Человек сути. Аркадий Анастасьев (Москва)

Выпуск №10-170/2014, Вспоминая

Однажды, работая в «Комсомольской правде», я заказал Анастасьеву рецензию на спектакль театра Маяковского «Мария» по пьесе Афанасия Салынского, и вышел у нас с Аркадием Николаевичем некоторый спор. Признавая достоинства спектакля (конечно, режиссура Гончарова, артисты, и в пьесе есть хорошие куски), Анастасьев не принял в сценическом действии одного существенного обстоятельства (напомню, секретарь райкома партии Мария Одинцова вступает в непримиримый конфликт с начальником строительства Добротиным: стройка может повредить экологии края). Поймите, Костя, говорил Аркадий Николаевич (не цитирую, понятно, передаю смысл), я значительно старше Вас, кое-что повидал, - не может секретарь провинциального райкома противостоять начальнику стройки, которую курирует Москва, такому секретарю просто не позволят подать голос. Я соглашался, но выдвигал свой аргумент: драматург имеет право на романтический вымысел, он хотел написать драму человека, который оказался выше своего времени и своей среды.

Анастасьев, естественно, написал то, что считал нужным, а я с беспокойством ожидал разговора со своим другом Афанасием Салынским, который критику, мягко говоря, очень не любил (а кто-же ее любит?). И когда случилась оказия, начал разговор сам. «Мне кажется, спокойный и конструктивный анализ Анастасьева должен быть драматургу куда интереснее, чем, например, панегирик Х (я назвал фамилию плодовитого сочинителя, известного своим умением держать нос по ветру). Афанасий помолчал, а потом заметил: «Пожалуй, верно. Я позвоню Аркадию и поблагодарю за интересный текст».

Слово Анастасьева серьезные люди ценили.

С годами я все больше думаю о той генерации литераторов, критиков, к которой принадлежали Аркадий Анастасьев, Александр Караганов, позже - Юра Рыбаков. Они проходили все необходимые стадии подготовки руководителей партийной печати. Они ни в коей мере не принадлежали к кругам оппозиционным, диссидентским. Но им в высокой степени было присуще чувство жизни, чувство сути, соединенное со слухом к настоящему в искусстве, а личная порядочность направляла следовать только этому чувству и этому слуху.

Вспоминаю антипода Анастасьева, критика Юрия Зубкова, ныне справедливо забытого, а в свое время весьма влиятельного, здороваться с которым я не считал для себя возможным, - вспоминаю и понимаю, что не был он ни приспособленцем, ни циником. Просто он искренно считал Софронова большим писателем. Неправильно выбрал профессию Юрий Александрович, медведь ему на ухо наступил, что тогдашнее партийное руководство вполне устраивало.

Это я не к тому, чтобы сводить давние счеты, избави Бог. А к тому, чтобы хоть краешком зацепить контекст. И к тому еще, что контексты меняются, а сущность, основы противостояния - остаются. Только вот цинизма, приспособленчества, становится как-то побольше.

А партийный критик Анастасьев перестал устраивать партийное руководство довольно быстро, и был отстранен от должности заместителя главного редактора журнала «Театр» именно тогда, когда журнал, в немалой степени благодаря именно его, Анастасьева, усилиям, переживал лучшую свою пору. И был направлен в Институт истории искусств (так он, кажется, тогда назывался), где, впрочем, оказался в нравственной атмосфере, для человека его душевного склада вполне комфортной. Нравственной атмосфере, которая, похоже, сохраняется и по сию пору, и это тоже - жизненный след Аркадия Николаевича Анастасьева. А еще он был редактором моей первой книги, за что ему спасибо отдельное.

... Оглядываюсь по сторонам в поисках новых порядочных людей с чувством жизни, чувством сути, соединенном со слухом к настоящему в искусстве.

Фотогалерея