Курск. Попасть в яблочко

Выпуск № 3-173/2014, В России

«В Курске яблоки-то хороши...» После этих слов, как и от любого лестного упоминания родного города, теплое чувство разливается в сердце провинциального зрителя. А.Н.Островский подарил эту реплику одному из героев своей пьесы «Правда - хорошо, а счастье лучше», которая закрыла в Курском государственном драматическом театре им. А.С. Пушкина 222‑й театральный сезон. Работа над спектаклем легла на плечи режиссера Евгения Поплавского, художника Олега Чернова, балетмейстера Галины Халецкой и других, а на долю зрителей выпала задача разобраться, насколько же в Курске хороши «Наливные яблоки» (первоначальное название пьесы). Пьеса эта не нова для Курска. В разные годы со своими постановками «Правды» в город приезжали и Гомельский областной драматический театр, и - совсем недавно - Малый театр. Сравнивать режиссерские подходы и говорить, что у одних вышло более правильно, а у кого-то - иначе, не совсем корректно. Но выделить особенности не составляет труда.

В отличие от своих спектаклей-тезок, сдержанных, лаконичных в музыкальном и художественном оформлении, постановка Е. Поплавского встретила зрителя со всей широтой русского характера: радушно, щедро, громко. Упор был сделан не только на текст Островского, который хорош и полноценен уже сам по себе, и каждая реплика имеет свой вес и вкус, но и на слова народных песен (в аранжировке Олега Семыкина), которые тоже подобраны не случайным образом. Через весь спектакль шествует пестрая толпа дворовых девушек и парней с хорошо знакомыми каждому «Златыми горами», «Вечерним звоном», «Лунным сиянием». Чтобы дополнить и раскрыть содержание лирической картины, героев сопровождают «На Муромской дорожке» и «Разлука». И, наконец, закольцевать композицию позволяет «Ой, сад во дворе». Этой песней в качестве пролога встречают зрителя (гостеприимно и зазывающе звучит строка: «Народ у ворот собирается»). Оживленно, будто играя в горелки, представляют под нее каждого персонажа (тоже хорошее решение - включить в спектакль и художественно преобразить перечень действующих лиц). И эта же песня задорно, с бойкими танцами и неожиданным «яблочным дождем», оформляет интересно поставленный поклон.

Драматург не скрывал, что для него самое трудное дело - «выдумка», потому что всякая ложь ему противна; но без этой условной лжи драматическому писателю обойтись невозможно. Он говорил даже, что «драматург и не должен придумывать, что случилось; его дело - написать, как это случилось или могло случиться; тут вся его работа; при обращении внимания в эту сторону у него явятся живые люди и сами заговорят».

А для этого талантливого драматурга должны поддержать не менее талантливые актеры. Очень важно при этом сохранить в своих персонажах жизнь, в том числе и живой язык.

Особенно преуспели в этом Людмила Манякина (Филицата) и Ольга Яковлева (Палагея Зыбкина). Людмила Манякина верно задействовала и особый говор, и приподнятые голосовые акценты, и выразительную жестикуляцию. Сообразительная и отзывчивая, нянька Филицата ловко и «завлекательно» ведет сюжет пьесы, и даже в нединамичном первом акте интересно наблюдать, как она руководит ходом действия.

Палагея Григорьевна Зыбкина здесь получилась глубже прописанной, чем в других постановках, где она иногда выходит скорее «сопутствующим» персонажем. И в этом, несомненно, состоит заслуга Ольги Яковлевой. Исполнительница замечательно вписывается в русскую классику фактурно и классической речевой манерой (что может быть лучше для Островского!). Выпукло и объемно показаны переживания героини. В подвижном взгляде, например, читается даже сам мыслительный процесс, во время которого Зыбкина обрабатывает новые для себя положения об отношении к деньгам и долговой яме, высказанные Грозновым.

Унтер Сила Ерофеич в исполнении Виктора Зорькина сразу приковал внимание к себе. Неожиданно состарившись для спектакля лет на двадцать не только за счет грима, но и за счет превосходной пластики, актер оказался не сразу узнаваем даже для театрала-завсегдатая. Это перевоплощение вызвало у зрителей бурный восторг, который до самого финала подогревался уверенной, выразительной игрой.

Дуэт Елены Цымбал (Поликсена) и Михаила Тюленева (Платон) показал своенравие, твердую убежденность в своей правоте, порывистость, максимализм прекрасного возраста. И если закрыть глаза на некоторые весьма современные пластические выпады Платона, то игра молодых актеров почти безукоризненна. Бесспорно, удалась сцена признания в саду. Несмотря на то, что она подана в слегка утрированном виде, с нарочито броскими акцентами во фразах и движениях, эти преувеличения производят впечатление настолько правдоподобное, словно эпизод раскрывает глаза на то, как в действительности гротескны и при этом прелестны юношеские неумелые проявления первой любви.

С хозяйской степенностью, за которой чувствуется накопленный жизненный и сценический опыт, преподносит Мавру Тарасовну Барабошеву Лариса Соколова. Но в важном и повелительном тоне недостает властности, непререкаемости, жесткости. Порой кажется, что не только собственный сын способен обойти материнские распоряжения, а вся домашняя тирания Барабошевой, требующей беспрекословного повиновения, раньше срока уступит мудрому компромиссу. С внучкой она строга, но не холодна, и в какой-то степени это помогает понять характер героини: зритель чувствует, что за твердостью теплятся доброта и справедливость, ожидая, когда их разбудят. И уже после кульминационной встречи Барабошевой с отставным унтером такое ощущение приходит окончательно.

Работа была проведена и над небольшими ролями, например, вороватого садовника-богатыря Глеба Меркулыча (Сергей Репин) или трогательной, светлой ключницы (Инна Кузьменко). Ощутимо особняком от других героев стоят Амос Панфилыч (Александр Швачунов) и его приказчик Мухояров (Евгений Сетьков). Такое противопоставление сюжетно обоснованно, но в спектакле оно выражено еще и тем, что пара персонажей получилась более карикатурной по сравнению с реалистичностью остальных. И если комический образ нечистого на руку Мухоярова, этакого вопросительного знака в человеческом обличии, от начала до конца идет ровно, то Барабошев сменяет крайности одна на другую: сверх меры употребивший и впавший в нетрезвое фиглярство, он в одну минуту возвращается к твердой походке, а гаерство резко оборачивается грубым тоном. Жаль, что работа постижера над внешностью Амоса Панфилыча еще больше усилила эффект карикатурности.

Добрую, мудрую, несколько наивную историю о родительской тирании и верной любви, о роли случая, о том, что правда у каждого своя, что хорошо родиться не только умным, но и счастливым, рассказали нам просто, весело и с лукавинкой. На такой приподнятой ноте приятно закрывать сезон. Но не всем пришлось по душе провинциальное излишество в красках и узорах, а некоторым помешало сосредоточиться на диалоге Барабошевой с сыном частое прерывание этой сцены шумной массовкой.

«У нас есть свой русский драматический театр. Он по справедливости должен называться «театр Островского», - писал И.А.Гончаров. Без Островского не обойтись и театру наших дней. «Последняя жертва» («Жертвы века»), «Женитьба Белугина», и не только они, были любимы курским зрителем. В текущем репертуаре их сменила еще одна мудрость от автора, который обнадеживающе заверяет: в жизни каждого человека есть место для счастья и способность быть счастливым.

Фотогалерея