В память о Киме

Выпуск №5-115/2009, Вспоминая

Память – хрупкая вещь, и тут уж как повезет. Кого-то незаслуженно забывают, кто-то, перемещаясь из десятилетий в столетия, обрастает легендами и покрывается бронзой. Но иногда память о человеке просто ждет своего времени. И тогда все вдруг сходится: люди, события, чудом обнаруженные фотографии и архивные материалы. Видимо, время пришло и для Кимы Матвеевны Дрерман.

Когда-то Кима Дрерман была знаковой фигурой в театральной среде Хабаровска, своего рода «мотором» регионального отделения Союза театральных деятелей (в то время – Всероссийского театрального общества). Из тех воспоминаний, которые удалось собрать (к счастью, еще немало людей, которые знали ее лично), сложился этот портрет. Конечно, он далеко не полный, ведь Кима Матвеевна была человеком закрытым, не окружала себя многочисленными друзьями и приятелями, никого не впускала в свою личную жизнь, и теперь о чем-то можно лишь догадываться.

Кима – довольно редкое и странное имя. Впрочем, тогда оно вполне соответствовало времени: аббревиатура от «Коммунистического интернационала молодежи». Был ли Хабаровск родиной Кимы Матвеевны? Никто этого не знает. До войны она жила с мамой Диной Ефимовной Яблоко в крохотной комнатушке при Доме пионеров (сегодня в этом здании находится ТЮЗ). Здесь же располагалась библиотека, которой Дина Ефимовна заведовала. Эту женщину, сдержанную и строгую, хабаровская детвора очень любила. Она учила их ценить книги, устраивала творческие вечера. Многие наши земляки, оставившие впоследствии заметный след в культуре Хабаровского края, были читателями Дины Ефимовны Яблоко.

Об отце в семье Кимы Дрерман никогда не говорили: это была закрытая тема. Лишь годы спустя выяснится, что он осужден по политической статье с применением высшей меры наказания. Его имя высечено на мемориале памяти жертв сталинских репрессий, который установили в конце 1990-х у часовни на городском кладбище.

До войны Хабаровск жил обычной размеренной жизнью. Но были в нем особые точки творческого притяжения. К примеру, городской драматический кружок, которым руководила легендарная личность – Наталья Павловна Крамида. Она создавала интереснейшие спектакли и подходила к своему делу чрезвычайно серьезно и профессионально. А в качестве критиков приглашала на премьеры ведущих российских режиссеров, актеров, благо в то время в Хабаровск приезжали с гастролями крупнейшие театры. Попасть в драмкружок Крамиды казалось почти нереальным. Например, Галина Ивановна Завода, ставшая со временем известным режиссером краевого радио (и с ее именем связана целая эпоха радиокомитета) два года набиралась смелости обратиться к Наталье Павловне. В драмкружке Галина Завода познакомилась с Кимой Дрерман: та уже вовсю участвовала в постановках.

В один из дней давали «Горе от ума» Грибоедова, где блистала Инна Кондратьева (впоследствии она стала женой Г.А.Товстоногова, сыграла Аглаю в его знаменитом спектакле «Идиот»). Кима Дрерман исполняла роль Софьи. Надо сказать честно: природа не отметила эту девочку красивой внешностью. Полноватая, с глазами, похожими на горошины черного перца, и длинным носом, которым она к тому же все время шмыгала (эта привычка осталась у Кимы Матвеевны на всю жизнь). Но было в ней, видимо, что-то особое, что-то приподнимающее над привычным понятием красоты. Не случайно находившийся в то время в Хабаровске и приглашенный Натальей Павловной Крамидой на детский спектакль режиссер Ленинградского Нового театра Борис Михайлович Сушкевич отметил в «Горе от ума» не «звезд» вроде Инны Кондратьевой, а работу Кимы. Он говорил о ясности мысли, которую несла исполнительница роли Софьи, о достоверности всего, что она делала на сцене.

Все, кто знал Киму Дрерман, говорили, что она казалась не по годам серьезной и собранной. Ее речь, как очень точно выразилась Галина Ивановна Завода, не рассыпалась на множество словес, а была словно окантована лаконичной мыслью. Эта характерная черта навсегда сохранится у известного в дальнейшем театроведа и критика.

Но это дело будущего, а пока – живет в городе на Амуре девочка, которая любит театр, и, кажется, знает о нем все. Однажды подружки по театральной студии пришли домой к Киме, в ту самую каморку при Дворце пионеров, и ахнули. Буквально все пространство было заполнено книгами, журналами, газетными вырезками. Те, что не помещались на столе, кипами лежали на полу – кладезь интереснейшей информации об актерах, режиссерах, драматургах, новейших театральных постановках страны. И стало понятно, чем жила и дышала Кима.

Окончание школы совпало для их поколения с началом Великой Отечественной войны. Это был такой отрезок времени, когда никто ничего не планировал. Все жили одним: надеждой, что этот кошмар скоро кончится. В Хабаровске не гремели взрывы, но общее напряжение чувствовалось во всем. Приходили эшелоны с ранеными, воспитанники драмкружка давали в госпиталях концерты и спектакли, и так продолжалось около двух лет. А потом Наталья Павловна Крамида решительно стала настраивать своих учеников на поступление в театральный вуз. Из Хабаровска понеслись многочисленные письма и телеграммы во все концы страны. Ответа не было. Потом кто-то подсказал, что в Томск эвакуирован Ленинградский театральный институт им. А.Н.Островского. Написали туда уже без всякой надежды, но в сентябре неожиданно получили ответ. В нем говорилось, что институт объявляет набор студентов, но ничего не обещает, даже общежития. Несмотря ни на что, из Хабаровска в Сибирь выехала четверка отважных: Инна Кондратьева, Анна Пономарева, Галина Завода и Кима Дрерман. Трое из них видели себя актрисами, Кима же – только театроведом.

Хабаровские девчонки успешно прошли все туры и стали полноправными студентками. Общежитие располагалось в большой мансарде здания комитета по искусству. Учеба перемежалась с выездами на поля, где не очень сытая молодежь копала морковку для студенческой столовой. А через пару месяцев институт перевели в Новосибирск, пристроив его в помещении оперного театра. Жили неподалеку, в промерзшем здании, где не было ничего, кроме двухъярусных кроватей, спали в пальто (можно только предположить, какие зимы бывают в Сибири!), но это казалось полной ерундой по сравнению с тем, что они учились в знаменитом театральном вузе у блестящих педагогов и мастеров.

Одним из них был Иван Иванович Соллертинский – художественный руководитель Ленинградской филармонии, театровед, музыковед, литературовед, публицист, историк, владеющий как минимум двумя десятками языков. А кроме того, блестящий оратор. Не случайно на его лекции, которые он читал на курсе у театроведов, сбегался весь институт. Этот уникальный человек, назло войне, формировал позитивное пространство. За один год он превратил Новосибирск в «филиал Ленинграда»: здесь устраивались симфонические концерты, артисты Ленинградской филармонии и Академического театра им.А.С.Пушкина участвовали в работе лектория по искусству.

В 1943 году Соллертинский скоропостижно скончался. Последним его приютом стало Заельцовское кладбище Новосибирска. В траурной процессии шло множество людей – все, кто его знал, любил, боготворил. Вечером того же дня музыканты решили дать концерт памяти Соллертинского. Озябшие, голодные студенты вернулись с кладбища в свое промерзшее общежитие, и сил двигаться уже не было. А Кима Дрерман пошла. Такой уж человек – с обостренным чувством долга.

Потом она рассказывала подругам удивительную, мистическую историю. С первыми звуками музыки в распахнутую ветром форточку влетела птица. Какое-то время она кружила над изумленными зрителями и так же внезапно улетела. И никто не сомневался: с ними прощалась душа Ивана Ивановича…

Разомкнулось блокадное кольцо, и театральный институт вернулся в Ленинград. Страшное это зрелище – город руин. Практически уничтоженный, но не сломленный. В такой ситуации лишь надежда дает силы жить дальше. Ну а молодость, как известно, все преодолеет.

Среди студентов Кима Дрерман была одной из лучших, и это неудивительно (достаточно вспомнить Хабаровск, книжно-журнальные кипы и постоянную погруженность в тему театра). Не случайно именно ее и только ее особо выделял преподававший в то время Леонид Антонович Малюгин – яркий театральный критик и драматург. Их связывала очень важная нить, которая прервалась лишь в 1968 году после смерти Леонида Антоновича (но вряд ли она прервалась для Кимы Матвеевны). «Это была дружба двух людей с одинаковым мерилом ценностей и знанием этих ценностей, людей, которые понимали друг друга с полуслова» (Г.И.Завода).

В 1948 году, закончив театроведческий факультет Ленинградского государственного театрального института им. Островского, Кима Дрерман вернулась в Хабаровск, и с этого момента ее профессиональная жизнь была связана только с ним.

Многие отмечают: Кима Матвеевна все делала на очень высоком уровне. В шестидесятых годах Дрерман возглавляла Дом народного творчества. При ней он превратился в настоящий центр культуры всего нашего края. Рождались народные театры (достаточно вспомнить нанайский театр в Найхине, два театра – русский и еврейский – в Биробиджане), появлялись хоровые коллективы, среди которых лучшим был городской молодежный хор под управлением Владимира Чернина. Сюда, за тысячи километров, из Москвы приезжали специалисты из самых разных областей культуры, чтобы поддержать, поделиться опытом. И Хабаровск в их глазах не выглядел далекой провинцией. За всем этим стояла женщина с внимательными черными глазами, сдержанная в словах и движениях, строгая в оценках.

Она была человеком высокой культуры и колоссальных знаний. Один столичный режиссер, имея в виду недюжинный интеллект Дрерман, назвал ее Карлом Марксом, и полушутливое прозвище закрепилось за ней. Народный артист России Эдуард Сергеевич Мосин, который достаточно долго работал с Дрерман, вспоминает: когда бы он ни заглянул к Киме Матвеевне, она либо что-то читала, либо работала над очередной рецензией или статьей в газету. А если ей попадалось что-то очень уж интересное, восклицала: «Это блестящая книга!» И поправляла черную, как вороново крыло, челку.

Музыковед Ирина Павловна Соболевская утверждает: Кима Матвеевна – уникальная женщина. Она щедро делилась знаниями, и все, чем занималась, было не во имя собственной славы и процветания, а во имя тех людей, которые находились рядом. Вряд ли бы удалось Владимиру Чернину, музыканту яркого дарования, создать в одиночку городской молодежный хор, который впоследствии был включен в состав краевой филармонии и получал самые высокие оценки. Да, Чернин являлся творческим началом этого коллектива, а Дрерман – тем самым двигателем, который обеспечивал все «технические» моменты, без которых просто ничего бы не получилось. У Кимы Матвеевны было чутье на талантливых людей, и она не жалела времени и сил, чтобы создать для них максимально комфортную атмосферу, оградить от всего, что мешает творчеству.

Так, например, произошло и с молодым режиссером Станиславом Таюшевым (сегодня театроведы говорят об «эпохе Таюшева» в театральном пространстве Хабаровска 1970-х), который очень ярко заявил о себе в ТЮЗе. Кима Матвеевна к тому времени уже была ответственным секретарем регионального отделения ВТО. Вот лишь один момент. Таюшев ставит спектакль «Дракон» по пьесе Евгения Шварца, находящейся в то время в разряде полузапрещенных. На сдачу приходят «начальники от культуры», а проще – партийные инструкторы, с единственной целью: запретить. Но они еще не знают, что Кима Матвеевна готовит бой. И проводит она его блестяще. Спектакль сыгран, начинается обсуждение, представители власти в один голос твердят о том, что постановка никуда не годится, и в это время в кабинет входит делегация москвичей (понятно, что Кима Матвеевна позаботилась об этом заранее, подключив Владимира Оренова, ныне именитого критика и режиссера, а тогда куратора дальневосточных отделений ВТО). Среди них – заместитель главного редактора журнала «Новый мир», председатель секции режиссуры ВТО, другие не менее значимые персоны. И оценки они дают совсем иные: отличная режиссерская работа, актуальная тема. Чиновники идут на попятную: ну если уж Москва не возражает…

Есть и другие примеры, которые показывают, каким человеком была Кима Дрерман. В краевом драмтеатре Алексей Найденов совместно с художником Татьяной Сельвинской ставит спектакль «Власть тьмы». Талантливая, трагическая по звучанию работа. И почему-то сразу понятно, что вряд ли она минует препоны на пути к зрителю. Так и получилось. Режиссера и художника обвиняли в излишнем пессимизме, подключили к обсуждению педагогов («Власть тьмы» была в школьной программе), которые утверждали, что «нельзя этот мрак в зал нести». Все шло к тому, чтобы спектакль запретить. Выслушав обвиняющую сторону, слово попросила Кима Дрерман. Она говорила очень просто: «Вы производите впечатление людей, у которых никто не умирал. У вас кто-нибудь умирал? Вы когда-нибудь плакали? А вас никто не оскорблял, вы никогда не чувствовали себя униженными?» Ни педагоги, ни чиновники не ожидали таких вопросов. За этой ситуацией наблюдал Владимир Оренов, и он говорит, что в тот момент Дрерман говорила не как театральный критик, а как человек, который беспокоится за души «обвинителей», и в глазах у нее стояли слезы. «Почему мы отвергаем горечь нашей жизни? – продолжала она. – Ведь и в ней есть счастье…» После этих слов, слезы появились уже на глазах тех, кто только что ратовал за запрет «Власти тьмы». Во время голосования спектакль приняли единогласно.

Или такой штрих. Из Магадана в Хабаровский театр музыкальной комедии решили перевести Юлия Гриншпуна в качестве главного режиссера. Все знали, что он талантливый человек, но беспартийный и к тому же еврей, «что не очень желательно», по словам чиновников от культуры. На заседании, где решался вопрос назначения Гриншпуна, кто-то из инспекторов промолвил: «Все-таки должность идеологически значимая, а тут – не член партии, да и пятая графа… Не лучше ли назначить его не главным, а очередным?» Кима Матвеевна встала, достала свой паспорт и сказала: «Я работаю в этом городе много лет. Я живу в крае, где есть Еврейская автономная область. В пятой графе моего паспорта написано «еврейка». Скажите, пожалуйста, как вы меня за это хотите наказать?»

«Дрерман была мощной и реальной силой. Она билась за добро и истинную красоту, как не бился никто. Она была театральным камертоном Хабаровска» (В.Б. Оренов).

В Киме Матвеевне сочетались достоинство и доброжелательность, жесткость в оценках и абсолютно точное понимание того, что хорошо и что плохо. Ни перед кем не заискивала, не льстила. Решительно открывала двери чиновничьих кабинетов и решала необходимые вопросы. К ней прислушивался сам Алексей Климентьевич Черный – первый секретарь крайкома партии, фигура по тем временам более чем крупная. Когда Оренов по молодости лет начинал чем-то восторгаться, он замечал, что Дрерман слегка морщится. Она не любила всех этих: «Ах, любите ли вы театр?!» и оценивала людей по двум критериям: насколько человек профессионален и насколько он способен увлечься идеей. Кима Матвеевна была человеком дела и, собственно говоря, всегда учила заниматься делом.

Перед молодым столичным куратором она поставила конкретную задачу: наладить мост между Москвой и Хабаровском. Мост появился, и с этого момента театральная жизнь в городе на окраине России забурлила. Каждую неделю из столицы приезжали ведущие критики, лекторы по эстетике, педагоги по речи, режиссеры, актеры. Организуя лабораторию театральной критики, Кима Матвеевна настаивала, чтобы ее вел не кто-нибудь, а сам Лакшин. И он приезжал. В каком-то из московских театров проходила громкая премьера, и уже через короткое время в Хабаровске появлялись ее участники и проводили творческие встречи с городской интеллигенцией.

Кима Дрерман была в курсе всего, что происходит в хабаровских театрах. Она заботилась об актерах, знала, кому нужно отдохнуть и поправить здоровье, кого премировать путевкой за хорошую работу в течение сезона. Если возникала проблема с гримером, мгновенно организовывался приезд специалиста, который, как говорят сейчас, давал мастер-класс. Ни одна премьера, ни одна актерская работа не оставались неоцененными ведущими критиками, да и сама она писала рецензии, делала передачи на радио. За ее публикациями следили, хотя Дрерман – жесткий критик, никогда не раздававший пустых похвал, но при этом предельно корректный по отношению к тому, о ком говорила. Любовь Васильевна Теряева, более сорока лет служившая в хабаровском ТЮЗе, вспоминает, как важна была лично для нее оценка Кимы Матвеевны, пусть даже отрицательная: «Она понимала душу актера, и потому была для меня эталоном театрального критика».

Особым притягательным центром стал Дом актера, где происходили интереснейшие встречи, кинопоказы редких фильмов, дискуссии. В Хабаровск приезжали молодые Гинкас и Яновская, Левитин, Боровский… А как замечательно проходили творческие вечера хабаровских мастеров сцены, придуманные, к слову, тоже Кимой Матвеевной. Зал на сто мест был всегда переполнен, а кому и здесь не хватило места, толпились в «сенях», служивших курилкой. Этот ритм никогда не ослабевал, и во всем чувствовалась рука Дрерман.

Уже много лет театралы Хабаровска живут без Дома актера (это тема отдельного и непростого разговора), а Дальний Восток – единственный регион России, где нет такого творческого центра. Да и людей уровня Кимы Матвеевны, думаю, тоже нет. А тогда, в 1970–80-х годах, среди ответственных секретарей региональных отделений ВТО Дрерман входила в пятерку самых значительных фигур театральной России.

«Вся жизнь Кимы Матвеевны Дрерман состояла из ежедневной кропотливой работы. Но она могла выходить на такое обобщение, что люди думали не про обстоятельства дела, а про свою душу. В ней было что-то от исповедника, но она не кичилась этим…» (В.Б. Оренов).

Хабаровску Дрерман посвятила в итоге около сорока лет. А потом уехала. Она была очень одиноким человеком, ее ничто не держало в этом городе. Так случилось, что Кима Матвеевна прикипела сердцем к одной молодой семье, словно бы это были ее дети, и вместе с ними перебралась в Астрахань. Трудно предположить, что произошло в дальнейшем, но одно лишь известно: продав через какое-то время свою квартиру, она поселилась в Ленинграде, в Доме ветеранов сцены, где доживают свой век одинокие старики. И место там, говорят, замечательное – на берегу залива, в окружении роскошного парка, но что-то разрушает эту благостную картинку. Мне кажется, только от безысходности можно уйти из своего дома и поселиться в казенных стенах.

Года три назад (наверное, в 2005-м) Кима Матвеевна ненадолго приехала в Хабаровск. Сходила на могилу к своей маме, навестила давних знакомых и друзей. Звонила в региональное отделение СТД и просила помочь Лие Манусовне Тубкис, работавшей когда-то концертмейстером в театре музыкальной комедии. Дрерман переживала об одиноком больном человеке, говорила, что нужно посодействовать ее устройству в Дом ветеранов сцены…

Это была последняя встреча с Кимой Матвеевной. Она вернулась в Ленинград и буквально через пару месяцев умерла.

В материале, который собирался медленно, по крупинкам, не хватало одной важной детали – фотографий Кимы Матвеевны. Точнее, имелся лишь один снимок из архива хабаровского СТД: улыбающаяся Кима Матвеевна в окружении коллег (можно предположить, что это ее юбилей). Многочисленные звонки и вопросы к тем, кто знал Дрерман, оказались напрасными: ничего не сохранилось. Но в последний момент произошло почти чудо. Лия Манусовна Тубкис в ворохе старых бумаг, конвертов и писем обнаружила небольшую цветную фотографию Кимы Матвеевны. Последнюю ее фотографию. Она сделана в Ленинграде, в том самом парке, где находится Дом ветеранов сцены. Женская фигурка в окружении золотой листвы прощально взмахнула рукой.

Фотогалерея