Новокузнецк. Сонеты и страсти

Выпуск № 5-185/2016, В России

Новокузнецк. Сонеты и страсти

Прежде чем говорить о недавней премьере Новокузнецкой драмы «Мой мужик на севере», хочется сказать о пьесе. При всем понимании того, что это неправомерно и у спектакля - иная природа, иная судьба, а у режиссера - своя партитура. Драматургия Ирины Васьковской, на мой взгляд, сегодня наиболее интересна, у нее есть своя интонация, напряженность действия, абсурд жизни воплощен чуть ли не в форме самой жизни, а грубость маргинальных мотивов уравновешивается очень тонкими материями. Пьеса «Девушки в любви» еще больше, чем «Март», соткана из воздуха, она не отпускает и удивляет передачей неуловимого - самой ткани времени. Думаю, название пьесы неслучайно: оно отсылает к Марселю Прусту, его воссозданию прошедшего, реанимации времени (утраченного, воссоздаваемого и в конце жизни обретенного), его «Девушкам в цвету». Как и герой Пруста, Варя живет иллюзорным прошлым, она вслед за ним могла бы сказать: «Фактам недоступен мир наших верований, не они их порождают, не им их и разрушать». Но время другое, да и масштаб личности - не тот. Текст пьесы Васьковской, по сути, основан на контрасте монологов героини - до и после любви - перепадах этих монологов, которые образуют живую субстанцию ее любви, надежд и ожиданий. Они мелькают и перемежаются, они рядом.

Но Варя уже другая, и жизнь другая. Однако она время от времени погружается в этот туман воспоминаний о любви - не то прошедшей, не то придуманной и никогда не бывшей. Жизнь свою, которая здесь и сейчас, три года спустя, Варя проживает начерно, как придется. Вернее было бы сказать - прожигает: до такой степени ей все здесь не мило, и все для нее случайны. Завораживает именно вот это чередование - Вари той и Вари этой. И маргинальный антураж пьесы тоже как-то этому не мешает.

Режиссер-постановщик Сергей Чехов назвал свой спектакль «Мой мужик на севере» - вне поэтизации и романтизма, однако с жанровым определением «киносонеты». Связи спектакля с отточенной, канонически красивой формой сонета не читаются, зато конфликт названия и жанра - налицо. Спектакль сопровождают титры - на стене над унитазом, туда же спроецировано название и жанр - «сонеты».

Действие поделено на множество небольших сюжетов (сонетов), которые сменяют друг друга, но персонажи, сразу заявляющие свою индивидуальность и персонифицирующие себя из забинтованных «масок», эти сюжеты объединяют. И, надо сказать, актерские работы все интересны. Неизвестно, ставил ли режиссер задачу передать контраст между романтическим и обыденным, между временем прошедшим и настоящим, но в спектакле он не отражен. Как не отражен и контраст довольно интересно организованного камерного пространства (художник Анастасия Юдина). Не стоило бы об этом и говорить, если бы не отчетливые заявки на эту полярность. В центре сценографической композиции красуется мертвое, сухое дерево, растущее из раскрытой книги, как выясняется впоследствии, из Библии: Андрей Ковзель, исполняющий роль Коли, читает отрывок о любви из всем известного послания Апостола Павла коринфянам. Словам две тысячи лет, и они живы, а вот «древо жизни» не только не зеленеет пышно, оно умерло. Вероятно, для оживления «сухой теории» и Варя в одном из эпизодов размачивает книгу, а потом рвет ее в клочья.

И страсти здесь тоже рвутся в клочья. И сцены наркотического опьянения, и беспорядочных (вот уж буквально!) связей, и мольбы о любви, и клиповое нагнетание эмоций, и вокал с микрофоном. Екатерина Санникова, играющая роль Вари, передает некий неназываемый, таинственный и главный мотив, что движет ее героиней. В некоторых сценах от актрисы глаз отвести нельзя. Жаль, что потенциальная выразительность и мощная энергия тонут в избыточности режиссерских приемов и средств выражения. В спектакле явлены элементы и масочного, и кукольного театра, передаются приветы и от итальянского неореализма, и от античных мифологем, соединены и кинематографические образы (вплоть до Фантомаса), и опосредованность «остранения», и стихи Арсения Тарковского (которые попросту не слышны), а музыкальная перенасыщенность - от Баха до Фейербаха. И много еще чего, от чего режиссер не сумел отказаться и что определенно мешает восприятию.

Форма перенасыщена, а режиссерскому высказыванию явно недостает внятности. И все же - рискую повториться, но скажу, что с актерами режиссер работал прекрасно: все партитуры ролей проработаны, нет ни одной проходной, а индивидуальность каждого исполнителя привнесла в спектакль особую атмосферу, которая не забывается. Александр Коробов (Митя) сумел в экспрессивном, пластически четком рисунке своей роли не только вызвать сочувствие к герою, но и как-то ненавязчиво выразить свое время (что происходит сегодня крайне редко). Катя, героиня Полины Зуевой, - тоже «девушка в любви» - балансирует между цинизмом и жаждой этой любви. Вера Заика (Люся и Персефона) - фундаментальна и загадочна, колоритна и разнообразна. Андрей Ковзель (Коля) виртуозен и провокативен, ироничен и открыт одновременно.

Несомненно, спектакль Сергея Чехова - другой. В нем нет целостности пьесы, избирательности, но есть энергия. И совсем по-иному, чем пьеса, каким-то непостижимым образом спектакль тоже не отпускает.


Фото Андрея ГРАЧЁВА

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.