Ничего они с нами не сделают или 50 лет спустя / "Римская комедия" в Театре имени Моссовета

Выпуск №5-175/2015, Премьеры Москвы

90+90. Это возрастные параметры Леонида Зорина, автора пьесы «Римская комедия», отметившего уже свой юбилей, и Павла Хомского, поставившего эту пьесу в Театре имени Моссовета в конце 2014 года, в преддверии юбилея. Параметры, согласитесь, уникальные, как, впрочем, и сама судьба «Римской комедии».

50 лет назад пьесу отрепетировали в БДТ. По свидетельству очевидцев, это был один из лучших спектаклей Товстоногова. Однако спектакль возмутил партийное начальство Ленинграда и до публики допущен не был. В Москве «Римскую комедию» в Вахтанговском театре режиссировал Рубен Симонов, спектакль после изнурительных поправок был показан и некоторое время тихо продержался в репертуаре. В БДТ поэта Диона играл Юрский, императора Домициана - Лебедев, у вахтанговцев соответственно - Ульянов и Плотников. Прямо скажем, было о чем вспомнить, однако, когда после отмены цензуры стало можно все, о «Римской комедии» не вспоминали до прошлого года.

Меняются времена и обстоятельства, меняется мода, кто-то сформулировал суть театральных перемен: политический (равно как и психологический) театр умер. И большой стиль - тоже. Это стало общим местом. Стенограммы разговоров, подслушанных на улице, новая драма, эпатаж за гранью морально допустимого - пожалуйста. Только вот что от всего этого осталось? Да ничего не осталось. Скандалы забываются быстро. Но - меняются времена. «Царь Федор Иоаннович» Морозова в Театре Армии, «Нюрнберг» Бородина в РАМТЕ, «Ричард III» в Оренбурге у Исрафилова... Значимые, существенные драматургические тексты тем отличаются от однодневок, что способны совершать движение во времени. На какой-то, иногда длительный срок уходя в учебники, в историю, они однажды вновь возникают на театральном горизонте. Поворачиваются теми своими гранями, идеями, мыслями, которые оказываются адекватными сегодняшнему состоянию общества. Жизнь, как известно, развивается по спирали, и чтобы ненароком не проглядеть тенденции, симптомы решающе важные, желательно пристальнее вглядываться в зеркала прошлого.

Пришествие капитализма в Россию? О нем написали Островский, Чехов, и лучше - пока никто. Жизнь, которая невозмутимо переворачивается с ног на голову, и мы, которые размещаемся в этом перевернутом мире, как у кого получится? Гоголь, Сухово-Кобылин.

Наверное, я несколько упрощаю для наглядности, но не по сути. Взаимоотношения властителя с художником? Конечно, Булгаков, «Кабала святош». Или вот еще - противостояние личной совести и государственного интереса. Выгодно придуманного. Ложно понятого. А иногда, редко - истинного. «Борис Годунов», «Царь Федор Иоаннович»...

Нынешнюю реальность властно окликают голоса ушедших эпох.

Наверху, над всем - злобно скалящаяся волчица, Ромул и Рем, основатели Рима, жадно тянущиеся к ее соскам, - жестокий образ сценической действительности, представленный на моссоветовской сцене художником Борисом Бланком. И толпа манекенов, облепивших трон, из которой время от времени подают подобострастные голоса те, кто вообще способен к произнесению слов.

Это серьезное мастерство - играть манекенность, фальшь, не фальшивя, оставаясь правдивым и органичным. Таков Сервилий Александра Голобородько, поэт, сделавший неотъемлемой частью своего ремесла холуйство, притворство, приспособленчество. У него несколько масок - в пределах очерченного круга он может быть разным, а нотки искренности возникают только вместе с опасностью быть отлученным от пирога с барского стола.

Хозяин здешних мест - это, конечно, император Домициан Виктора Сухорукова. В игре Домициана с подданными притворство доведено до такой степени совершенства, что возникает его соприкосновение с истинностью чувств и намерений, образуя опаснейшую гремучую смесь.

Вот бы и в подвластном пространстве так же все соединить. Только - да как же это? - не соединяется. Ну-ка еще попробую. Еще... Нет!

Домициан презирает Сервилия, но не может без него обойтись. Домициану нужен правдолюбец Дион, как убедительное оправдание существующего порядка вещей, однако... Однако в крайнем случае без него обойтись можно. Понять, что совместить Сервилия с Дионом нельзя - это для Домициана если не драма, то огорчительное неудобство. Но выбора нет. Не даются в руки пристойные способы воздействия на толпу - обойдемся непристойными. Не в первый раз. Не удалось завлечь Диона в стаю - что поделаешь, ничего не поделаешь. Чем такой «незавлеченный» Дион - лучше уж без него вовсе.

Сухой остаток: холуй настоятельно необходим, обязателен. Свободный поэт - по мере возможностей.

Реальный исторический Дион вряд ли был поэтом великим. Георгий Тараторкин и не пытается играть гения (гения, впрочем, не писал и Зорин). Артист играет человека, живущего в соответствии с личным кодексом чести и совести. Он даст приют жестоко его обидевшему, но вот попавшему в беду императору, однако не станет его приближенным, когда вновь окажется на коне. Он, немолодой, женатый человек может увлечься красавицей Лоллией (Екатерина Гусева), что окружающие, конечно, поймут; но он останется глубоко равнодушен к мышиной возне вокруг миллиардов, чинов, знатности, что окружающим понять никак невозможно. И невозможно простить.

«Никогда не толпился в толпе, там - толпа, здесь я - сам по себе» (из стихотворения Александра Володина).

Нормальный порядочный человек в ненормальном мире. Не наш человек. И изгнание - это для него еще милосердная кара.

Тихо спускается в зал Дион, поддерживаемый верной женой Мессалиной (Ольга Остроумова). Но... Но! Еще одно лицо - лицо! - отделяется от толпы. И скромно представляется: Ювенал. «Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом», - здесь уже к Пушкину тянется ниточка, и бог ведает, кого она еще зацепит. И повеселел Дион, и подбодрил Ювенала, пока еще юношу, почти мальчишку, решившегося уйти с ним: «Ничего они с нами не сделают».

А я восхищаюсь почти девяностолетним Павлом Хомским, его пронизывающей спектакль мощной режиссерской заразительностью. И его чуткостью к вызовам времени. Домициан со своей стаей - не с нас это началось, не нами и кончится.

Вечен Сервилий со своим сервилизмом - не денешься от этого никуда. Но ведь и Дион и Ювенал вечны - вот в чем штука. И Пушкин.

Так и живем. И ничего они с нами не сделают.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея