Олег Леушин: Наше дело не осудить и не оправдать. Наше дело - показать!

Выпуск №10-160/2013, Лица

Олег Леушин: Наше дело не осудить и не оправдать. Наше дело - показать!

Олег Николаевич ЛЕУШИН, заслуженный артист России. Последние два года он так же является художественным руководителем Театра на Юго-Западе. Магнетический актер, мгновенно затягивающий зрителя в свой космос. Каждая его роль, будь то Калигула, Голубь, Воланд или Говоркова - это мастер-класс перевоплощения. Желая понять, что это за личность, как он это делает, а также узнать, чем сейчас дышит Театр на Юго-Западе, я решаю взять у него интервью.

- Олег Николаевич, почему вы выбрали для себя именно этот путь - театр?

- По жизни я очень стеснительный человек, а на сцене не так страшно - можно делать все, что хочешь. Передавать то, что ты не можешь реализовать в жизни, поступки совершать, которые ты не можешь выдать в жизни. Все равно живем мы по каким-то канонам, в морали определенной, этикете. В театре в каком-то смысле есть полная свобода душевного состояния, ты можешь творить все, что хочешь. Персонажи, которых я играю, позволяют это делать: Калигула, Воланд, Клавдий... Вот поэтому и Театр.

- Как вы появились в театре на Юго-Западе?

- Это судьба! В Екатеринбурге на съемках встретились с Виктором Васильевичем Авиловым, потом через год опять встретились и еще с одним актером театра Алексеем Ваниным, вместе снимались в кино, говорили о чем-то. Ну, я взял сдуру-то и приехал сюда. Звоню Авилову: «Вить, а можно мне Беляковичу показаться?». Он говорит: «Я сейчас не в театре (он уходил на год из театра, много было проектов в кино), звони Ванину». Я позвонил ему, он поговорил с Беляковичем. Я пришел, чего-то почитал. Меня взяли. Вот так я попал в театр на Юго-Западе, благодаря двум людям. Сейчас заканчиваю здесь двадцать второй сезон.

Очень хорошо помню мой первый рабочий день в театре. Здесь не было еще никаких пристроек, был склад с декорациями, коридорчик с костюмами. И во главе с Валерием Романовичем, Сергей Неудачин и я (мы вместе с одного курса пришли в этот театр, в одно время) вытащили какие-то декорации, собрали реквизит - хотели что-то выкинуть. Выкинули два стула, остальное сложили аккуратно обратно. Так и повелось. Поначалу я играл мало. Работал монтировщиком, в гардеробе, билетики отрывал. Этот путь многие проходили, особенно старики, которые основали театр. Это же был театр-студия. Потом начал потихоньку с эпизодов, потом мне дали какие-то роли - Белякович доверил. И так я постепенно шел. Очень много впитывал, в основном молчал на репетициях, слушал, смотрел и анализировал. Как-то входил в эту систему. А потом был переломный момент. Через семь лет что-то щелкнуло. То количество информации, опыта существования на сцене, работы над ролями, работы с Беляковичем, с партнерами перешло в какое-то новое качество. И все. У меня пошли более серьезные роли. Вот... и два года назад Белякович мне звонит:

  • Лева (у меня такая в театре кличка), какое у тебя отчество?

  • Николаевич.

  • А ты какого года рождения?

  • Шестьдесят восьмого, а что?

  • Нет, ничего.

Через два дня узнаю, что я худрук этого театра. Так меня бросили на эту амбразуру. Вот такой творческий путь от монтировщика до художественного руководителя за двадцать лет.

- А вы ставили спектакли?

- Режиссер - это состояние и потребность души. По-другому не имеет смысла. Будет чушь собачья. Можно напридумывать, конечно, тему найти, наворотить декорацию, музыки, но это все будет мертвое искусство. А когда в тебе что-то кричит, какая-то тема тебя мучает и ты не можешь молчать - вот тогда надо. И тут все сложилось: есть возможность чисто техническая и потребность.

- То есть у вас есть эта потребность?

- Если говорить о первом спектакле, «Люди и Джентльмены», да, она была. Я выбрал простую пьесу... пощупать. Это был опыт для меня. Но в этой простой и в то же время запутанной актерской истории Эдуардо де Филиппо, легкой, комедийной, мне вдруг показалось, что я могу что-то сказать конкретным, простым, очень доходчивым языком. Я написал финальный монолог для Дона Дженнаро, об актерах, о нашей трудной профессии, о том, что «вы, ребята, не судите - пианист, он играет, как умеет», о тех ушедших людях... Там есть такие слова: «И мы, оставшиеся на сцене, все еще верные своей судьбе, мы закрываем счета тех, кто ушел. И лицедейство живет, несмотря ни на что, загораются огни рампы и начинается священнодействие, название которому - ТЕАТР. А когда настанет наш час, час вот этого последнего платежа и нас спросят: «А чем вы оплатили право на эту жизнь?», - мы, наверное, знаем, что ответить. Мы оплатили его тем, что всю жизнь пытались дарить людям, на наш взгляд, самое важное: любовь, веру в себя и надежду...». Как-то я это за одну ночь написал, и сложился спектакль. В голове возникла музыка сразу - танго.

- Вы прекрасно воссоздали итальянскую атмосферу в спектакле. Передвигаться скопом, все проблемы также решать скопом, в том числе и личные. Говорить хором и что-то еще умудряться слышать. Смешные сцены, пантомимы. И в конце таким контрастом монолог...

- Как Валерий Романович говорит, нужен какой-то адрес: для чего, почему, зачем, иначе получилось бы, что рассказали историю и все.

- В монологе увиделся ваш подвиг - несмотря ни на что, делать свое дело. Все ходили, передвигались, смеялись... И вдруг финал-монолог. Я, как зритель, вижу не итальянских актеров, а труппу Театра на Юго-Западе. И вас, который стал худруком. И так это прочувствовалось, что даже трудно было слезы сдержать.

- Значит, мы достигли своей цели. Это прекрасно. А сейчас, видите, вот макет. Это я тоже сидел по ночам... Я проводил опрос артистов, что кто хочет сыграть. Кто-то что-то говорил, кто-то не говорил, и вдруг прозвучала такая совершенно простая история - «Любовь и голуби». Владимир Гуркин. Я перечитал и понял, что хочу, могу и имею право поставить этот спектакль. Сразу все забурлило где-то там... о любви, о русских людях, о предательстве, о семье, о корнях, об одиночестве, о мечте... вот такие категории. В жанре я сейчас пытаюсь определиться: русская народная трагикомедия. Звучит русская музыка народная. Артисты у меня поют сами и играют на гармошке. Сейчас эта история в работе, а 29 и 30 июня мы ее выпустим на зрителя. Процесс дико увлекательный. Мне, оказывается, нравится работать с артистами. Объяснить и вытащить. Не всегда, конечно, получается. Но что-то рождается, переходы интересные, музыка интересная, реакции, оценки. Народ начинает жить этим, они без меня уже собираются, спрашивают: «Олег Николаевич, когда репетиция?». Люди горят и это так безумно ценно! А у меня сейчас восемнадцать спектаклей подряд, потом я сажусь в самолет, лечу в Екатеринбург, в свой родной институт, буду выдавать дипломы. Мне когда позвонили, такая легкая гордость: в свой родной институт я возвращаюсь в качестве председателя государственной экзаменационной комиссии. Это у меня пока как-то не укладывается в голове. Ведь я - артист!

- А что для вас артист?

- Потребность что-то сказать, потребность как-то себя изменить на какой-то хоть короткий срок, попробовать себя в новых качествах, которые невозможны в жизни... В каждой роли привлекает неизвестность: а как же это получится? Я вот так могу, а как же я еще могу? То есть опять же процесс познания не только автора, роли, но и себя.

- Самопознание. Вот для чего, в конце концов, мы это делаем.

- Только так. От внешнего к внутреннему, от внутреннего к внешнему. У всех по-разному. Но мы как йоги - стремимся к полной гармонии с миром. А гармония для меня наступает, только когда я на этой сцене, и все происходит почти так, как хотелось.

Я тут недавно афоризм родил: «Люди стали настолько умны, что перестали понимать простые вещи». И хочется спектаклем «Любовь и голуби» простым языком, нормальным русским, без режиссерских заморочек, рассказать историю. Я уже понимаю, что у нас рождается своя история, и она мне нравится.

- Заинтриговали!

- Пока нравится. Потом я буду волноваться, кричать, нервничать.

- Вы тиран?

О.Л: Я? Нет, я не тиран. Мне почему-то всегда больно обижать людей, стыдно, неловко. Я так не хочу, да и не имею права. Но иногда приходится жестко сказать: «Господа, давайте подумаем, что у нас не так!»

- Что вы цените в актерах?

О.Л: Внутреннюю подвижность и умение анализировать. Артист должен всегда понимать, зачем и для чего он вышел на эту сцену. Артист ценен в паузах и оценках. Безусловно, он должен уметь и говорить - доносить мысль. Иногда человек говорит текст, я текст знаю, но не понимаю, о чем он говорит. Мысль - это очень важно. Мысль и эмоция. Ну и конечно необходимо уметь двигаться, держать себя в форме. Распределяя роли, я знаю, кто что может в этом театре и кто что смог бы.

- У вас появляются режиссерские амбиции?

- Это не амбиции. Я благодарен Господу и Беляковичу, что есть такой момент реализации себя еще в чем-то. У меня амбиция одна: быть хорошим артистом.

- Как сохраняется линия Беляковича в театре? В Вашей режиссуре вы ее придерживаетесь?

- Я пытаюсь соблюсти те законы и ту школу, что создал Белякович. Я считаю ее идеальной в плане подачи материала и восприятия зрителя. Идет полный контакт с залом. Есть энергетическая связь со зрителем. Не просто два артиста закрылись и болтают, а через зал. Треугольник. Плюс структура, как Валерий Романович ставит спектакль, динамично. Точное расположение артистов по сцене, точная подача текста, точное включение музыки, точное существование под музыку. Все должно быть точно. Приблизительно - это уже не искусство. Я наблюдал, учился, пытался ему помогать. В спектакле «Баба Шанель» много есть моих предложений, придумок сценических и психологических для актеров. То есть был какой-то опыт. Спектакль «У ковчега в восемь» Белякович начал делать, но, к сожалению, были проблемы со здоровьем, он был какое-то время в больнице. Мы сами доделали этот спектакль, придумывали тоже что-то. Поэтапно я набирался опыта в постановке спектакля. Я считаю, что мое дело, если Белякович мне доверил это все, нести эту школу дальше. Свет и музыка играют в наших спектаклях огромную роль. У меня есть Михаил Борисович Коротков, наш художник по звуку. Он понимает, что я хочу, и такую музыку предлагает!

- Ощущается ли отсутствие Беляковича?

- Я не ощущаю, что мы без Беляковича. Мы все время на связи, консультируемся, советуемся. Он все равно остается куратором этого театра, его безусловным основателем и духовным наставником. Так что я не ощущаю, что мы без Беляковича. К тому же мы сейчас дом построили, в одной половине мы живем с женой и собакой, в другой - Белякович. Я давно мечтал о загородном доме, камине, жене, собаке, детях... внуках. У меня внук родился 31 марта, Александр Иванович. Так что я дедушка! А с Беляковичем мы теперь будем еще тесней сотрудничать - соседи.

 

Фото из архива театра

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.