Комедия "Вишневого сада" служит нам уроком / "Вишневый сад" в Театре им.Моссовета

Выпуск № 7-187/2016, Премьеры Москвы

Бесчисленное количество постановок «Вишневого сада» настолько разнообразно по жанрам, что из них можно составлять энциклопедию прочтения последнего чеховского произведения.

Тут были драмы, картинки из усадебной жизни и даже трагедии в зависимости от режиссерских трактовок. И довольно редко, как ни покажется странным - внимательное прочтение пьесы. Часто режиссеры, увлеченные какой-то сверхидеей, типа давно вырубленного вишневого сада, от которого остались одни пеньки, стремились разоблачить нового хама в лице Лопахина, подстегивая к нему других персонажей и, таким образом, постановка «кособочилась». А бывало и того интересней - из Лопахина и Раневской, поскольку она порочна, делали любовников, чтобы зрители, досконально не знающие пьесу, следили за возникающей интрижкой: останутся они вместе или нет, спасет новоявленный купец немолодую пассию или предаст ради плывущего в руки капитала.

Что и говорить: занятные концепции, отвечающие зову нашего времени, но вот беда - Чехов этого не писал, а поскольку текст сохранялся, то и особых претензий к новаторам не было. И мало кто задумывался, что Антон Павлович сочинял пьесу, будучи смертельно больным, зная о приближающемся финале, но почему-то продолжал писать по четыре строчки в день, харкая кровью и подчеркивая в письмах Книппер-Чеховой, что это не драма, как представлялось Станиславскому, а комедия. Но какая же комедия, если родовое имение продается за долги, а прежние хозяева оказываются бездомными, семья распадется и вряд ли когда-нибудь соединится?.. Казалось бы, смеяться тут нечему и непозволительно. Но так ли это много значит в сравнении со смертью, как писал Чехов, «обыденной вещью в жизни»? В то же время, заставляющей взглянуть на ежедневное существование людей, пребывающих в суете и праздности, создании собственного имиджа и достижении успеха любой ценой, как на человеческую комедию с привкусом пошлости и стыдливого лукавства. Казалось бы, созданные по богоподобному образу цари природы должны быть великанами, а оказываются всего лишь лилипутами со своими мелкими проблемами. А там глядишь - и жизнь прошла, как будто и не жил. (О чем скажет в финале спектакля забытый в доме старый Фирс, отправляясь к праотцам в компании с призраком умершей графини и столетним шкафом.)

Это состояние человека, вдруг опомнившегося перед закрытием земного занавеса, прекрасно описал Лев Толстой в повести «Смерть Ивана Ильича». Чехов же, в отличие от своего гениального современника, будучи врачом, видевшим смерть в лицо, не хотел выделять себя из череды обреченных и делать из этого трагедию, он только бросал прощальный взгляд на неразумных людей, сочувствуя им и поражаясь их беззаботности и самонадеянности. Как будто перед ними вечность и они способны переписать жизнь заново. Ну разве это не смешно?!

Андрей Кончаловский, в отличие от новаторов, пожелал оставаться в стане консерваторов при постановке «Вишневого сада» в Театре им. Моссовета. Но каким консерватором! Отложив в сторону режиссерское тщеславие, он пошел за умирающим Чеховым, тщательно проанализировав все скрытые от поверхностного взгляда лабиринты пьесы, а также его письма, которые в виде посланий, словно священные мантры, высвечиваются на белом экране, визуально разделяя спектакль на акты. В итоге свершилось то, что раньше казалось невозможным: последние месяцы жизни в умирающем доме превратились в нелепый и смешной абсурд, поскольку его обители существуют так, будто ничего не случилось, и разговоры ведут для того, чтобы отвести глаза себе и другим. Как же все это не вяжется с гордым человеком, о котором любят подискутировать на досуге витающие в облаках герои, не способные признавать себя банкротами. Тот же, кто верит в светлое будущее и готов ради него пожертвовать всем, как Петя Трофимов, на самом деле - скучный теоретик и вряд ли дойдет до желанной цели, потому что болен чахоткой. Похожий на высокую каланчу Петя, представленный публике Евгением Ратьковым, - выше любви. Следовательно, физические страдания вечно голодного студента не идут ни в какое сравнение с душевными ранами Любови Андреевны, и потому Петя жалок, но не велик, напоминая несчастного Пьеро. Даже когда отказывается от денег Лопахина, который тоже по-своему духовный банкрот. Широк его размах, в голове планов громадье, а на любовь не тянет. Разве только позабавиться с готовой на все Дуняшей, но создать семью не может, так как не чувствует потребности в близком человечке. Виталий Кищенко, изображая энергичного дельца, готового разрушить старый мир и построить новый с программным управлением, мучается и не понимает, в чем заключается настоящее счастье. Недаром его разбирает смех, когда он представляет себя в роли жениха Вари, куда безопаснее держать сердце на замке с ключами, брошенными ему несостоявшейся любовью. Вот вам и еще один комедиант.

По замыслу Кончаловского, каждый из персонажей заключен в свой особый кокон, защищающий от треволнений рядом живущего человека. Поэтому распад семьи начался задолго до продажи вишневого сада. Депрессивная, пребывающая на грани нервного срыва Любовь Андреевна в исполнении Юлии Высоцкой настолько поглощена переживаниями по поводу оставленного в Париже любовника, что изначально понятно - в России она надолго не задержится, причем, дальнейшая судьба семнадцатилетней дочери ее тоже не волнует, Бог даст - устроится, с Петей или без Пети. Недаром Шарлотта, не помнящая родства, похожая на мальчика, сыгранная Ларисой Кузнецовой в гротесковом ключе, бросает закутанную куклу, словно ребенка, выражая тем самым свое отношение к эгоистичной парижанке. На самом деле это не просто эгоизм, и уж тем более не жажда красивой жизни. Любовь Андреевна не хочет вновь погружаться в незабываемое прошлое, связанное с гибелью маленького сына, поэтому надо бежать. Бежать от воспоминаний и чудного сада, где когда-то просыпалась с ощущением счастья, а теперь страшно. Ее брату, вальяжному избалованному барину, проевшему свое имение на леденцах, тоже страшно. Он постоянно вздрагивает от любых прикосновений, интуитивно оберегая уничтоженное достоинство и спасаясь велеречивыми монологами, одновременно понимая, как они глупы и не к месту. В творческой биографии Александра Домогарова, насколько я знаю, не было благодушных фатов с растянутыми гласными и ручками веером, безразличного к женской красоте, а потому холостяка, если не больше. В новом для себя амплуа артист находит смешные краски и без сожаления расстается с мужественными романтическими героями.

Есть еще одно актерское открытие в этом спектакле. Обычно конторщика Епиходова играли, как 22 несчастья, человека глупого, недалекого, безнадежно влюбленного в Дуняшу и поэтому клоуна. Может быть, он и клоун в исполнении Александра Бобровского с лихо закрученными борцовскими усами, только этот неудачник читал Бокля. Будучи доморощенным философом, осознающим всю малость и никчемность своего существования, но пытающимся хоть как-то соответствовать гордому человеку, что выглядит смешно. Ведь, в конце концов, именно он остается в выигрыше, назначенный Лопахиным на должность управляющего и, наверняка, женившись на ветреной Дуняше (Александра Кузенкина), брошенной лакеем Яшей, уехавшим вместе в Раневской в Париж. Так что, как говорится, умным дуракам везет...

Повезло и тем зрителям, которые побывали на премьере «Вишневого сада» в театре имени Моссовета, открыв для себя незнакомого Чехова в мудрой и неспешной трактовке Андрея Кончаловского и его исполнителей.

Фото Сергея ПЕТРОВА

Фотогалерея