Эвклидова геометрия Сергея Трифонова (Москва)

Выпуск №7-167/2014, Лица

Под занавес прошлого сезона актер Театра на Таганке Сергей Трифонов отметил 50-летие, а в этом юбилейном для театра сезоне исполняется 20 лет творческой деятельности актера. «Наша работа напоминает мне сборочную линию на заводе "Форд", - говорит Сергей. - Ты каждый день заворачиваешь гайку на два оборота против часовой стрелки. И чем точнее ты это делаешь, тем лучше». Такое видение профессии идеально легло на формулу театра Ю. Любимова, по которой мысли и эмоции требуют строгой и точной огранки.

И все-таки актер немножечко лукавит, отказывая себе в «лирической» составляющей своего характера. В мир театра Сергей вступил «из-за такта» в начале 80-х годов. В то время в Москве помимо авторитетных критиков существовали «профессиональные» зрители. Они регулярно собирались в саду «Аквариум», обменивались билетами, «считали спектакли по высшему счету». В этой густо замешанной каше театральных «ломов» варился студент-физтеховец С. Трифонов. Много было видано-перевидано в эти годы постановок, ставших сегодня легендами. Но буквально шквал впечатлений обрушила на молодого человека Таганка. «Я был так потрясен «Преступлением и наказанием», что после спектакля сел в фойе на пол и схватился за голову!» - признается актер. Спор «физиков» и «лириков» разрешило для него объявление о целевом «таганском» наборе в Щукинское училище. В ожидании «приговора» комиссии, он впервые с тоской подумал: «Неужели сейчас возвращаться в лабораторию?..» Вернуться пришлось - за трудовой книжкой.

Уже в первой значительной работе Ю. Любимов задал актеру вектор развития темы: Сергей сыграл знаменитого «обманщика» в обновленной постановке «Тартюфа». Мольеровская комедия на таганской сцене искрится чередой перевоплощений и сюжетных коллизий в духе комедии масок. Меняя «маски», Тартюф-Трифонов не скрывает своих намерений, а наоборот - выдает себя. Сергей работает жестко, открыто. Разоблачая своего героя, актер через него обнаруживает сильные и слабые стороны других персонажей, являясь своего рода лакмусом.

Маска святоши и способ сценического бытия роднит с Тартюфом Панкрацио - героя Трифонова в спектакле «Венецианские близнецы» итальянского режиссера П. Ланди. Но если в «Тартюфе» масочность - яркий прием, множащий подтексты, то в «Близнецах...» форма комедии дель арте стала самоцелью, и наивность как сверхзадача обернулась ходульностью постановки. С детской серьезностью Панкрацио строит козни и огорчается от неудач. Белый грим укрупняет мимику, а змеиная пластика актера завораживает. Плутни своего героя Сергей оправдал чувством безответной любви к опекаемой им сеньорите, углубив образ, но не утяжелив его.

Мотив интриги, замешанной на глубоком чувстве, взял С. Трифонов ключом к образу асессора Брака в премьере этого сезона «Гедде Габлер», выбрав единственно спасительный путь в непростой ситуации спектакля. В избыточной постановочной режиссуре Г. Галавинской (нагромождение декораций, давяще громкая музыка, пластические экзерсисы) актеру удается передавать тончайшие движения души персонажа, пробиваясь через хаос формы к глубокой и стройной эмоциональности. Его Брак заряжен чувством не состоявшей, бесперспективной, но не угасшей любви к Гедде (И. Линдт) - любви во всей полифонии этого слова. Актеры существуют в музыкально-поэтической манере, что наполняет их сцены гармонией на фоне в целом безвкусного действа. Кажется, асессор всего лишь заходит на чашечку кофе, но внимательный взгляд, вкрадчивость выдают «серого кардинала», незаметно плетущего сети, а в том, как он «отгадывает» Гедду, есть уже что-то от злокозненной прозорливости дьявола.

Тема плутовства так или иначе варьируется во многих ролях актера. Да ведь и сама по себе театральная игра - всегда интрига. Трифонов полушутя-полусерьезно говорит: «Вообще, профессия актера - врать. Обмануть шестьсот человек - вот счастье, вот права! Если это удается - прекрасно. Но это редко. Потому что сотня умных в зале всегда найдется».

В постановке «Евгения Онегина» «хипповатого» вида парочка - С. Трифонов и Д. Высоцкий - так и норовит обсмеять и перевернуть с ног на голову все представления о Пушкине! На какие только фортели они не способны! Вот актеры надели чепчики, и зрителям явлены глуховатая няня (ее изображает Сергей) и жеманная Татьяна (Д. Высоцкий). А вот Пушкин зазвучал «под Гребенщикова», с непременными зажигалками меломанов. Актеры от души хулиганят, отдавая дань африканской крови героя. В веселой суете спектакля тем сильнее проступает мотив неотвратимой гибели поэта, который Трифонов с Высоцким буквально проносят через все действо, время от времени появляясь на сцене со старинной черной крышкой от фортепиано, напоминающей гробовую доску.

Педагог Сергея по сценической речи - знаменитый чтец Яков Смоленский - учил слышать поэзию как музыку. «Стихи, при всей смысловой нагрузке, самодостаточны, - говорит Трифонов. - Мысль транслируется эмоционально, не рассказом, а сгустком энергии». В мемориальном спектакле «Владимир Высоцкий» актер уловил специфические ритмы барда. В стихотворении «Люблю тебя сейчас» пластический рисунок положен на ритмику слова. Волна полотнища - от лирического героя к героине - словно преодолевает время («навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас») и пространство («приду и вброд, и вплавь»), соединяя Его и Ее токами всепобеждающего чувства. А в образе Полония Сергей смакует казуистические фразы придворного интригана, противостоящие живому слову поэта.

Непостижимые загадки бытия стремится разгадать Трифонов в образе Ивана в спектакле «Братья Карамазовы». Распределяя роли, Ю. Любимов предложил актерам сделать заявки, и Сергей «выбрал» себе брата Ивана, угадав свое родство с персонажем. На репетициях режиссер требовал от актера уничтожающей интонации: «Холодным ножом режь». Напускное равнодушие, рациональность оценок свойственны и самому Сергею. Но за язвительным тоном Ивана скрывается «желторотый юнец». «Иван - загадка», - точно подмечает «двойное дно» героя Алеша (Д. Муляр). Среди братьев Иван наиболее остро чувствует «надрыв»: «У меня ум прямой, эвклидов! Я не Бога не принимаю, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю». Нигилист и атеист, он «выдумывает» поэму о Христе, сошедшем на землю. Иван-Трифонов пересказывает поэму прозой, но, сообразуясь с жанром, достигает эффекта романтической страшной и прекрасной баллады.

В самом поэтическом и метафизическом спектакле Таганки «Мастере и Маргарите» актер выходит на сцену в образе «холодного и убежденного палача» в ролях двойников - Азазелло и Марка Крысобоя. Таинственная светотень на лице, уверенно воткнутый в пол кинжал, едва занесенный над обвиняемым бич - таков портрет кентуриона Марка. Держится в тени Азазелло: молчаливый слуга мессира с провалами глазниц (такой эффект дают круглые темные очки) не участвует в «коровьевских штучках». Но именно ему поручено пригласить Маргариту на Великий бал полнолуния, и Трифонов-Азазелло бесстрастно открывает перед женщиной фатальную неизбежность «полета». Венчая систему рифм, в прологе и финале спектакля актер выдыхает клубы огня - огня, «с которого все началось, и которым мы все заканчиваем».

«Удовлетворение - практически несуществующая категория, - говорит Сергей. - Если ты почувствовал, что у тебя что-то получается, ты погиб! Если ничего не получается, и хочется найти другую работу, тогда еще есть шанс что-то тут сделать. Я много чего видел. Поэтому можно представить уровень катастрофы внутри меня. К сожалению, я отравлен, я знаю, что мне нравится, но этого больше не существует».

Фотогалерея