Владивосток. А Демону и не снилось...

Выпуск № 2-182/2015, В России

Если театр начинается с вешалки, то спектакль, наверное, начинается с программки. Так вот на программке Приморского академического краевого драматического театра им. М. Горького слева и справа в замысловатых виньетках два портрета: красивый, суперэлегантный мужчина и простоватая девушка в русском платочке. А посредине шрифтом с ятями и ерами прописано: «Н.В. Гоголь «Женитьба». Конфуз в стиле «модерн». В том же стиле представлены и господа актеры, например, Жевакин - господин Вейгель, заслуженный артист императорских театров. Конфуз, безусловно, наличествует в самой пьесе; модерн - это уже театр. Если же говорить о жанре спектакля, то это скорее всего фарс. Причем фарс трагический. Своеобразным задником служит киноэкран все в той же виньетке с изображением известного портрета трагического сидящего Демона Врубеля, который мудрым, все понимающим взглядом оценивает происходящее на сцене. Мало того, он еще и наводит на мысль, что нечто демоническое, бесовское есть в каждом. Неслучайно в какой-то расплывчатой дымке растворяется лицо Демона в сложные минуты жизни героев, а в финале Подколесин как бы раздваивается и разговаривает со своим внутренним «я», решая главную проблему: можно ли как-нибудь удрать с собственной свадьбы или все уже для него потеряно. Кутюрье и декоратор Андрей Климов в сценах Агафьи Тихоновны заменяет Демона опять же врубелевской пышной сиренью. Безукоризненны с точки зрения вкуса и стиля и костюмы господина кутюрье.

Ну, а дальше удивление от бесконечных находок, острого сатирического взгляда, умения по-новому раскрыть возможности, кажется, хорошо нам известных артистов режиссера сего действия Вадима Данцигера. Уж сколько раз ставилась «Женитьба», вроде, и выявить-то в ней нового ничего невозможно. А вот поди ж ты, неуемная фантазия, свежий взгляд на происходящее сделали с гоголевской комедией чудеса. Характеры женихов доведены до гротеска, юмор некоторых сцен повергает в полный восторг. Примеров сколько угодно. Алчный Яичница, проверяя крепость стен дома, задевает дверь, и та падает на него. Так с этой нелепой дверью он и проведет сцену. Анучкин появляется в инвалидной коляске, потому остальные женихи постоянно пихают эту коляску как абсолютную ненужность. Но когда становится ясно, что все женихи должны покинуть дом невесты за ненадобностью, Анучкин со словами: «Ну, пошли» - спокойно встает и идет на своих ногах, а коляска медленно катится за хозяином. И уж совсем немыслимо решенная сцена гадания Агафьи Тихоновны, кого выбрать из женихов. Она сидит за огромным, покрытым скатертью круглым столом, перед большым прозрачным голубым стеклянным шаром, из которого вдруг, как черт из табакерки, выскакивает голова Кочкарева: «Возьмите Иван Палыча!» В самом начале спектакля вдоль задника пройдет Агафья Тихоновна, потянется за ней длинный-предлинный прозрачный шлейф, нечто вроде фаты, и останется лежать на сцене. И появится высокий японец (!) в национальном костюме, поднимет палкой эту длинную прозрачную ленту, та превратится в обычную бельевую веревку, и на ней японец деловито развешает мокрые простыни, в которых, естественно, будут путаться женихи. А посреди сцены - изящная, в японском же стиле резная красная беседка, устеленная внутри многочисленными подушками, на которых возлежит аристократ Подколесин, облаченный в шелковое кимоно и курящий кальян. Вот такие у них, аристократов, причуды. А японцу он скажет: «Ну, будешь Степаном», и тому ничего не останется делать, как на ломаном русском языке объяснять, что там ему сказал портной. И вдруг неожиданно (а что в этой «Женитьбе» ожидаемо?) этот огромного роста слуга Подколесина превратится в служанку Агафьи Тихоновны Дуняшу: благообразная наколка на хорошо причесанной голове, строгое коричневое закрытое платье, белый, обрамленный кружевом передник, при этом ни малейших приспособлений, к которым так часто прибегают актеры, играющие женщин.

Практически каждую сцену можно анализировать с непреходящим удовольствием. Главным героем спектакля стал Кочкарев, озорно, с лихой отвагой и куражом сыгранный молодым Валентином Запорожцем. Этакий вечный двигатель, которому неважно что двигать, мотор с нескончаемым заводом. И понятно, что кроме бесконечного маразма этот «перпетуум мобиле» ни к чему привести не может. Но при этом, какое бесконечное обаяние, азарт молодости и чувство превосходства над окружающими!

Плотно занятого в репертуаре Евгения Вейгеля порой просто невозможно узнать. Актер чуть выше среднего роста, но его Жевакин кажется пигмеем, приплюснутым жизнью. Более нелепое существо трудно себе представить, он все время поправляет хилую кокетливую прядку на лбу, подтягивает штаны, свято веря в собственную значимость. А оказавшись рядом с гренадером Дуняшей, макушкой втыкается в ее объемистую грудь. И вдруг в финале как-то скукожится, пробормочет что-то жалкое и напомнит несчастного Башмачкина из гоголевской «Шинели». Что тут можно добавлять? Или Анучкин, прикованный к инвалидной коляске, - Александр Славский. Видно, не впервой пользуется он своим транспортом, уж больно уверенно им владеет, и все-то старается проехать на нем впереди женихов и свято верит в то, что если бы папенька сёк почаще, то уж верно выучил бы он заморский язык и, несмотря на солидный возраст, живо интересуется и чужими странами, и будущей образованностью по части все тех же языков невесты. Огромен рыжий пузатый, еле вмещающийся в форменный сюртук Яичница Сергея Миллера. Его не больно-то смущает дурацкая фамилия, настолько зациклен он на полагающемся за невестой приданым. И конкуренции женихов ему не пристало опасаться, уж больно они мелки рядом с ним. Непривычен аристократ, высокий, стройный, в великолепно сидящем фраке, с бархатным голосом Подколесин. Таким его рисует Николай Тимошенко. И возникает тема вечно рефлексирующей русской образованной интеллигенции, и ни о какой обломовской лени речи идти не может и понятно уже, что хорош Леонид Смагин в ролях японца, превратившегося в Степана и Дуняшу.

Конечно, мужские роли, как впрочем всегда у драматурга Гоголя, значимее и интереснее женских. У Олеси Перевощиковой роль Агафьи Тихоновны дебютная, но молодая актриса абсолютно точна по фактуре, нехилая Агафья претуго затянута в корсет, ее низкий голос, кажется, порой дрожит от неутоленной страсти. Она пышет здоровьем молодости. У нее явно небольшой ум и неуемное желание покончить с ненавистным девичеством. Как всегда хороша Светлана Салахутдинова, на долю которой выпало немало свах. Здесь ее Фекла Ивановна - элегантная дама средних лет, в красивом платье, модной шляпе, может, и не великого интеллекта, но явно знающая себе цену и не роняющая собственного достоинства. Неожиданно человечной предстает тетка Арина Пантелеймоновна у Марины Волковой.

Наверное, не все зрители знакомы с пьесой Гоголя. Потому, когда Кочкарев соединяет руки Подколесина и Агафьи Тихоновны, а тетка со свахой тут как тут с иконой и караваем хлеба на полотенце, в зале вспыхивают аплодисменты. Но и к зрителям в результате приходит понимание нелепости и маразма произошедшего, понимание невозможности обыкновенного человеческого счастья среди этих странных людей. А уж философ Демон давно понял природу человеческих пороков и слабостей. Оттого так трагичен и мудр его взгляд.

Фотогалерея