугад: эти ребята понравились на другом фестивале, про этих наслышан, а сюда пошел во внезапно свободный вечер. Впечатления осколочны, но из кусочков и сложена картинка калейдоскопа.

ДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

Желанным показался «Конек-Горбунок»: привезла взрослая драма из Красноярска; играли на старой сцене «фоменок», где стены хранят запал Мастера; а еще - детский. Когда-то «Маске» предлагали включить такую номинацию, но последовал высокомерный отказ. Тюзяне организовали «Арлекина», разделение отечественного театра на детский и взрослый закреплено официально, что не на пользу обоим. Неужто близки перемены?

Аннотация буклета гласит о «лихо переписанном тексте Ершова». Тонус ожидания сник, но оказалось не так страшно: сказку сохранили, хотя в урезанном виде. Урезали странно: вдруг из двустишия исчезает строка, вторая торчит без рифмы штырем арматуры. Или актеры дополняют стихи собственными словечками, смехом, кашлем и т.д.: когда Иван после трех котлов явился красавцем в шикарной рубахе (костюмы и реквизит симпатичны, хотя безудержно пестры), кто-то бросает: «Прямо Пьер Карден!» Детям апарте явно не предназначено, это изыски постановщика, худрука Олега Рыбкина. К сожалению, инородное включение не единственно.

На детских спектаклях всегда заметно, думают ли его создатели о юной аудитории или больше про актеров (чтобы не скучали) и про родителей (за билеты платят они). И подчас младшими пренебрегают. Вот Царь-девица берет в руки длиннейшую косу, на конце которой микрофон, - поймет ли малышня намек? А когда коса отрывается и звучат торжествующие женские возгласы - «фальшивая!», что думать детям?

История с пером Жар-птицы, о котором предупреждал Горбунок («Много, много непокоя принесет оно с собою»), свернута: хозяйка оперенья изъята. У помнящих сказку возникает ощущение разрыва; какие чувства испытывает молодая аудитория, неизвестно. Нарушены законы и сказки (три испытания), и детского восприятия: перышко есть, а саму птичку спрятали. Невнятен и кит: чудо-юдо должно лежать недвижно, а тут роскошное надувное страшилище выползает из-за кулис и, раскрывая пасть, приближается к первым рядам. Страшно, но трагедия страдающего существа смазана.

Зрелище насыщено песнями, но в стихах энергия утрачивается. Хотя еще Маршак (ему не откажешь в знании детской психологии) рекомендовал читать стихи даже тем, которые не поймут смысл: важен контакт на уровне ритма, мелодики, звучания родной речи. Во втором десятилетии нового века эта простая мысль недоступна для режиссера и исполнителей.

Спектакль красноярцев лучше многих, которыми Департамент культуры кормит столичных малолеток. Сибиряки-актеры профессиональны, вытягивают своими нервами невнятную инсценировку и приблизительную режиссуру. Однако они не в состоянии выйти за пределы стандартной схемы: детям подаем погорячее. «Конек» попал на смотр явно не как «Лучший спектакль России» (общий бренд «Маски»), но поскольку Красноярская драма привезла постановку в основной разряд, детскую взяли «до кучи». Почему и зрителей немного.

ПОЭТ ВКРУГ ТОЛПЫ

«Видимую сторону жизни», тоже вошедшую в раздел «Маска+», играли в Театральном центре на Страстном. Редкостный жанр моноспектакля, посвященного к тому же поэту, недавно ушедшему. Поэту, не слишком известному широкой аудитории (Елену Шварц стали печатать только после перестройки), почему создатели постановки - режиссер Борис Павлович и актриса Яна Савицкая из кировского Театра на Спасской - взяли еще и миссию просветительства. Анонс опять пугает «представлением о том, что дух поэзии неотделим от телесности поэта», и утверждением: «поэт, читающий стихи, гол и унижен». Схожих ужасов обнаружить в спектакле не удалось, напротив - публика сидит за столиками, актриса появляется то у буфетной стойки (бармен ей подыгрывал), то в других местах по окружности фойе.

Один или два раза героиня устремляется меж сидящих, держа в руке холодное оружие (меч): публика ежится. Но большей частью исполнительница находится на расстоянии, хотя, чтобы увидеть ее, приходилось менять позу или выворачивать шею. Неудобства сносимые - будь в компенсацию слышны стихи (а также проза). Но - из-за недостатков акустики или слабости голоса - слова слабо долетали до слушателей. Задача постановщика и исполнительницы - «сделать спектакль о последних часах жизни поэта» (из программки) - противоречит материалу.

Юношеские записки девушки (там же) - по-русски это не звучит, но главное в ином. Классик изрек: «Я поэт, этим и интересен»; создатели спектакля доказывают обратное. Их героиня походит на типичную представительницу своего поколения, поэтические строфы всего лишь побочный продукт ее деятельности. В результате образуются два, условно говоря, стула (по масочному буклету - «дух поэзии» и «телесность поэта»), меж которых располагаются актриса и постановщик.

Положение не так дискомфортно, как фальшиво. Традиционная расстановка сил между поэтом и толпой искажена: бег вокруг зрителей рождает персонажа, беспрестанно заискивающего перед массой. Героиня готова предпринять любые шаги (в буквальном и переносном смыслах), чтобы на нее обратили внимание. Центр тяжести перемещается с творчества на повседневность, уважение к стараниям актрисы и постановщика не переходит в восторг от поэзии и автора.

ЭКРАН, ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО

«Путешествие Алисы в Швейцарию» - спектакль Красноярской драмы, что выбран в основную программу («малая форма»). Пьеса Лукаса Бэрфуса касается деликатного вопроса, прав человека на добровольный уход из жизни и, соответственно, права врача на содействие пациенту. За рубежом, помнится, история «доктора Смерть» вызвала волнения, в России в ближайшие десятилетия найдется много более животрепещущих тем. Любопытно, что привлекло постановщика (тот же Олег Рыбкин) и что он считает важным для публики.

Сценограф Игорь Капитанов минимизировал обстановку до предела. Доминанта - огромный экран, на котором демонстрируются не лица актеров, но названия эпизодов - по дизайну изысканно и разнообразно. А лица и фигуры проецируются на два боковых экрана поменьше. Так что поклонники актеров могут разглядеть в подробностях их мимику, сделать вывод о профессионализме. Постановщик создал среднее между притчей и диспутом (доктор временами обращается в зал с монологами, да и другие не прочь пообщаться с публикой), приоритет отдан общечеловеческому.

К глобальным проблемам отечественному зрителю как-то трудно подключиться: привыкли, что в персонаже вдруг открываешь нечто очень близкое через какую-нибудь деталь. А тут мало того, что дело не слишком жгучее, так и исполнители не уходят с подмостков. В лучшем случае повернуты спиной к публике, в худшем сидят после своего эпизода в напряженных размышлениях. Тут происходящее становится загадкой: за кем следить и кого слушать - тех, кто в данный момент разговаривает, или переключить внимание на молчащих. Экраны с артистами нервозности добавляют, сразу четыре объекта приходится держать под постоянным наблюдением, того и гляди, что-то упустишь, а оно и будет наиглавнейшим. Самым понятным становится центровое полотно, на котором появляются сначала буквы, затем они складываются в слова, а уж из них возникает предложение - содержание следующего фрагмента. А уж когда белизну букв заливают волны - хочется аплодировать фантазии художника и ее воплощению.

Мысль, что главное в театре - все-таки актер, что это на «Оскаре» существуют номинации «за спецэффекты» (что для кино правильно), но на подмостках трюки не должны занимать центральное положение, приходит уже на представлении. Почему общение с живым человеком подменяется холодной пленкой: из-за госполитики включения театра в сферу развлечений, либо от стремления постановщиков к скорым результатам (с актером работать надо) - однозначно ответить тяжело.

ЗАОКЕАНСКИЕ ГОРЕСТИ

Август популярен не только в графстве Осейдж - пьеса Леттса второй раз на «Маске», теперь в варианте новосибирского «Глобуса». Хорошие актеры, по крайней мере, за некоторых можно ручаться. Но многих трудно увидеть: режиссер Марат Гацалов и художник Алексей Лобанов посадили зрителя в Театре Моссовета вдоль стен зала «Под крышей» - пространства вместительного, но слабо освещенного. Хилый свет создает напряженность, но не дает рассмотреть лица. Мне повезло: место в амфитеатре, куда обращены основные мизансцены; каково зрелище для инакосидящих - спросите у них. Есть небольшие экраны, там возникают картинки, то в записи, то впрямую (с камерой ходит Служанка). Иногда параллель остроумна: за столом молятся перед поминальной трапезой, а на экранах вовсю едят. Легкая насмешка над зрителем: народ проголодался, а показывают соблазнительную закусь.

Но чаще лица на экранах остаются тусклыми, так что дай к середине спектакля (программка обещала 2,5 без антракта, слово держит) разобраться, кто есть кто в многочисленном семействе. С пьесой не знакомые вряд ли поймут, что происходит в доме, глава которого свел счеты с жизнью. Автор-американец взял под сомнение традиционные ценности (в переводе на нас - национальную идею): мечта о собственном доме, крепкой семье, обретенном достатке и пр. подвержена издевательской ревизии. Отец семейства - алкоголик, его супруга наркоманка, у трех дочерей (привет Чехову) личная жизнь не сложилась. Одна фактически в разводе; вторая в зрелых летах нашла-таки себе жениха из завалящих, а он лезет к 14-летней ее племяннице. Возлюбленный третьей, с которым та готова уйти от родителей, оказывается единокровным братом. Не возмездие ли за века назад совершенные преступления обрушено на неповинных? - образ служанки-индианки на то намекает: былые хозяева земли теперь обихаживают потомков завоевателей.

Зритель, в заграничных перипетиях не слишком искушенный, все же должен кому-то сочувствовать и сравнить заокеанскую жизнь с собственной. Таинственный полумрак, из-за которого не сразу разберешь, кто сейчас появился, места действия позади зрителей, вынуждающие выворачивать голову или вглядываться в экраны, загадки мизансцен, когда герои забираются в стоящую рядом с обеденным столом ванну, а потом вынимают из нее шуршащий мусор, - все царапает воображение.

Режиссер строит действие от скандала к скандалу: идет разговор, но вот голос повышается до крика, летят тарелки, падают стулья. Вопли громки, темпераменты ярки, столкновения наблюдаешь с интересом. Скучать зрителю не дают, но взбадривание - механическое; когда нехитрый код постановщика ясен, хочется покинуть зрелище. Не тут-то было: уйти нельзя, столкнешься с артистами. Только немногие мастера эквилибристики улизнули, перемахнув через кресла.

Когда публика увлеченно высиживает часами, это одно; если остается из вежливости - другое. В пьесе речь о судьбе нации, в спектакле о малоприятной семейке. Успех относителен.

БЕЗ СКИДОК

Наконец-то вздыхаешь театральный дух полной грудью. Недаром первый русский театр появился в Ярославле, памятник Федору Волкову не зря возвышается рядом с театром его имени. Незаконченную пьесу Чехова - на афише значится «Без названия» - постановщик Евгений Марчелли принял со всем почтением к классику, но и с веселой злостью сегодняшнего россиянина. Намеченные автором типы довел, с актерами об руку, до национальных, запросто перешагнувших век с четвертью.

Спаянность исполнителей (ансамбль одно из завоеваний русского театра) почти безукоризненна, несмотря на жесткое начало: все собираются перед закрытым занавесом на авансцене, а слуги и еще раньше - натыкаясь на зрителей, проносят по проходам канистры с водой, совершают еще какие-то приготовления - к обеду ли, банкету. Можно бы упрекнуть режиссера, что происходящее на сцене отдает статикой: один говорит, остальные вроде как слушают. Однако каждый из десятка с лишним собравшихся наделен собственной манерой и непрерывным внутренним течением, отчего разглядывать-разгадывать их крайне любопытно. Даже когда общий разговор запинается.

Марчелли с художником Ильей Кутянским предпочитают подать исполнителя крупным планом. Рискованные мизансцены случаются, но не становятся самодовлеющими, призванными продемонстрировать изобретательность постановщика, а не открыть что-то нежданное в героях, прежде всего - в главном. Виталий Кищенко подходит на роль Платонова, каким его видит режиссер, идеально. Жизненная сила, вкус к радостям бытия, умение, словно у дикого зверя, приземлиться на лапы, в какие бы переделки ни попадал, делают центрального героя чуть не былинным богатырем. И приз «лучшая мужская роль» артист увез вполне заслуженно - если бы в той номинации не числился еще Юрий Яковлев.

Наверное, чаша склонилась в пользу провинциала, поскольку в «Пристани» вахтанговцев Яковлев выходит в небольшом рассказе, а у его соперника полномасштабная роль; но такое суждение формально. И дело не в популярности столичного актера, за чьей спиной несколько ролей, вошедших в золотой фонд русского театра и кино, - их шлейф, конечно, ощутим, но не он столь покорителен. Сущность сыгранного Яковлевым - в объеме героя, за которым читается и вся не так сложившаяся судьба; и участь автора, высшей наградой увенчанного, но без родины оставшегося; и горе нации, в которой столь замечательные экземпляры остаются невостребованными.

А о Платонове хочется поговорить с создателями - действительно ли постановщик и актер полагают, что чеховский герой всего лишь прожигатель жизни?

ПЕРЕД ЮБИЛЕЕМ

«Маска» по-прежнему подставляет провинцию, чему свидетельством и массовый уход зрителей с «Алых парусов» пермского Театр-Театра, и недоумение на «Подростке с правого берега» ТЮЗа из Красноярска, и разочарование от «Софокл. Эдип, тиран» ТЮЗа саратовского. Хорошо, что главный приз в Ярославле, что отсечены те, кто рекламирует себя надеждой русской сцены, но сам список (Театр.doc: 4 спектакля) доказывает глубинное неблагополучие. Благо, что у Фокина твердый характер, но беда «Маски» системна. И систему надо разрушить по всем уровням. Начиная от безграмотных рецензентов (из буклета: «бассейн становится отдушиной», «тон дает возможность услышать гул», «диспут разбирает эпизод») и завершая членством в отборщиках и судьях все тех же ревнителей собственной непогрешимости.

Иначе и без того низкий рейтинг «Маски» ею и накроется.

P.S. В следующем номере читайте еще один материал о «Золотой Маске».

Фотогалерея