Сергей Курышев: "Важно, чтобы зрители услышали, о чем думают персонажи"

Выпуск № 9-169/2014, Гость редакции

Любителю сериалов и антреприз вряд ли хорошо знакомо имя героя этой публикации. Вообще, актеры Санкт-Петербургского Малого драматического театра - Театра Европы, где служит Сергей Курышев, не пользуются такой популярностью в народных массах, как герои многочисленных детективов и блокбастеров. Но, как сказал однажды в нашем разговоре замечательный театровед Алексей Бартошевич, «они популярны у того, у кого нужно». И эти самые «те, кто нужно», в первой половине октября прошлого года ежедневно штурмовали кассы Московского театра им. Вл. Маяковского или спрашивали лишний билетик, стремясь попасть на спектакли МДТ, которые театр привез на гастроли в Москву в рамках Национального театрального фестиваля «Золотая Маска».

Сергей Курышев - один из любимых учеников Льва Додина и премьер его театра. Знаменитый режиссер практически всегда доверяет Курышеву главные роли в своих спектаклях. Среди них -  чеховские Платонов, Тригорин, дядя Ваня и Тузенбах, а также Кириллов в «Бесах» Ф. М. Достоевского, Фрэнк в «Молли Суини» Б. Фрилла, Глостер в шекспировском «Короле Лире», etc. В спектакле «Жизнь и судьба» по роману Василия Гроссмана артист сыграл главного героя, физика-ядерщика Виктора Павловича Штрума. Эту работу Курышева в прессе назвали психологически виртуозной. Предпоследняя по времени премьера МДТ - спектакль по пьесе Генрика Ибсена «Враг народа», в котором Сергей Курышев сыграл роль доктора Томаса Стокмана. (Спектакль, его режиссер Лев Додин и герой этой публикации были номинированы на национальную премию «Золотая Маска - 2014»). Критик Ольга Егошина назвала эту роль «явлением на нашей сцене, сопоставимым по масштабам с Ростовщиком - Олегом Борисовым, с Иудушкой- Смоктуновским». Наверное, можно было бы найти еще какие-то превосходные эпитеты для этой роли. Следовало бы сказать о ее «этапности» для Сергея Курышева еще и потому, что ему удалось раскрыть какие-то ранее неведомые грани своего актерского дарования. Но не хочется поверять алгеброй гармонию души его героя. Если действительно существует такое понятие, как жизнь человеческого духа, то она была явлена в этом спектакле. Мне посчастливилось сидеть очень близко к сцене и видеть пронзительные глаза Стокмана-Курышева, в которых были и боль, и недоумение, и предощущение несчастья. Но, при этом, - непоколебимая апостольская уверенность в правоте своей миссии. Кто-то нашел сходство его доктора Стокмана с академиком Андреем Сахаровым. А мне, как это ни парадоксально, на спектакле вспомнилась строчка из письма столь любимого Сергеем Курышевым А.П. Чехова: «Когда мне не везет, я храбрее, чем тогда, когда везет». И, вспомнив эти слова, я опять затосковал оттого, что «время наше уходит», но никто из режиссеров до сих пор не удосужился поставить спектакль или снять фильм о Чехове с Курышевым в главной роли...

Вне театральной сцены Сергей Курышев вовсе не похож на знаменитого артиста, и уж тем  более на премьера. Он при всей своей стати и мужественности кажется застенчивым, чрезвычайно мягким и даже отчасти стесняющимся такого внимания к собственной персоне. При этом он никогда не уходит от ответов на сложные вопросы, о себе рассказывает просто и честно, без всяких обиняков. Говорит тихо, вкрадчиво, лишь изредка позволяя себе эмоциональные всплески.

В театральный вуз он пришел, закончив Ленинградский университет и поработав какое-то время журналистом. Когда в предыдущей нашей беседе лет десять назад на таких же гастролях Малого драматического театра в Москве я спросил, не жалеет ли он о том, что так круто изменил жизнь, Сергей Курышев ответил: «Нет, мне актерская работа всегда нравилась, хотя пришел я поступать в институт случайно. Руководитель университетской студии посоветовал мне пойти попробовать поступить на курс к Льву Абрамовичу Додину. Мне было 22 года, и на следующий год могли уже не принять. Я знал о невероятном конкурсе и не ожидал, что поступлю. Для меня все было неожиданным, и, прежде всего, театр изнутри. Сейчас я не очень представляю, как бы я мог обойтись без него. Наверное, при каких-то исключительных обстоятельствах мог бы. Но это было бы похоже на жизнь вне родины».

- Сергей Владимирович, вы отметили 50-летие. Обычно такие серьезные даты невольно располагают к философским размышлениям и подведению каких-то «промежуточных итогов». Была ли возможность остановиться, оглянуться, проверить, тем ли трамваем едете?

- Не считаю эту дату какой-то «серьезной и промежуточной» и пока не хочу подводить никаких предварительных итогов. В день моего рождения в театре был выходной. Он пришелся на перерыв между репетициями «Врага народа». Не жалею, что двадцать пять лет работаю в театре, а до этого четыре года учился у своего замечательного учителя и единственного режиссера. Поэтому трамвай, вроде, правильный.

- Вы работали в театре, как сами сказали, только с «единственным режиссером» - Львом Додиным. Неужели никогда не хотелось сыграть в спектакле какого-то другого талантливого человека?

- Если бы выпал случай поработать с какими-то другими крупными кино- и театральными режиссерами, причем, над хорошим литературным материалом, я бы, наверное, не отказался. И Лев Абрамович, наверное, мне это бы позволил. Но пока мне вполне хватает того, что я делаю с ним в нашем театре. Это серьезное, трудное дело, которое требует больших усилий. Я очень доволен, что работаю много и интересно. Так что мне некогда поворачиваться направо и налево и искать что-то на стороне. Не представляю своего ухода в другие творческие пространства. Мне интереснее всего в нашем театре.

- Иногда от опытных и успешных актеров приходится слышать, что театр с годами становится для них не радостью, не озарением, а обычной, хотя и интересной, но тяжелой, а порой и рутинной работой. С вами такое не происходит?

- Нет, не происходит. Хотя иногда физически устаешь очень сильно. Когда репетируешь и не получается (а такое бывает нередко), приходит мысль: сколько же можно?! Но в принципе, если отстраниться и посмотреть на нашу репетиционную и репертуарную жизнь со стороны, то ты понимаешь, что она не надоедает. Потому что она полна разнообразия и неожиданностей. В первую очередь, благодаря режиссеру. Но, конечно, для актера важна и самостоятельная работа. Когда начинаешь всерьез разбираться в человеке, о котором пытаешься рассказать зрителям, это тебя захватывает, и ни о каком однообразии здесь речи быть не может. Потому что все герои в хорошей литературе и драматургии - люди интересные и разные.

- Может быть, эта тема покажется кому-то не очень приятной, но мне кажется, что худрук совершенно не жалеет вас. У вас столько старых (если так можно сказать) ролей, а теперь прибавились такие громадные даже не роли, а «ролищи»! Но ведь человеческие силы не беспредельны...

- Во-первых, Лев Абрамович не жалеет самого себя. Я это вижу, когда участвую в его репетициях и, тем более, когда не участвую, а смотрю со стороны. А по поводу того, что он не жалеет нас - актеров, могу сказать следующее: если не будет этих тяжелых репетиций и спектаклей, для меня жизнь станет неполноценной.

- В одном интервью вы сказали, что вам до сих пор хочется играть больше. Вы по-прежнему ненасытны до ролей?

- Слово «больше» в данном случае неоднозначно. Можно целый год репетировать одну роль и потом играть ее много лет. Это и будет - больше. Дело не только в количестве ролей, но, прежде всего, в каком-то уровне качества, если не для зрителей, то хотя бы для самого себя. Важнее всего полнота роли. Вот, например, исполнилось уже 22 года, как мы играем «Бесов» по роману Ф.М. Достоевского. У меня там замечательная, большая роль. Вот это я и называю «больше играть».

- «Бесы», действительно, спектакль-долгожитель. Но в репертуаре вашего театра есть еще один феномен: спектакль «Братья и сестры», которому уже почти 30 лет! Вы играли там сравнительно небольшой эпизод, а недавно ввелись на большую роль. Это вам интересно?

- Я впервые увидел этот спектакль в 1985 году, когда только поступил в институт. И понял, что мог бы участвовать в нем даже в качестве рабочего сцены. Потом мне предложили, как вы сказали, эпизод в начале спектакля. Это - наплыв воспоминаний главного героя о войне, вернее, его фантазия о том, что убитый отец вернулся с войны. Для меня эта маленькая роль была очень интересна, я ее играл около десяти лет с огромным удовольствием. А когда предложили роль председателя колхоза Лукашина, я был рад и взволнован. Мы довольно редко играем «Братьев и сестер», но для меня это каждый раз экзамен. Но экзамен любимый.

- Роль 18-летнего Михаила Пряслина до сих пор играет Петр Михайлович Семак?

- Да, играет! Сергей Афанасьевич Власов играет Егоршу, а Наташа Акимова - Лизку! Вообще, Лев Абрамович всегда был против возрастных ограничений. Вот, скажем, наш спектакль «Долгое путешествие в ночь» - это история, рассказанная очень взрослыми людьми. И Петр Семак, и я не очень подходим по возрасту на роли сыновей. Но мы ее рассказываем от себя.

- И зрители принимают такую условность, особенно в «Братьях и сестрах»?

- Принимают! Думаю, что в первые секунды они как-то определяются, а потом уже не обращают внимания на возраст. И воспринимают спектакль с воодушевлением! Зал то затихает, то взрывается аплодисментами... Кстати, на «Братьев и сестер» приходит много молодежи, которая в 1985 году еще и не родилась.

- Может быть, они так любят ваш театр, что воспринимают с восторгом все, что бы вы ни играли?

- Думаю, что дело не только в какой-то абстрактной любви к нашему театру, но и в той истории, которую мы рассказываем в спектакле. И еще - в том, как ее рассказывают актеры. Замечательный театровед Алексей Бартошевич, побывав год назад в очередной раз на «Братьях и сестрах», сказал, что для актеров - это совсем не будничный спектакль, хотя они играют его почти тридцать лет. Я надеюсь, что и все остальные спектакли для нас - не будничные.

- Не теряется ли интерес к ролям, которые вы играете давно, в связи с появлением новых? Осмелюсь предположить, что такие персонажи, как доктор Стокман или Виктор Павлович Штрум могут затмить в вашей душе всех прежних, ну, скажем, того же Мишу Платонова...

- Ну, во-первых, Мишу Платонова я уже не играю. Не знаю, правда, к сожалению или к счастью. (Все-таки время проходит, и некоторые физические данные меняются.) Но, отвечая на ваш вопрос, скажу, что чаще всего новые роли обогащают старые. И происходит их обновление. Вдруг в старых ролях начинаешь видеть то, чего не видел прежде на репетициях и спектаклях. И что-то оказывается проще и яснее для тебя, а, значит, и для зрителя. Или, наоборот, сложнее по внутреннему восприятию. Поэтому их никогда не надоедает играть.

- В нашей прошлой беседе вы рассказывали о том, как в вашем театре происходит распределение ролей. Актеру позволяется пробовать репетировать одного или нескольких персонажей, а в результате ему может быть предложен совсем другой. Такое практикуется и сейчас?

- Да, это бывает у нас довольно часто.

- А как обстояло дело с ролью Виктора Павловича Штрума в спектакле «Жизнь и судьба» по роману Василия Гроссмана? Вы эту роль репетировали «единолично» и, стало быть, сразу «примеряли» на себя?

- Нет, этот спектакль готовился в студенческой аудитории. Несколько лет ребята репетировали сами, без участия взрослых актеров. Когда репетиции перешли на большую сцену, и стало ясно, что это уже не студенческий спектакль, понадобился ввод опытных артистов. А с ролью Штрума история была очень интересная. Как-то раз вечером мне позвонил Лев Абрамович (что случается довольно редко, т. к. мы почти каждый день общаемся в театре). И предложил мне прийти на следующий день на репетицию «Жизни и судьбы» и понаблюдать за парнем, который репетирует Штрума. Я так и сделал: на следующий день посмотрел репетицию первого акта, а через день попробовал этот первый акт сыграть. Со мной вместе были приглашены еще несколько взрослых артистов. Стало понятно, что роль мамы будет играть Татьяна Борисовна Шестакова. И потом, когда спектакль уже шел, в него постепенно были введены и другие актеры труппы, чтобы создать «разновозрастную» обстановку.

- При всем уважении к молодым артистам мне все же кажется, что они даже при наличии больших способностей пока и не потянули бы такие роли. Ведь, например, ваш персонаж требует жизненного опыта и колоссального эмоционального и интеллектуального напряжения!

- Ну, об этом не мне судить. Среди наших молодых артистов много талантливых людей. А про себя могу сказать только то, что мне предложили, и я с большим удовольствием согласился. Но роль далась нелегко: мы много репетировали, причем, и после премьеры: на выездах и гастролях.

- Что вас «питает» в этой роли: генная память, хорошее знание истории, интуиция или творческая фантазия?

- Конечно же, меня волнует история нашего государства. В частности, интересует такой вопрос, как столкновение личности и государства. Но ведь это, ко всему прочему, еще и замечательная литература!

- Близок ли вам Штрум, можете ли вы хотя бы отчасти идентифицировать себя с ним?

Трудно сказать... Конечно, что-то подобное я в себе ощущаю. Хотя не испытывал такого давления, какое испытал Штрум, не стоял перед выбором, подобным тому, какой ему пришлось сделать. Но ведь все мы каждый день стоим перед каким-то выбором! Поэтому что-то есть «от себя», как сказал бы Станиславский. А остальное привносится на репетициях и спектаклях.

- У вас никогда не возникают сомнения по поводу назначения на те или иные роли, рассуждения на тему, подходит она вам или нет? Или вы абсолютно доверяете Додину?

- Во-первых, доверяю. А что касается сомнений, то у артистов они всегда есть. Ну а когда получаешь роль, начинаешь размышлять: может быть, во мне есть что-то непохожее на предыдущих ее исполнителей?! Здесь важно довериться и попробовать понять, как ты можешь «соприкоснуться» с этой ролью и найти в себе нечто неожиданное. В эти дни исполнилось двадцать лет с того дня, как мы начали репетировать «Вишневый сад». Это было в театральном пансионате под Петербургом. Я, конечно, мечтал о Лопахине, но мне предложили Петю Трофимова. Так бывает: мечтаешь об одном, но тебе предлагают совсем другое, хотя не менее интересное. Мы сейчас репетируем другой «Вишневый сад» - в новом пространстве и с иными режиссерскими замыслами. Мне предложили роль Епиходова. Это неожиданно и... прекрасно!

- Стала ли для вас столь же неожиданной роль Тузенбаха в чеховских «Трех сестрах»? Мне казалось, что роль Вершинина Антон Павлович писал как будто прямо для вас...

- В некотором смысле это тоже была неожиданность. Наверное, у Льва Абрамовича были свои наметки, замыслы. Но когда я начал репетировать, окрылись удивительные возможности и какие-то недостижимые «горизонты», которые начал понимать только сейчас. А что-то пока и не понимаю... А если говорить о возрасте, то он мне здесь не мешает. Мои замечательные партнерши, наши Ирины, Лиза Боярская и Катя Тарасова, относятся к моему возрасту снисходительно.

- Вы когда-нибудь пытались сформулировать свое, ну если не амплуа, то направление, «колею» в искусстве?

- Наверное, у каждого артиста, в том числе, и у меня, существует свой диапазон. Но я бы о нем вспоминать не стал. Раз уж мне повезло в жизни работать с замечательным режиссером, то лучше прислушаться к его мнению. Я ведь участвовал во всех чеховских спектаклях Льва Абрамовича. Это - уже направление и какой-то диапазон. С другой стороны, дядя Ваня и Епиходов - совершенно разные персонажи. И чем меньше мы будем думать о диапазоне, тем больше он будет расширяться.

- Вам никогда не хотелось отойти от этого «диапазона» и сыграть, например, в какой-то веселой комедии?

- Повторю то, что сказал вначале: если будет хороший литературный материал, я готов. В глупости участвовать не буду.

- Предлагают ли вам сниматься в сериалах, играть в антрепризах?

- В антрепризах никогда не предлагали. Сериалы предлагают, но нет времени. Такие предложения появляются почему-то в дни, когда я уезжаю на гастроли. Может быть, оно и к лучшему. Хотя я вовсе не против хорошего кино.

- Вы говорили о своих ролях в чеховских пьесах, а я подумал, что вам сам Бог велел сыграть самого Антона Павловича в кино или в театре...

- Интересно, что во время учебы в университете я ходил в театральную студию. И за год до поступления в театральный институт мы поставили спектакль по рассказам Чехова. И я там от лица Чехова читал выдержки из его писем. (Кстати, их же я читал и на турах при поступлении в театральный институт). Так что меня с Чеховым связывает давняя «дружба».

- Поговорим о вашем учителе и единственном пока режиссере. Мне на этих гастролях, особенно после спектаклей «Коварство и любовь» и «Враг народа», показалось, что Лев Абрамович, как режиссер, очень изменился, во всяком случае, с тех пор, как театр был в Москве с большими гастролями в 2004 году. Вы с этим согласны?

- Я думаю, что он меняется с каждым спектаклем. Конечно, главное направление театра не меняется, но спектакли-то все разные! Это удивительно! Лев Абрамович меняется, но остается верным себе. Можно сказать, что он постоянен в том, что всегда меняется.

- Часто ли вы смотрите те спектакли, в которых сами не заняты? Нравится ли вам то племя «младое» (теперь уже знакомое), которое пришло в театр в последние годы? После «Коварства и любви» мне показалось, что ваши молодые звезды стараются держать марку МДТ.

- Я смотрел все спектакли, которые есть в нашем репертуаре. Мне очень нравятся наши молодые ребята, их сейчас много: целая студия! А что касается конкретно спектакля «Коварство и любовь», то я с удовольствием наблюдаю, как развиваются в театре (именно в театре, потому что за кино я не успеваю следить) Лиза Боярская и Данила Козловский. Я их люблю.

- Стали ли они, как и команда ваших сверстников, единомышленниками Льва Додина или пока еще их можно назвать просто хорошими исполнителями его воли?

- Они - ученики Льва Додина, поэтому живут жизнью театра. У них много кинопроектов, и я думаю, что это отвлекает. Но пока молоды, они все успевают и в театре не халтурят. Наоборот - творчески развиваются!

- Ну а теперь поговорим о самой последней по времени премьере вашего театра - «Враге народа» Ибсена. Как шла работа над пьесой, как вы «сходились» с вашим персонажем - доктором Стокманом?

- Я читал пьесу еще в университете. Она мне нравилась, хотя и казалась сложной. Несколько лет назад я перечитал четырехтомник «Жизнь и творчество Станиславского» и там наткнулся на «Доктора Стокмана». В «Моей жизни в искусстве» Станиславский тоже упоминает эту пьесу. Потом я услышал, что и Льва Абрамовича интересует эта пьеса. Я еще раз перечитал ее. И вдруг на открытии сезона года два назад Лев Абрамович заявил, что хочет заняться Ибсеном, не сказав, правда, какой пьесой. Встретив его, я спросил напрямую: «Это будет «Враг народа»?» Он ответил утвердительно, велел мне читать, но попросил пока никому не говорить. Так что я в какой-то степени был готов к этому материалу. Но потом это неожиданно «взорвалось», и то, что мы сейчас пытаемся делать, о чем стараемся рассказать зрителю, это совсем не то, о чем я думал до репетиций. И даже на первом их этапе, потому что в ходе репетиций менялись и сам режиссер, и его предложения, и его мысли. И мы сами начинаем что-то понимать. И, судя по нашим сентябрьским гастролям в Екатеринбурге и Калининграде, спектакль продолжает меняться. И это совсем не то, что я себе представлял и, надеюсь, не то, что представлял себе зритель...

- ...и, может быть, не то, что представлял себе поначалу Лев Абрамович?

Вполне возможно! Он никогда не боится что-то менять и развивать в спектаклях даже после премьеры. Так происходит и с «Врагом народа».

- Мне показалось, что, работая над этой ролью, вы нашли какой-то особый способ существования на сцене, ранее вам не свойственный. Было ли это вашей с Додиным целью?

- Специально никогда ничего не придумывается, тот или иной способ игры обычно находится в ходе репетиций. В начале работы мы занимаемся анализом материала, думаем о том, какие смыслы вкладывал автор в уста героев и то, что мы должны и можем открыть в пьесе. А когда выходим на сцену, уже в декорациях определяется и утверждается тот или иной способ исполнения. В спектакле «Гаудеамус», например, был использован прием отстранения от образа, а в «Братьях и сестрах», наоборот, максимально реалистичный способ существования на сцене.

- Некоторые критики считают, что прототипом вашего Стокмана стал академик Сахаров. Думали ли вы о нем или, может быть, о каком-то другом человеке в ходе работы?

- Даже просто читая эту пьесу, невозможно было не вспомнить академика Сахарова. И мы, конечно, во время работы над образом доктора Стокмана не раз говорили о нем. Вспоминали и других людей, в том числе, Станиславского, уже больного, прикованного к постели, оторванного болезнью от театра. Но в качестве реального прототипа мы никого не выбирали и, тем более, не пытались копировать.

- Не становится ли Додин с годами деспотичнее, как режиссер? Не устраивает ли он вам «выволочек» на разборах после спектаклей?

- Думаю, что и как человек, и как режиссер он с годами становится мягче. Я ведь его помню по моим теперешним меркам совсем молодым человеком. Но это вовсе не значит, что он не может говорить с нами жестко, если мы этого заслуживаем.

- Вы уже два раза употребили выражение «мы рассказываем» применительно к спектаклям. Вас никогда не смущала вызывающая «нетеатральность» некоторых спектаклей Додина?

- Нет, не смущала. У нас есть спектакли яркие и «театральные». Но есть и такие, где надо приглушить все лишнее и заняться мыслью. Например, в «Бесах» важно почувствовать ее самому и потом донести и до партнеров, и до зрителя. К таким же спектаклям принадлежит и «Враг народа», тут все сделано для того, чтобы зрители услышали, о чем думает персонаж.

- Когда-то Лев Абрамович сказал, что он и вся труппа всегда с трепетом относятся к гастролям в Москве. И что это похоже на некий экзамен. Такое чувство сохраняется и сейчас?

- Да, пожалуй, сохраняется. Но вовсе не потому, что Москва - это столица, и публика в ней элитарная. Для нас важен, прежде всего, дух Москвы, ее творческая аура. Мы играем в театре, где работал Мейерхольд. Наша гостиница находится в замечательном месте: в двух шагах от нее - дом, где жил Станиславский. А возле маленькой старой церкви - замечательный, удивительный памятник Ростроповичу. А Лев Абрамович и Мстислав Леопольдович были друзьями и работали вместе. Поэтому жить и работать здесь для меня очень волнующий момент.

- И все-таки вы сдаете экзамен, несмотря на мировую славу и то, что многие города мира были у ваших ног?

- Зрителю, который в Москве или в Питере приходит на спектакли, все равно, где мы бывали. Мы должны играть так же ответственно, как и в любом городе мира: в маленьком или большом.

- Часто ли удается ездить в «дальнее зарубежье» на гастроли?

- Да, нам в конце октября - начале ноября предстоит поездка в Гонконг с «Дядей Ваней».

- А почему не привезли «Дядю Ваню» сейчас в Москву?

- Ну, всего не привезешь. Тем более что мы ведь привезли две премьеры! Но еще важно то, что все пять спектаклей имеют одно очень явное единое направление: проблема столкновения личности и государства. Это есть даже в «Трех сестрах». А уж во всех остальных четырех спектаклях - просто явно. При этом мы не говорим впрямую о политике, даже в «Бесах». Мы больше думаем о взаимоотношениях людей. А острые политические темы всплывают сами по себе. И они не могут не всплыть, ведь они есть и у Достоевского, и у Гроссмана, и у Ибсена. Они присутствуют в драматургической ткани их произведений.

- В финале - о вещах достаточно приземленных. Артистам других театров в Москве и Питере удается «крутиться» и зарабатывать деньги на стороне: в сериалах, антрепризах, рекламах. Вы и ваши коллеги по МДТ с утра до ночи заняты в театре. Надеюсь, что вам не приходится думать о хлебе насущном и считать деньги от зарплаты до зарплаты?

- О нашей зарплате говорить стыдно. Она чудовищно мала, и жаловаться не приходится, потому что так живут многие. Но у нас ко всему прочему есть спонсор - «Киришнефегаз». Кроме того, у нас есть президентский грант. Это помогает нам жить.

- Я вам хочу пожелать новых ролей, тех, о которых вы сами мечтаете. Хотя не знаю, о чем вам еще мечтать?

- Артисту всегда есть, о чем мечтать. Думаю, что те актеры, которые говорят, что мечтать им не о чем, кокетничают. Я всегда буду мечтать и ждать новых предложений от режиссера.

Фото Виктора Васильева

Фотогалерея