О, сколько нам открытий чудных готовит Мелихова дух...

Выпуск №1-171/2014, Фестивали

В этом году фестиваль «Мелиховская весна» прошел в 15-й раз и собрал театры «от Москвы до самых до окраин». В чеховское «великое герцогство» по традиции съехались спектакли, поставленные либо по произведениям Антона Павловича, либо о нем самом. География фестиваля оказалась обширной: Камчатка - Москва и Подмосковье - Нижний Новгород - Пермь - Мадрид - Новый Орлеан, etc . Учитывая юбилейный для «Вишневого сада» год, все началось именно с него и закончилось им же.

Чарли Чаплин, окровавленная актерская душа и американские дяди Вани

В первый день фестиваля свою версию показал Нижегородский театр драмы им. М. Горького (режиссер Валерий Саркисов). Мрачноватое и даже траурное настроение спектакля, заданное сценографическим решением (художник Александр Орлов) в какой-то степени компенсировалась своеобразным режиссерским приемом - использованием кадров немого кинематографа в качестве некоего комментария к действию. Но если в первой части этот прием более или менее органично сочетался с происходящим на сцене, то во второй он показался чрезмерным, а демонстрация эпизодов из фильмов Чаплина вызвала даже некоторое недоумение. Что касается актерских работ, то определяющим для спектакля стало трио Раневская-Лопахин-Варя. Ольга Берегова в роли Раневской еще раз продемонстрировала способность тонко чувствовать атмосферу чеховской драматургии и психологически точно выстраивать свои роли. Ее Раневская, как и Елена Андреевна в «Дяде Ване» в спектакле того же В. Саркисова, показанном в Мелихове в 2012 году, безусловно, стала большим успехом актрисы. То же можно сказать и о Варе Марии Мельниковой. Актрисе (как и в роли Сони в «Дяде Ване») удалось пронзительно и емко сыграть изысканную простоту и трагическую обреченность своей героини. Надо сказать, что и О. Берегова, и М. Мельникова обладают редкой в наше время способностью играть не только сиюминутное состояние своих героинь, но и осмысленно и эмоционально проживать свои роли целиком. Ермолай Алексеевич Лопахин Сергея Блохина оказался неожиданно мягким и вкрадчивым. Казалось, что этот Лопахин, у которого, действительно, «тонкая, нежная душа», порой стесняется своего богатства. Его буквально озаряет счастливая мысль о спасении имения Гаевых и поэтому столь сокрушительными кажутся ему их непонимание и неприятие его плана. Потом, купив имение, «прекрасней которого ничего нет на свете», он даже боится взглянуть в глаза бывшим хозяевам и, чуть не плача, сдавленным хрипловатым голосом велит играть музыкантам, чтобы как-то подавить свою тоску. Интересен Фирс Валерия Никитина - величественный, мрачный, презрительно взирающий на мелькающих вокруг «недотеп». Для этого Фирса утрата незыблемых традиций и устоев страшнее потери родного дома вместе с вишневым садом и равносильна смерти.

В общей череде «актерских» спектаклей фестиваля исключением стала пронзительная трагикомическая клоунада под названием «Ангел Ч», поставленная режиссером из Рязани Владимиром Делем в Липецком государственном театре драмы им. Л.Н. Толстого. В скрупулезно выстроенном режиссером спектакле речь идет о вечных проблемах Его Величества Театра и его обитателей. В. Дель считает, что «Антон Павлович понимает театр как мученичество, как тяжкий крест - без фальшивого пафоса». И добавляет: «Мне на сцене нужен человек с больной окровавленной душой». Не знаю, успели ли молодые артисты испытать на своей «шкуре» то, о чем повествует их спектакль. Но было видно, как говорится, невооруженным глазом, что это - не обычные лицедеи, умеющие лишь точно выполнять поставленную режиссером задачу, а люди, имеющие свою жизненную позицию, знающие, что такое профессиональная честь и актерское достоинство и отстаивающие свою правду в жизни и искусстве. Молодые липецкие артисты очень сыграны и «вышколены», их искрометное действо замешано на какой-то необыкновенной актерской удали и лихости, что вовсе не входит в противоречие с вдумчивым отношением к тому, что они играют. Театральный язык этого странного, невеселого полуязыческого зрелища очень не прост, в нем нет четко очерченного сюжета, все соткано из намеков, аллюзий и ассоциаций. Но в какой-то момент ты вдруг начинаешь ощущать в этом чудном и порой чудном действе биотоки и вибрации, которые созвучны твоей душе. Ты понимаешь, что это - и про тебя тоже, про твою не очень складную жизнь, про несбывшиеся мечты и утраченные иллюзии. Но главное в «Ангеле Ч» - это пять пудов любви, которые «обрушивают» на тебя прекрасные липецкие актеры вместе с режиссером Владимиром Делем. Трудно было ожидать от академического театра, проповедующего и воплощающего на своей сцене лучшие традиции реалистического искусства, такого вызывающе «отвязного» балагана с элементами театра абсурда. Честь и хвала и худруку Липецкого театра Сергею Бобровскому, решившемуся на этот рискованный, но яркий и талантливый эксперимент.

Несмотря на напряженную политическую ситуацию, на фестиваль приехали американцы. «Взрослые» актеры из театрального коллектива «Московские ночи» из Нового Орлеана, которым руководит бывшая наша соотечественница, ученица М.О. Кнебель Наташа Огай Реймер, показали спектакль «Я крепко жму твою руку», созданный по письмам А.П. Чехова и О.Л. Книппер. Этот спектакль, созданный в жанре читки, существует уже восемь лет. Но, несмотря на это, на фестивале он был сыгран живо, остроумно, с большим, как сейчас говорят, «драйвом». Но главным открытием американской фестивальной «странички» стало участие в off-программе аспирантов Института высшего театрального образования при Гарвардском университете, сотрудничающего со Школой-студией МХАТ. Молодые актеры сыграли спектакль «By Chehov», созданный на основе двух пьес - «Иванова» и «Дяди Вани», продемонстрировав по два-три равноценных состава на каждую из главных ролей. В этом спектакле нет никаких особых режиссерских новаций и экспериментов. Все внимание направлено на скрупулезное, психологически точное «вытачивание» образов героев обеих пьес. Американские театральные аспиранты играли так ярко и страстно, как говорится, до полной гибели всерьез, что в финале в горле стоял ком, а из глаз лилась отнюдь не скупая мужская слеза. На коротком обсуждении автор этих строк не выдержал и, подобно Леониду Андреевичу Гаеву, произнес высокопарный спич, предположив, что могущество русского психологического театра будет прирастать Америкой.

Живые шумы, нехрестоматийный «Крыжовник» и счастливая судьба Нины Заречной

«Свадьбу» Московского областного театра драмы и комедии из Ногинска, как и липецкий спектакль, тоже можно отнести к разряду «режиссерских». На этом ярком, красивом, «шампанистом» зрелище практически все зрители, в т. ч. и автор этих строк, чуть ли не падали со стульев от смеха. По-настоящему фоменковский - остроумный и при этом интеллигентный и изысканный спектакль - поставил ученик великого Мастера Николай Дручек. Молодой режиссер нашел в любимом, выученном почти наизусть чеховском водевиле какую-то особую, очень современную игровую основу. Все в этом спектакле, на первый взгляд, несерьезно и «летуче», поначалу на сцене - лишь пустые стулья и шикарная позолоченная настольная лампа, нет никаких столовых приборов и хрустальных бокалов, но ощущение присутствия на свадебном обеде - абсолютное! (Сценография Валерия Болдырева). Наверное, это происходит еще и благодаря придуманному режиссером приему, названному «живыми шумами»: группа актеров, сидящих в углу, озвучивает с помощью микрофона все происходящее на сцене: стук вилок и ножей, бульканье вина, глотание, etc. Небольшой столик с ослепительно белой скатертью и настоящий хрустальный графин с бокалом выносят только для «генерала», а вся остальная компания рассаживается в почтительном отдалении и с благоговением внимает его сентенциям. В финале невесомая скатерть взмывает вверх, превращаясь в огромную белоснежную фату, и уносится «в эфир» вслед за новобрачными... В партитуре этой вихревой театральной «симфонии» важно все: мимолетный кокетливый взгляд, поворот головы, вздох, вскрик, фортепианный аккорд, пауза, звон бокалов, легкое движение дамского мизинчика и, конечно, изумительная музыка и до миллиметра выверенные мизансцены. Не случайно в программке наряду со сценографом фигурирует человек, ответственный за «графику мизансцен и музыкальное оформление» (Алишер Хасанов). И в этом опытный зритель, безусловно, почувствовал «поклон» молодого режиссера своему Учителю. Думаю, что Петр Наумович незримо присутствовал в тот день в мелиховском зале, был весьма доволен учеником и прятал улыбку в усах... Так же, как в лучших спектаклях П.Н. Фоменко, в этой «Свадьбе» получаешь удовольствие и от «командной игры» ногинской труппы, и от каждого актерского «соло» в отдельности. Не забыть трагикомичного пьяненького грека Дымбу с огромными изумленными и обреченными глазами (Андрей Троицкий) или «невзаправдашнего», субтильного, напомнившего грустного, повзрослевшего Хлестакова капитана второго ранга Ревунова-Караулова (Александр Мишин). Невозможно было не влюбиться в трепетную, нежную, «воздушную» невесту Дашеньку (Евгения Пирязева). А буквально летающую по сцене экзальтированную и неотразимую красавицу Змеюкину, похожую на роскошную опереточную диву (Светлана Максимова), хотелось, как поется в известном романсе, тотчас «обнять и плакать»... Впрочем, практически все роли в этом спектакле простроены режиссером тщательно, тонко и остроумно.

В рамках «Мелиховской весны» прошел творческий вечер Московского драматического театра «Сфера», который был посвящен памяти Екатерины Еланской и чеховской теме в ее спектаклях. Вечер вел ее сын - Александр Коршунов, недавно возглавивший театр. «Сферовцы»пели, демонстрировали видеофрагменты из спектаклей и старые фото, сыграли 4-й акт «Вишневого сада». Но настоящее потрясение зрители испытали во время чтения Александром Коршуновым, казалось бы, хрестоматийного чеховского «Крыжовника». Передать впечатление обычными словами невозможно, надо было слышать и видеть, как, говоря словами В. Высоцкого, у прекрасного артиста «из-под кожи сочилась душа»! Этот вечер еще раз подтвердил истину: Чехов неисчерпаем, бездонен, и каждый при желании может обнаружить в его литературе и драматургии что-то новое, ранее неведомое, поразительное.

Непременным условием программы Мелиховского фестиваля всегда является присутствие в ней «Чайки». На этот раз спектакль по гениальной пьесе привез известный пермский Театр «У Моста», которым руководит Сергей Федотов (он же - постановщик спектакля). Как ни странно, «Чайка» и внешне, и по сути оказалась очень похожей на спектакли, созданные С. Федотовым по пьесам любимого им М. Мак-Донаха. Режиссер погружает зрителя в странную полумистическую атмосферу дома, в котором непременно должна произойти катастрофа. Хотя актерам порой все же не хватало именно той загадочности, тех вторых планов, которые всегда присутствовали в их прежних спектаклях. Чеховские образы были сыграны ими вполне профессионально, так сказать, «по школе», но глубины, свойственной макдонаховским персонажам, в них не ощущалось. И все же в этом спектакле произошло одно радостное открытие. Таковым стала роль Нины Заречной, замечательно сыгранная молодой актрисой Анастасией Муратовой. Казалось, что эта прелестная девушка с копной огненно-рыжих волос сумела вместе с режиссером отыскать в душе своей героини какой-то необыкновенный свет, чистоту и веру. И, пожалуй, впервые на спектакле по любимой пьесе в моем зрительском сердце затеплилась счастливая мысль, что судьба этой Нины все же сложится хорошо и что она непременно станет если не великой, то превосходной актрисой.

Ода невежеству, убитая графоманка и пронзительные испанские очи

Своеобразный спектакль «Гамлет» Продюсерского центра Валерия Новикова «Ковчег-2013» приехал на фестиваль из Петропавловска-Камчатского. Создан он по мотивам чеховского очерка «В Москве», который, кстати, не был включен самим автором в собрание сочинений в силу «некоторой фельетонной сгущенности». Но у авторов спектакля (режиссер Валентин Зверовщиков, художник Леся Беспальчая и актер Валерий Новиков) нет и намека на фельетонность. Получилась пронзительная исповедь маленького человека, вдруг ощутившего никчемность своего существования и задающего себе извечные вопросы: «Быть или не быть?», «Кто виноват?» и «Что делать?» Рефлексия этого московского Гамлета, эта «ода невежеству» поворачивает твои глаза «зрачками в душу» и пробирает до самых ее глубин. Главное в этом глубоком и мудром спектакле - катарсис, который испытывает герой, а вслед за ним - зрители.

Последний день начался спектаклем Московского академического театра сатиры «Невидимые миру слезы» в постановке Бориса Щедрина. Спектакль сочинен по нескольким рассказам и одноактным пьесам А.П. Чехова и мастерски разыгран хорошими актерами Светланой Рябовой, Олегом Вавиловым и Олегом Кассиным. Несмотря на проблемы, связанные с обживанием сложного пространства мелиховского «Театрального двора», актеры великолепно справились со своей задачей, сыграв втроем в общей сложности девять ролей. Неожиданностью (для меня, во всяком случае) стала смена амплуа прекрасной актрисы С. Рябовой, обнаружившей незаурядный комедийный дар и способность к яркому и сочному перевоплощению. Правда, в композиционном построении спектакля, на мой взгляд, есть некоторая неувязка. Основой сюжета стал рассказ «Драма», известный по киноверсии с участием Ф. Раневской и Б. Тенина: писательница-графоманка читает знаменитому беллетристу свой опус, в результате чего он не выдерживает такой пытки и убивает ее. В спектакле Театра сатиры на этот рассказ как бы «нанизываются» маленькие пьесы А.П. Чехова: «Медведь», «Предложение», «О вреде табака». И поэтому возникает впечатление, что они-то и есть та самая белиберда, которую читает писателю графоманка. Думаю, что, если бы актеры сыграли только водевили и не пытались бы их непременно объединить общим стержнем, это бы нисколько не ухудшило впечатления от яркого и остроумного спектакля.

Преодолев разного рода невзгоды и преграды, на фестиваль приехал любимец мелиховской публики «русский испанец» Анхель Гутьеррес со своей командой из Камерного театра им. А.П. Чехова из Мадрида. Уже в четвертый раз, невзирая на неимоверные трудности, он привозит на «Мелиховскую весну» свои необыкновенные спектакли по чеховским пьесам и прозаическим произведениям. В этом юбилейном для «Вишневого сада» году Анхель поставил и показал фестивальным зрителям свою версию великой пьесы Чехова, которой и завершилась нынешняя «Мелиховская весна». Режиссер считает, что эта пьеса о том, что «мы не понимаем жизнь, мы ищем чуда в деньгах, в каком-то богатстве, в лотерее, а чудо - в самой жизни, в том, что мы живы, что мы можем дышать, видеть красоту, трудиться и делать добро».

В этой «высокой трагикомедии» драма утраты человеческих иллюзий соседствует с фарсом, красота с уродством, высота человеческого духа - с мелкими страстишками и низостью. Мастер «вытачивания» атмосферы своих произведений и обживания театрального пространства, Гутьеррес начинает спектакль лихо и задорно. После негромкого диалога Лопахина и Дуняши из глубины мелиховского парка вдруг появляется вереница галдящих, пританцовывающих и хохочущих персонажей спектакля, возвращающихся с вокзала после встречи Раневской и ее спутников. Эта «команда» очень элегантна, разношерстна и весьма колоритна. В Леониде Андреевиче Гаеве (Герман Эстебас Мартинес) нет ничего от привычного чеховского персонажа - разглагольствующего краснобая и романтика. Этот Гаев - не молодой, грустноватый и даже немного застенчивый человек. О его былом обаянии и молодцеватости свидетельствуют, пожалуй, только роскошные усы, с закрученными вверх кончиками a la Сальвадор Дали. Тот, кто видел два года назад на фестивале в Мелихове «Медведя» в постановке Анхеля Гутьерреса, вряд ли признал бы в этом Гаеве лихого и брутального испаноязычного русского помещика Смирнова, пришедшего «выбивать долги» у вдовушки Поповой и по уши влюбляющегося в нее... Величествен, мощен и громогласен Симеонов-Пищик, чем-то напоминающий гоголевского Ноздрева; смешон и даже карикатурен похожий на опереточного злодея Епиходов; вызывающе театрален, загадочен инфернальный Фирс - молодой актер с наклеенной седой бородой; жизнерадостна и энергична неунывающая красотка Шарлотта. Впрочем, о каждом из персонажей можно говорить много и с наслаждением, настолько они живы, обаятельны, необычны и «вкусны». И только лакей Яша - даже не грядущий, а уже пришедший в этот мир хам - вызывает резкое отторжение, несмотря на свою мужскую стать и авантажность. Кстати, играет его очень хороший российский актер Александр Кульков, которого режиссер ввел в спектакль незадолго до показа. Его диалоги с другими персонажами, в ходе которых на их вопросы, заданные по-испански, он, как и положено Яше, с некоторой «наглецой» отвечал по-русски, всегда вызывали живую реакцию мелиховской публики. Кажется, что режиссер сконцентрировал в этом персонаже все то, что люто ненавидит в нашей жизни: пошлость, безнравственность, наглость, презрительное и брезгливое отношение к окружающим и даже к собственной матери. Холуйство этого хама подчеркнуто даже костюмом: Яша щеголяет «в цветовой гамме» Наташи из «Трех сестер» - розовом пиджаке, полосатом жилете и зеленых брюках.

В этом доме все поначалу беззаботны, веселы, чуть пьяны и влюблены друг в друга. И только в прекрасных глазах Раневской (блистательная работа актрисы Беатриз Гузман де Торрес) вместе с нахлынувшими на нее эмоциями при виде родного дома - какая-то затаенная тоска, предощущение несчастья и краха. Но она не хочет верить в плохое, отмахивается от предчувствий и пытается влиться в общее радостное «броуновское движение» обитателей дома. И глаза ее светятся при воспоминании о Париже, о любимом человеке даже тогда, когда она рвет его телеграммы. Пока еще радостны и беззаботны Варя и Аня. Несмотря на то, что они не родные сестры, кажется, что это две половинки одного целого. Мало того, что они очень похожи друг на друга, между ними постоянно возникает «вольтова дуга» какой-то сверхчеловеческой любви. В спектакле звучат прекрасные, грустные русские песни, особенно трогательные оттого, что их с трудом, преодолевая невероятно сложные для произношения русские слова, но трепетно и с огромным старанием и пиететом поют испанские артисты. Но даже если бы этого не было, можно было бы с уверенностью сказать, что режиссер поставил очень русский спектакль, замешанный на жгучих испанских страстях.

Благополучный мир дома Гаевых рушится, гибель вишневого сада как символа прежней светлой жизни становится неизбежной. Метаморфоза, происходящая с обитателями этого дома, неотвратима, но, тем не менее, поразительна. Уходит в себя и на глазах стареет Гаев, взрослеет и становится печальнее Аня, прячется в свою скорлупу не дождавшаяся предложения от Лопахина Варя. И в глазах Раневской уже нет любви и надежды, в них - угль, пылающий сжигающим душу огнем, тоска по рухнувшей жизни, крах иллюзий и какая-то неизбывная скорбь. Ее кричащие, горестные очи (иначе не скажешь!) особенно страшны в обрамлении роскошного пурпурно-траурного платья... И в этих глазах - не только ужас утраты родового гнезда и несостоявшейся жизни, но и, по словам режиссера, «трагедия подлинного конца света». Ее взгляд, как и пронзительный звук во втором акте спектакля, «как голоса женщин и детей, доносящихся из непроглядной тьмы, возвещает о том, что этот мир рухнет без надежды и красоты...» И на его обломках останутся только хамы и нечестивцы яши, которые с диким восторгом будут плясать мерзкие, дьявольские танцы на могилах несчастных, униженных и забытых всеми фирсов. Этой вакханалией и заканчивается спектакль Анхеля Гутьерреса.

Режиссер не пытается успокоить и обнадежить нас. Этот человек, проживший большую, интереснейшую и полную страстей, непредвиденных обстоятельств и роковых случайностей жизнь, лишь с горечью констатирует, что «вишневые сады» могут быть не только во все времена в истории любого народа, но и в судьбе каждого человека. И тем самым еще раз убеждает и себя, и нас в том, что любимый им «больше, чем родной отец» Антон Павлович Чехов бесконечен как Вселенная.

Фото предоставлены оргкомитетом фестиваля

Фотогалерея