Значенье - суета, и слово только шум... "Лондон-шоу" в "Сатириконе"

Выпуск №4-164/2013, Премьеры Москвы

Давно, еще принимая под свое руководство «Сатирикон», Константин Райкин рассказал о заветных планах: сочетать серьез и глубину психологической драмы с броскостью и яркостью эстрады. На протяжении десятилетий он ищет способ реализовать свои грезы, пробует различные подходы: приглашая разных режиссеров, сам берясь за постановки, выращивая нужных ему артистов (выпустил уже три курса), заимствуя дополнительную энергию у близких и дальних соседей - литературы, спорта, цирка. В «Лондон Шоу» (псевдоним празднующего в этом году столетие «Пигмалиона») он обратился к кино, да еще примерно того же периода: знаменитый бродяга Чаплина (с ним и с музыкой тех кадров напрямую связывает Райкин спектакль) впервые появился на экране в 1914.

Вероятно, история с цветочницей в одном из фильмов всемирно любимого комика послужила импульсом для переклички - героиня Бернарда Шоу, как известно, тоже начинала с того же занятия, и одна из сцен постановки, предваренная, как у Великого немого, соответствующим титром, прямо отсылает к полустертой ленте. Рождая в публике трогательное умиление. Оставалось придумать еще несколько фрагментов, в которых мерцал бы отсвет механического проектора: лучшим из них оказался раут в посольстве. На сцене-экране былая уличная девчонка Альбины Юсуповой легко и наглядно производит сногсшибательное впечатление на окружающих, как изысканностью манер, так и артистичностью исполнения зажигательной мелодии.

Креативная энергия, рожденная переходом от синема к традиционной пьесе и обратно, возникает, но почти сразу рассеивается: декорация Бориса Валуева чересчур громоздка; как бы стремительно ни передвигали мебель вышколенные рабочие сцены, потеря драгоценных секунд тормозит действие и отвлекает внимание. К тому же прочие кинофрагменты затянуты, особенно первый, в который втиснуто слишком многое: и профессиональное мастерство Хигинса, и его знакомство с Пикерингом, и появление Элизы - короче, вся предыстория, на которую Шоу потратил целый акт. Повышенная динамика жестов и движений, а над ними быстро мелькающие титры озадачивают публику - не понимаешь, за чем надо следить. Загадочную стремительно движущуюся картинку зритель, не знакомый с пьесой (таких сегодня в зале немало), не способен расшифровать.

Зато в драматических фрагментах спектакля рассказанная Шоу история получает неожиданный ракурс. Автор-ирландец, до конца жизни говоривший по-английски с акцентом, задумал научить жителей Британии правильному языку, почему и написал, по его определению, «первую в мире фонетическую пьесу». Нечего и говорить, насколько ныне в России проблема хорошей речи злободневна - ей занимались первые лица государства, объявлялся «год языка», рождались проекты обязательного экзамена для чиновников, мигрантов и т. д. Как жадно воспринимались бы уроки залом, с каким вниманием посетитель «Сатирикона» постарался б (разумеется, при соответственной игре актеров) постичь разницу между вульгарными звуками и красотой родной речи, - можно себе представить. Театр тогда взял бы на себя и воспитательскую миссию: справедливый противовес, учитывая, со скольких столичных сцен раздается сегодня мат, выдаваемый за признак современной действительности на подмостках.

Но столь важная для автора и зрителя фонетика претерпела в спектакле странные изменения. Поначалу и в самом деле кажется, что создатели спектакля пошли за автором: речь Элизы первых сцен вполне сравнима со скрежетом бракованной пластинки, скрежет ее произношения завидно сочетается с развязностью поведения и смехотворностью одежды. Но оглушительный парадокс в том, что профессор фонетики, к которому вульгарная девица явилась, чтоб научиться красиво разговаривать, сам издает звуки уродливые. Хиггинс у Максима Аверина, равно как и его коллега Пикеринг Сергея Громова, в чисто акустическом ракурсе не слишком опередили уличную торговку и ее папашу-мусорщика, каким его рисует Денис Суханов. Кажется, что в доме знаменитого ученого лишь один человек говорит чисто и гармонично - экономка мисс Пирс, хотя и у нее Марина Иванова допускает временами визгливые нотки. И даже на светском приеме миссис Хиггинс, матери Генри (о чьих родственных связях с героем можно понять разве что из программки, но не из поведения на сцене), по замыслу Шоу - безупречного образца светскости, Агриппина Стеклова изъясняется теми же малоприятными, царапающими и скрипучими звуками (да еще и с преувеличенной, утрированной мимикой). Похоже, что высший свет в том, что касается произношения (не сленговых словечек, включенных театром в старый перевод, а именно способа произнесения слов) вовсе не отличается от низшего - что соответствует нынешней ситуации с нашей элитой, но весьма далеко от замысла драматурга.

Замысла, подтвержденного позднее наукой: манера изъясняться отражает образ мышления. Не только иное платье, опрятность или навыки поведения за столом отличают воспитанную личность, но, почти как у современника Шоу - Чехова, утверждается гармония в человеке. Процесс выдавливания по капле и запечатлен ирландским драматургом в превращении Элизы. В спектакле есть маленькая, но притягательная сцена, когда она и ее учитель вдруг говорят будто нараспев, демонстрируя, сколь мелодичной может быть обыденная речь. Увы, чудесная находка не получила развития, искусный напев оборван. А если убрать внутреннее переформатирование, как Элизы, так и ее педагога, что останется от лондонской истории?

Остаются внятные перемены в костюмах и пластике (в последней спортивные сатириконовцы всегда на высоте), внятные и убедительные для аудитории. Остается остроумец Шоу, сюжетные повороты и острые реплики которого зал воспринимает с радостью и благодарностью. Остаются любимые публикой артисты (выходы некоторых проходят под аплодисменты), их азарт и уверенность в благосклонности к ним зрителей.

После открытия станции метро совсем рядом с «Сатириконом» в зале прибавилось народу, спектакли идут на переаншлагах. Но это не тот зритель, которого уже воспитал театр, новые пришлецы непосредственней, откровенней, попроще. Ближе к Элизе первых сцен, чем финальных. Сможет - и захочет - ли труппа обратить аудиторию в свою веру или эта задачка труднее, чем интрига «Лондон Шоу»?

Фото предоставлены театром

Фотогалерея