На новый лад / Премьеры в "Геликон-опере"

Выпуск № 8-188/2016, Мир музыки

26-й сезон московского театра «Геликон-опера» под руководством Дмитрия Бертмана открылся в новом здании, реконструкции которого труппа ждала долгих восемь лет. Полуразрушенная усадьба Шаховских-Глебовых-Стрешневых преобразилась в современный театральный комплекс, превышающий размеры бывшего здания почти в пять раз.

Парадная лестница с бликующими зеркалами, японский фонтан, рисующий водой, паркет, инкрустированный редкими породами дерева, колонны, отреставрированные по технологии XIX века, ювелирно воссозданная лепнина... Зал «Стравинский» на 500 мест, образовавшийся из внутреннего двора особняка княгини Шаховской, гигантские металлические полусферы под потолком, создающие уникальную акустику, иллюзия звездного неба вместо потолка, красное крыльцо особняка в неорусском стиле, ставшее парадной «царской ложей», - все это впечатляющая внешняя сторона нового «русского» театра, как позиционируют его геликоновцы. Но настоящая магия начинается, когда на сцене разворачивается представление: уникальное световое оборудование и современная машинерия позволяют творить чудеса, которые показала уже серия премьерных гала-концертов, увлекшая в путешествие во времени и пространстве. Представленная вслед за ней премьера оперы-былины «Садко» Н.А. Римского-Корсакова на либретто композитора и В.И. Бельского в не меньшей степени раскрыла возможности новой сцены, способной оживить волшебство из сказочного сюжета.

«Садко» еще и потому символичен в этих стенах, что московские премьерные спектакли оперы в 1898 году исполнялись артистами Московской частной оперы С. Мамонтова в «Театре на Никитской» - в здании по тому же адресу, где в 1990 году был открыт и куда сегодня вернулся театр «Геликон-опера». 

Новая постановка известной оперы впечатляет, прежде всего, сценическими эффектами, в которых соединены воедино сценография Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой, таящая в глубине сцены копию сеней «царской ложи», возможности машинерии, буквально опускающие сцену на «дно морское», световые эффекты Дамира Исмагилова и разнообразие видеоряда, придуманного Владимиром Алексеевым. Здесь и колышущаяся рябь Ильмень-озера, и бурные пучины Окияна-моря со всевозможными чудищами морскими...

Облик героев оперы приближен к сказочному сюжету в отличие от привычных на сцене «Геликона» осовремененных персонажей. Однако без аллюзий на современное время все же не обошлось. Из-под соболиных стеганых шуб новгородцев видны современные фраки с бабочками, да и Царь морской выступает в золотом пиджаке. Гости заморские, восседающие в дорогих костюмах за длинным столом, красуются друг перед другом совсем как современные высокопоставленные особы, пытаются обаять, а где-то и подкупить (как Индийский гость) Садко своими богатствами. Но главное, что все же приближает постановку к нашему времени - это манеры и взаимоотношения героев. Садко с Любавой общаются как в современном семейном общежитии: сначала она пытается накормить его половником из кастрюли, затем они и вовсе переходят к банальной бытовой драке, пытаясь разобраться в отношениях. Царь морской тоже не отстает, пиная локтем в живот своих морских богатырей. А Царевна-водяница вьется вокруг Царя как вокруг шеста в ночном клубе, впрочем, как и Волхова вокруг Садко...

В корсаковской былинной концепции Дмитрий Бертман акцентировал драматическое начало, обострив семейную драму Любавы. Она здесь - брошенная супруга, образ которой усилен наличием трех детишек, непрерывно следующих за ней, в то время как Садко предстает потерявшим все жизненные и семейные ориентиры философом, регулярно прикладывающимся к бутылке. Вернуть блудного мужа в семейный дом помогает Николай Чудотворец, видение которого, как указано в программке, приходит в разгар морского праздника (правда, в световых окнах в этот момент появляется почему-то Георгий-победоносец) - там, где по сюжету оригинального либретто значится Старчище могуч-богатырь, выбивший из рук Садко гусли. Кстати, о гуслях, походящих здесь более на двугрифовую гитару. Как и полагается герою наших дней, играть он на них не умеет, а потому и не играет. Служат они ему больше для показного украшения, и то недолго - уже в конце второй картины Царь морской их отбирает и ломает.

В этой осовремененной истории Садко, исполненный Вадимом Заплечным, - главное украшение спектакля. Хорошо звучит Анна Гречишкина в роли Волховы, Михаил Гужов (Варяжский гость). А под управлением Владимира Понькина весьма неплохо раскрываются в оркестре красочные корсаковские образы.

Вторым премьерным спектаклем в новом доме театр «Геликон-опера» избрал классику - худрук и главный режиссер Дмитрий Бертман в соавторстве с Галиной Тимаковой, дирижером Андреем Шлячковым, сценографом Вячеславом Окуневым, художником по костюмам Никой Велегжаниновой и хореографом Эдвальдом Смирновым воссоздал легендарный спектакль театра им К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко «Евгений Онегин» П.И. Чайковского. Созданный К.С. Станиславским в 1922 году, этот спектакль был сыгран за 80 лет своей сценической жизни 2098 раз!

Разворот к классике был подкреплен историческим «антре»: в день премьеры в зале «Покровский» была открыта выставка уникальных экспонатов из фондов Дома-музея П.И. Чайковского в Клину, представившая геликоновской публике подлинные предметы и документы из личного собрания композитора. Украшением выставки стали костюм Ленского, принадлежавший Сергею Лемешеву, и портрет Чайковского в старинной ореховой раме, по преданию находившийся в подмосковном имении его друзей Шиловских. А на сцене под звон колоколов ведущему научному сотруднику Дома-музея, доктору искусствоведения Полине Ефимовне Вайдман Ассоциация музыкальных критиков Москвы вручила свой первый приз - за подготовку томов полного собрания сочинений Чайковского в авторских редакциях и за «подвижнический труд по сохранению и изучению наследия композитора».

Новый «Евгений Онегин», восстановленный по архивным фотографиям и документам, - это не точная копия, а скорее вариантная реконструкция классической постановки, созданная сквозь призму современного взгляда. Достоверно воспроизведена романтическая атмосфера и сценография исторического спектакля: на сцене - мраморный античный портик с четырьмя симметричными колоннами. Но окутанная желтизной состаренной фотографии серо-белая цветовая гамма словно бы напоминает о том, что оживший сюжет - дела давно минувших дней. «Оживают» из оцепенения и групповые мизансцены на именинах Татьяны, на балу у Греминых. Костюмы на балу, как и танцы, отсылают к эпохе постановки исторического спектакля - 20-е годы прошлого столетия: в последних действиях они представлены изысканными нарядами в стиле арт-деко.

Дмитрий Бертман уточняет, что эта постановка создана «по мотивам Станиславского» и возрождает принципы работы великого режиссера. В спектакле сохранен внешний рисунок мизансцен, но согласно тем же принципам Станиславского, работа с артистами происходит «сегодня и сейчас». Герои живут своей внутренней жизнью, выраженной в живых эмоциональных порывах. Свой рисунок имеет внутренний мир каждого. Помещица Ларина (Елена Ионова) и Няня (Ольга Спицына) - в плену воспоминаний. Беззаботна и озорна Ольга Валентины Гофер, ласкающая слух игривым меццо, в то же время порывы юной души, мечущейся между игрой и влюбленностью, повергают девушку, осознавшую, что возлюбленный ушел от нее, в безутешные рыдания. Вдохновен в выражении своих романтичных порывов Ленский в исполнении пластичного тенора Игоря Морозова - его цельная и глубокая натура не допускает полутонов в чувствах. Татьяна, исполненная нежным и трепетным сопрано Елены Семеновой, трогательна и беззащитна в начале и стоически тверда в последней сцене объяснения с Онегиным. Ну а Евгений, снисходительно-деликатный франт, образ которого весьма удачно создан молодым и ярким баритоном Константином Бржинским, проходит эмоциональную эволюцию. Переломом в образе поверхностного столичного денди становится дуэль - потрясенный бессмысленной смертью друга от собственной руки, он сотрясается над его телом в рыданиях. Еще большая чувственная метаморфоза приключается с Онегиным в последних двух картинах: ария благородного Гремина и новый облик Татьяны делают из уставшего от жизни путешественника безумствующего от любви страдальца. Кульминацией становится заключительная сцена объяснения Евгения с Татьяной, полная драматических эмоций и поддержанная ярким оркестровым накалом.

Новое рождение старого шедевра - беспрецедентно верный шаг в политике «Геликон-оперы». Дмитрий Бертман, вернув к классике слушателя, уже изрядно уставшего от концептуального режиссерского театра, сделал настоящий подарок. По бурной реакции публики похоже, что «Евгений Онегин» Станиславского-Бертмана будет регулярно собирать кассу и радовать московского зрителя еще не один десяток лет.

Фотогалерея