Театр после пожара. Рецепт выживания

Выпуск №5-115/2009, Гость редакции

Почти год Пензенский областной драматический театр живет, не имея собственной крыши. Напомним, что здание регионального театра пострадало во время пожара 2 января 2008 года. Один из старейших провинциальных театров России выгорел дотла, остались только стены. Но и их пришлось разобрать, поскольку восстановлению здание не подлежало. Сегодня строительство идет полным ходом. Официально озвучена дата его окончания – 31 декабря 2009 года. Каким был для Пензы театральной уходящий год, каким видится новый театр – об этом мы беседуем с главным режиссером Пензенского театра драмы Вячеславом Анатольевичем Гуниным.

– Вячеслав Анатольевич, история пензенского театра раскололась на до и после пожара. Вы успели поработать на старой площадке не так много времени – всего четыре месяца. Зато у вас есть шанс сочинить собственную страницу для хроник будущего театра. 2008 – 2009 годы переходного периода. Что вы имеете сегодня? К чему вам хотелось бы прийти завтра?

– Сегодня мы имеем некий временной затакт, но мы действующий театр. Сцена и зал местного Колледжа культуры и искусств, где сегодня работаем, конечно, далеки от театральных стандартов, но мы выпускаем спектакли на зрителя, функционируем как полноценный театр, не обращая внимания на временные трудности. Списывать на них творческие неудачи было бы легко, но, я считаю, недопустимо. Человек, сидящий в зале, даже догадываться о наших внутренних проблемах не должен. Что касается будущего театра, то основной тезис – он не должен обслуживать зрителя. За последние два десятка лет с российским театром произошли метаморфозы ужасающие. Он опустился до уровня официанта: «Чего изволите?» Хотите – комедию с шутками ниже пояса и раздеванием. Хотите – непечатный монолог со сцены. Только бы зал заполнить. От этого категорически надо отходить. Ведь в традиции русского сценического искусства – относиться к зрителю с уважением. Не думать о нем хуже, чем он есть. Не играть на низменных его инстинктах, а пробуждать все лучшее в нем. Это пафосно звучит, но так было всегда. Театр в России во все времена шел на такт, на шаг, на вздох впереди зрителя – вел за собой, был авангардом литературной и философской мысли.

…Спор между сторонниками высокого искусства и шоуменами, завязавшийся в тот исторический момент, когда вся страна тяжко, со скрипом переходила на коммерческие рельсы, бесперспективен, в том смысле, что никогда эти две позиции не найдут единого знаменателя. Вопрос в конечной цели. Ведь и простую бумагу можно использовать двояко – написать, по выражению известного киногероя, «На холмах Грузии лежит ночная мгла» или анонимку на соседа. Что уж говорить о театре, имеющем колоссальные преимущества по степени психологического воздействия. И он может нести свет, а может – разрушение и пошлость.

Отрицать экономические реалии дня сегодняшнего – значит быть слепым. Да, искусство можно купить за деньги – актерам тоже надо на что-то жить. Вопрос в том, искусство ли это? И кто это придумал – кормить публику низкопробными спектаклями, полагая, что только этого она и ждет. В столице сегодня предостаточно безликих театров и антреприз, веселящих публику сальными анекдотами и вульгарным стриптизом. Но при этом есть Мастерская Петра Фоменко, выпускающая спектакли трогательные, пронзительные, с виртуозным отображением человеческих нелепостей, с непредсказуемой траекторией и широким размахом режиссерской мысли. Спектакли, излучающие живое тепло. Спектакли, после которых хочется жить. Жить немного иначе, чем прежде… Есть в Москве Белякович, хорошо известный пензенцам. Жесткий, бескомпромиссный, зрелищный, читающий Шекспира наотмашь. Есть захаровский Ленком, угасающий, но все еще яркий. Находящийся в зените «Современник» Галины Волчек есть. А еще - восходящая звезда Студии театрального искусства Сергея Женовача – одного из самых талантливых учеников Фоменко, усвоившего уроки мастера и избравшего свой, доселе нехоженый путь.

В Москве, как, впрочем, и в Питере, и в любом другом крупном городе – хотя бы Самаре, есть возможность выбора. В небольшой провинциальной Пензе его практически нет. Поэтому региональный театр не имеет роскоши ублажать публику халтурой. Он должен работать всерьез. Иначе здесь театральный зритель исчезнет как вид.

Пенза всегда была городом, умеющим ценить искусство сцены – кто стоял на пепелище, тот никогда не забудет лиц и глаз людей, скорбевших о театре. Сколько было там зрителей…Что держало их на морозе, что заставляло плакать? Вот ради этих людей и тех, кто полюбит театр в будущем, работают сегодня Вячеслав Гунин и его труппа…

– Кстати, о труппе. Вячеслав Анатольевич, так получилось, что пензенский театр долгое время обходился без главного режиссера. И, судя по тому, как нелегко было найти кандидата на эту должность, актеры не очень-то в нем нуждались. А может быть, не принимали тех, кто не соответствовал их идеалам? Как живется вам в этом статусе?

– Есть семья, со своими устоями, непростыми взаимоотношениями, настроениями, привычками. И я вошел в эту семью. Я сторонник просвещенно–интеллектуального управления. Мне важно, чтобы мои пожелания исполнялись. Но без криков, общих собраний, выяснений отношений, докладных и топанья ногами. Для меня это неприемлемо. Я считаю, что каждый является личностью. Бог подарил мне качество, которым я чрезвычайно дорожу, – с юмором относиться к самому себе. И с юмором я расставаться не собираюсь, на фюрера я не буду похожим никогда.

Не секрет, что сегодня обновление труппы необходимо. Она естественным образом стареет. Поэтому всегда будет оставаться актуальным вопрос о приглашении актеров. Труппа – это болезненная тема всех театров. В Пензе в последние годы отдельно селекцией не занимался никто, и, увы, не каждая пьеса нам по плечу. Надо возвращать то счастливое время, когда в театр ходили на артистов.

– В этом году впервые в истории Пензы и вопреки прогнозам пессимистов, вы набрали актерский курс на базе местного Колледжа культуры и искусств. Мало, кто верил, что удастся оформить необходимые документы и получить лицензию. Тем не менее, это есть. Ваши студенты обещают свежие актерские вливания?

– Думаю, да. Подчеркиваю, что после четырех лет обучения они получат диплом артиста театра. Не массовика-затейника, а актера-профессионала. Это важно. Они воспитываются при театре, на спектаклях театра, для данного, конкретного театра. Первые сценические дебюты состоятся уже в этом году – в новогоднем детском спектакле. Там я хочу попробовать своих студентов не только на второстепенные, но даже на главные роли. Юные таланты должны привыкать к своему ремеслу. Чем раньше они выйдут на сцену, тем быстрее будут расти в творческом плане.

…Известно, что проект нового здания театра предполагает 15 комфортных квартир для актеров и их семей. И, наверное, со временем проблема наполнения труппы будет решена. Однако в немалой степени успех театра определяет репертуарная политика. При советской власти был жестко регламентированный перечень – какие пьесы обязательны для театра: классическая, зарубежная, современного драматурга и так далее. Сегодня вопрос репертуара каждый решает самостоятельно. И может быть, не всегда удачно. Конечно, пьеса – лишь 30% составляющей успеха, важнее даже, не что ставят, а как ставят. И, тем не менее, литературный материал высокого уровня обязывает. Уже не спустить на тормозах, не обойтись только ремаркой, не отделаться статичной сценой – строгий взгляд драматурга довлеет и требует почтительного отношения к таланту автора. Годы постцензурного творчества всколыхнули шелуху и пену, о которых в драматургии советского периода даже помыслить никто не мог. На сцену вылезли жуткая чернуха, агрессия и безвкусица. И театры с готовностью принялись кормить всем этим «дивным» суррогатом ни в чем не повинную публику. В какой-то степени общероссийский процесс падения театральных нравов затронул и Пензу. Но времена меняются и все возвращается на круги своя…

– К чему вы готовитесь, Вячеслав Анатольевич? Ждут ли пензенских театралов перемены в смысле подбора репертуара? Намерен ли театр сменить предпочтения – от легковесных водевилей и комедий вернуться к серьезной литературе?

– Театр должен быть разным, рассчитанным на отличные друг от друга вкусы, возраст, уровень восприятия. Поэтому, на мой взгляд, должны быть в нашем театре и классическая комедия, и современная авангардная пьеса, и мюзикл. И Шекспир, и Брехт, и Чехов… Это преступно – не пускать на сцену таких авторов.

Как режиссер-постановщик я хотел бы прикоснуться к Чехову. Это выстраданная давняя моя мечта. Считаю его самым непостижимым автором. Он каждый раз для меня новый, несмотря на то, что по всему миру его ставят. «Вишневым садом» болею – это загадочная планета... Кроме того, есть Беккет, Ионеско, которые всегда у меня на столе. Они злободневны. И Мольер. Есть целый ряд современных авторов. Безумно люблю Володина. Арбузова обожаю – сказочный автор. Интересны инсценировки Достоевского, сделанные Розовым. На малой сцене можно было бы попробовать Гришковца, который тоже не прост, как мне кажется. Интересно можно прочитать его. И Достоевский, и Толстой, и Куприн. И отдельно – о Лермонтове. «Маскарад» непростая пьеса и красивая. Очень хочется красочного, радостного, праздничного спектакля, феерического. Вот таким мы будем открываться на новой сцене. Пока еще не сделан выбор. Это могут быть и Лермонтов, и Гоцци, и Гольдони…

Что касается осуществления всех этих планов, то необязательно репертуар буду наполнять я один. Я за то, чтобы в театре постоянно появлялись приглашенные режиссеры.

– Современный театр не стоит на месте. Сегодня он уж не тот, что 20, 30, тем более 100 лет назад. Как насчет классического изречения: «формы, формы новые нужны»? Думаете над этим?

– И думаем, и стремимся. В тех условиях, что мы имеем пока, трудно говорить о каких-то ноу-хау. Но вот через год, когда театр обретет новый дом, будет, где размахнуться творческой мысли. Проектом в строящемся здании театра запланирована малая сцена. И это придает оптимизма. Как площадка для эксперимента она нашему театру жизненно необходима. Пензенская альтернативная сцена предполагается как театр в театре. С отдельным входом. Своей атмосферой. Камерностью. Мне кажется, актерское дыхание, энергетика, которые переходят в зал, многократно ценнее, чем технические ухищрения, которые могут это подменить.

Я за то, чтобы была возможность поиска. За многообразие. Чтобы пензенский зритель смог увидеть не только традиционные спектакли на классической сцене в большом красивом зале. Но и необычные постановки, которые идут, положим, на открытой площадке в театральном дворе или где-то в буфете. Или почему бы, скажем, не сыграть «Ромео и Джульетту» на крыше, на фоне звездного неба – дать ночной спектакль для студенчества.

Кроме того, моя мечта – использовать в спектаклях живую музыку. Раньше в штате многих театров были небольшие оркестры. И они выступали как полноценные участники спектаклей.

Подобный прием реализует, к примеру, москвич Сергей Женовач. В постановке по Чарльзу Диккенсу «Битва жизни» первым выходит на сцену музыкант. Берет гитару, подстраивает ее, проводит по струнам, пока не появляются все остальные участники спектакля, в том числе еще два музыканта – скрипач и флейтист. Это волшебное трио принимает самое живое участие в потоке происходящих на сцене событий, акцентирует внимание зрителей на важных моментах. Только его соло проявляется в музыкальном выражении. Иногда исполнители отступают в тень, и тогда их мелодия служит фоном. Зритель по ходу действия, видимо, не отдает себе отчета, какую значительную роль играет в его восприятии живая музыка. Но вот отзвучали последние аккорды, и обрушились шквалом аплодисменты, пора возвращаться в мир реальный. Выходишь на улицу, и почему-то хочется плакать. Верно, оттого, что тебе не хватает той тихой мелодии, которая была с тобой на протяжении двух с половиной часов и вдруг смолкла…

– Конечно, театр – это, прежде всего, живое общение. Но сейчас он все больше и больше увлекается применением спецэффектов. Вслед за кино и телевидением стремится максимально воздействовать техническими средствами – я говорю здесь, конечно, о театрах, обладающих достаточными для того финансами. Вячеслав Анатольевич, как вы относитесь к подобным приемам?

– Главное, чтобы не было цели спрятать за спецэффектами актерскую и режиссерскую беспомощность. Чтобы работа живых людей не обесценилась. Я же не против технического прогресса. Ни в коем случае! Пусть он будет. Важно, чтобы он не заслонил при этом человека. Сейчас в театре применяют множество самых модных технологий – и ультрасовременный свет, и звук, и машинерию, и хорошо, если бы они появились в Пензе – так, скорее всего, будет. Но все это должно служить дополнением к актерской игре, а не наоборот.

– Главный зал строящегося здания пензенского театра предполагает порядка тысячи зрительных мест. Для такого небольшого городка, как Пенза, это, пожалуй, многовато. В столице, например, давно отказались от «стадионов» внутри театра – у того же Фоменко на новой сцене партер – 300 с небольшим мест, всего – порядка 450. Зрителю должно быть комфортно и уютно. Придя в театр, он должен чувствовать себя избранным, обласканным, а не затерявшимся в толпе. Тем не менее в Пензе снова строят огромный театр. По вашему мнению, сможете ли вы всякий раз его заполнять?

– Проблема не из простых. С одной стороны, по сути единственное в области приличное здание, куда можно приглашать зрителей, вроде бы, обязано служить площадкой для гастролеров, и не только театральных. С другой стороны, я согласен с вами – для театра зал с тысячей мест – это большая опасность. Актер не должен играть на полупустой зал. Мало того, что это безумно трудно, так еще и в немалой степени расхолаживает. Значит, будем стремиться к тому, чтобы привлекать в театр большее количество зрителей.

– Признайтесь, Вячеслав Анатольевич, есть у вас личная жизнь? Такое впечатление, что театр занимает 24 часа в сутки.

– Моя жизнь, конечно, не только театр, хотя он, вне всякого сомнения, самая значительная ее часть. Но и личная жизнь есть. Я никогда не принадлежал ни к одному монашескому ордену. У меня, к счастью, появились люди, небезразличные мне, близкие мне здесь, в Пензе, друзья. По мере сил общаемся, хотя все люди занятые. Есть дочка Ольга, которая живет в другом городе, но с ней мы очень близки, постоянно созваниваемся. Я растил ее с шестого класса один и воспитывал, как я воспитываю театр – полной откровенностью.

…«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Тем более, дело. Сегодня трудно определить, в нужном ли направлении движется пензенский театр, какие плоды принесут нынешние шаги. Но одно можно утверждать смело – в театре, наконец-то, появился человек, который хочет созидать. Не сидеть в теплом кабинете – у Гунина, кстати, его сейчас и нет, не пользоваться государственной кормушкой, набивая собственный карман, а делать. Создавать спектакли, работать с актерами, растить их. По кирпичику выстраивать новый театр, который в Пензе обязательно будет.

Фотогалерея